– Да, хотя заносчивой ее не назовешь.
– Тогда она будет там. Она не захочет, чтобы ты подумал, будто она уязвлена тем, что может показаться настоящим предательством.
– Без всякого «может»! Называй вещи своими именами.
– Ты ее соблазнил, верно?
– Да, мы были любовниками. – Грегор услышал, как запальчиво прозвучали его слова, и про себя выругался.
– Мы не станем спорить по поводу того, следовало ли тебе рассказать ей о Мейвис. Но меня, представь себе, не удивляет, что вы с Аланой стали любовниками. Не удивляет, раз ты считаешь, что она создана для тебя.
– Да, она – моя вторая половина, но после того, что случилось, мне будет очень трудно ее в этом убедить.
– Чем труднее битва, тем слаще победа. И не забывай, что она стала твоей любовницей по своей воле. Судя по тому, что говорила Фиона о женщинах Мюррей, они знают себе цену и не бросаются на шею кому попало.
– Дай Бог, чтобы она была права. Мне предстоит выдержать долгую церемонию ужина, сидя рядом с той, которая считает меня своим нареченным, и другой, на ком я действительно хочу жениться, но та предпочла бы сегодня увидеть мою голову на блюде.
Алана очень старалась не пялиться на Грегора, который сидел между Мейвис и ее отцом. Пища застревала у нее в горле, словно ее заставляли есть песок. Каждая улыбка Грегора, адресованная Мейвис, была как нож в сердце. По его поведению, с тоской думала Алана, никак не скажешь, что весть о его помолвке ложна. И Алана начала думать, что среди всех присутствующих одна Фиона сомневается в том, что эта помолвка состоялась.
За те несколько часов, что прошли с момента прибытия в Скарглас, уверенность Аланы в том, что она самая большая дура из всех живущих на земле женщин, окончательно окрепла в ней. Грегор не только не счел нужным сообщить ей о том, что он помолвлен, но и умолчал о том, что у него растут двое детей. Рожденных, между прочим, от разных матерей, ни на одной из которых он не был женат. Что тут скажешь, Грегор – просто похотливый самец, и она, Алана, – всего лишь одна из многих его побед. Все его красивые слова – всего лишь пустая болтовня, имеющая одну цель – заставить женщину, грубо говоря, задрать юбки. При этой мысли она так разозлилась, что ей захотелось увидеть его красивую голову, наколотую на пику, не говоря уж о других частях его тела.
От Грегора потребовали рассказа о недавно пережитых приключениях, и он не мог ответить отказом. Алана заметила, как хитро он избегал любых намеков на то, что она стала для него чем-то большим, чем соседкой по камере. Он недвусмысленно дал всем понять, что она, Алана, не более чем случайная знакомая, которую он великодушно привел в свой дом. Ему удалось осуществить задуманное куда лучше, чем самой Алане, когда она рассказывала Фионе свою историю. Алана понимала, что Грегор не мог вот так взять и при всех открыто объявить об их любовной связи, да она этого и не хотела. Но ведь он даже намеком не дал Мейвис понять, что собирается порвать с ней. Алана не верила тем нежным взглядам, которые он периодически бросал в ее сторону. Ей казалось, что на Мейвис он смотрел точно так же.
Когда же она пошла по ложному пути? Грегор ее использовал, отобрал невинность, и при этом она совсем не намерена была требовать, чтобы он на ней женился. Ей очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, как легко она поддалась на его улыбки и красивые слова. И что самое горькое, она все еще хотела быть с ним, хотя он сидел рядом со своей невестой и мило с ней беседовал.
Алана решила, что отныне будет полностью его игнорировать. И даже никаких разговоров. Говорить с Грегором опасно. Своими разговорами он не просто вымолит у нее прощение, но, того и гляди, уговорит ее остаться жить у него и после того, как он женится на Мейвис. Нет, ни за что не станет она позорить свою семью. Но все же…
Когда Мейвис со смехом скормила Грегору кусок яблока, Алана решила, что с нее довольно. Хватит! Гордость заставила ее присутствовать на этом ужине, желание показать Грегору, что она не раздавлена его предательством и ложью. Ее гордость была удовлетворена. Но если она не уйдет немедленно, то весь тот гнев, что скопился в ней, пока она наблюдала, как Грегор и Мейвис ворковали как голубки, готов был прорвать все плотины и вырваться наружу, обнаружив и все те чувства, что она пыталась скрыть – обиду, унижение, боль. Пробормотав что-то насчет усталости после долгой дороги и боли от многочисленных ушибов, Алана направилась в свою спальню. Пройдя половину лестничного пролета, она услышала торопливые шаги за собой – Алана почти точно знала, кто хочет ее догнать. Тот самый человек, которого она сейчас предпочла бы не видеть, а может, не встречать больше никогда.
– Алана, подожди! – крикнул Грегор.
– Зачем? – спросила она, медленно развернувшись к нему лицом. – Чтобы на свадьбу пригласить?
Алана чувствовала, что теряет контроль над собой. И все же ей было приятно, что своей злой отповедью она заставила Грегора остановиться.
– Я могу объяснить… – начал он.
– Разве? Ах, ты про нее забыл? И тебе хватило на это всего несколько дней, потому что Гоуэны схватили тебя, не успел ты от нее отъехать. Это говорит не в пользу твоего постоянства, не так ли?
– Алана, это недоразумение. Из-за недопонимания…
– Ах да, я очень непонятливая, – перебила его Алана. – Я просто дура, верила всем твоим красивым словам. Но не думаю, что захочу слушать их снова, – сказала она, продолжая двигаться наверх.
Она слышала, что Грегор следует за ней, но тут его окликнула Мейвис. Алана посмотрела через плечо и увидела, что Мейвис стоит у подножия лестницы и хмурится, глядя на них с Грегором. Однако во взгляде ее было больше любопытства, чем обеспокоенности. Грегор посмотрел вниз, на Мейвис, затем снова вверх, на Алану. Судя па выражению лица, в нем боролось два чувства: досада и желание быть понятым и прощенным. Алана сделала неглубокий реверанс Мейвис и чуть ли не бегом бросилась наверх, чтобы Грегор не смог ее остановить.
Влетев в спальню, Алана закрыла за собой дверь, прижавшись к ней спиной. Она почувствовала облегчение, а затем – острое разочарование, когда после нескольких минут ожидания в тишине стало ясно: Грегор предпочел остаться с Мейвис в зале. И это задело ее больнее, чем все остальное. Алана разрывалась между потребностью причинить Грегору такую же боль, какую он причинил ей, и желанием немедленно покинуть Скарглас – уехать отсюда как можно быстрее.
Сбросив одежду, она натянула ночную рубашку, оставленную для нее Фионой, и забралась в постель. Она чувствовала свое полное бессилие, но мысль о том, что она все же поставила Грегора в дурацкое положение, согревала ее, пусть и недолго. Увы, о том, чтобы уехать из Скаргласа, тоже не могло быть и речи. Фиона оказалась права: Алана и до главного зала еле доковыляла, что уж там говорить о верховой езде. Она до сих пор не могла без содрогания вспоминать последнюю часть пути в Скарглас – так ей было больно. И это при том, что Грегор сделал все, чтобы облегчить ей это путешествие.