разъярённая сокрушительным коммерческим поражением, но не сдавшаяся моя сестра объявила, что пройдёт специальный курс методики преподавания игры на альте.
– Ничего, ничего, – сказала она. – Не отчаиваться! Мы ещё впарим его какому-нибудь охламону.
Его привели в порядок, настало лето, и он повис у нас на стене, сложив багряно-золотистые крылья.
Когда приходили гости и восхищались его благородно крупными пропорциями, Борис говорил обычно: «Памятник нашему предпринимательству».
Именно в то время понятие «альтовые деньги» прочно вошло в обиход семьи. Когда кто-то предлагал нам сомнительную работу или втягивал нас в очередное липовое предприятие, мы говорили друг другу: скорее всего, это «альтовые деньги».
Он замечательно смотрелся на белой стене, а я прекрасно смотрелась рядом. Эта моя фотография в огромной чёрной шляпе на фоне висящего багряного альта на стене фигурировала в нескольких изданиях и даже в одной телепередаче, так что я сделала альту посильную рекламу.
Но очевидно, не виселось ему спокойно. Да и моя сестрица словно подобрала инструмент «под себя» – ей тоже не сиделось на месте, всегда она вглядывалась в даль, высматривая там, вдали, другую, лучшую жизнь. Как в детстве, на Иссык-Куле, когда, гуляя вечерами по берегу и вглядываясь в латунно-лунную гладь озера, спрашивала маму:
– А что там, за кораблём?
– Другие корабли, – говорила мама.
– А дальше?
– Дальше другой берег…
– А за другим берегом? Ещё другой? А за ним?
Словом, вскоре она уехала в Новую Зеландию – возводить на новом берегу новые песчаные замки. Как всегда в таких случаях, от неё поступали вначале сведения скудные и туманные. Когда у нас была ночь, у неё разгорался день, когда у нас было лето, у неё трещали морозы.
И хотя сестра возвышенным слогом рассказывала, как гуляет она по бескрайнему берегу океана, собирая огромные ракушки, мама нервничала, представляя себе далёкую чужбину, в сетях которой бьётся её младшая дочь. Наконец, не выдержав, купила билет – за страшную, непроизносимую цену.
Испуганная этой чудовищной суммой, я наконец открыла атлас взглянуть – где же проживает моя единоутробная сестрица. Увидела несколько коричневых крошек, на которых даже названия городов не помещались. А дальше, в никуда, везде и кругом повсюду простиралась синяя гладь океана.
Я ослабела от догадки, что она достигла-таки края земли.
– Это конец! – сказала мама. – Посмотри, она приехала жить как раз туда, где съели Кука…
– Зато ты уже не сможешь сказать, что за тем берегом есть какой-то ещё.
Перед маминым путешествием мы созванивались с сестрой, и она давала указания – как и что делать, чтобы мама не сбилась с дороги, всё-таки 33 часа лёту и три пересадки!
Голос её звучал по-прежнему бодро, деятельно, мажорно.
– Да, кстати, – сказала она в одном из разговоров. – Пусть мама прихватит альт. Здесь инструменты идут нарасхват, я наконец продам эту рухлядь.
Мы не сразу решили отпустить его в такой дальний перелёт. Бог знает, что могло ожидать хрупкий инструмент в долгом пути с тремя пересадками. Но в конце концов мама уговорила нас рискнуть, я проводила её в аэропорт и со щемящим чувством утраты смотрела, как, покачиваясь, нырками в толпе пассажиров уплывает в маминой руке альт в непотребно дряхлом, обвязанном резинкой футляре…
* * *
Своей поездкой в Новую Зеландию мама осталась очень довольна. Ей всё понравилось в этой похожей на рай, безмятежно дружелюбной стране. Она много и долго рассказывала обо всём удивительном, что видела там.
– Ты помнишь Иссык-Куль? – спрашивала она. – Так вот, там почти так же красиво, только вместо озера – океан.
Особых толп желающих приобрести наш альт она не приметила. Впрочем, её визит был слишком короток для такого серьёзного дела, как продажа музыкального инструмента, поэтому она просто оставила альт Вере, а там уж видно будет – как повернутся обстоятельства.
Прошло года три…
За это время многое произошло в наших жизнях, хотя ничего страшного или из ряда вон выходящего не стряслось. Главное, альт по-прежнему неизменно возвращался из чужих рук. За эти три года он побывал у трёх студентов Веллингтонского университета, у старушки-миллионерши, огромного, очень музыкального гея-майори, у культурного атташе японского посольства и у кого-то ещё, я уже не помню деталей. И всякий раз Вера бодро кричала в телефонную трубку:
– Ничего-ничего… Я немного спустила цену, кто-нибудь да позарится на дешевизну. Всё ж таки не фабричка, а ручная работа, мать его так!
Когда мой повзрослевший племянник Боря собрался приехать к нам в гости, я распорядилась привезти альт.
– Хватит, – сказала я, – нагулялся там, налетался на воле, пора и домой…
И когда мальчик в обнимку с альтом вошёл в нашу квартиру в Маале-Адумим, мы бросились обнимать обоих, так как равно радовались приезду и того, и другого. Вера сшила на позорный ветхий футляр матерчатый чехол защитного цвета, его можно было носить через плечо, как винтовку. Всё это придавало нашему альту боевой бравый вид. С облегчением мы повесили его на законное место на стену, рядом с маской, приобретённой в водоворотах венецианских карнавальных лавочек.
Вечером, сидя у нас на кухне, Боря рассказывал, что Вера, которой стало скучно в Новой Зеландии, опять собралась переезжать. Бостонский университет даёт ей грант на завершение её диссертации «Методика преподавания виртуозных штрихов».
– Да, кстати, – сказал Боря, – мама считает, что там уж ваш альт продастся непременно.
– А сколько лёту до Бостона? – спросила я, озабоченно посматривая на инструмент.
Мы с племянником переглянулись, и он сказал с грустной улыбкой:
– Тётя, знаете, когда я думаю о маме, мне представляется маленькая девочка, играющая на берегу моря, у самой воды. Она строит замки из мокрого песка, а волна набегает, и подмывает, и рушит эти витые башенки и колонны. Потому что они из песка, понимаете, тётя?
* * *
…Моя подруга, всю жизнь находящая гадалок и прорицателей, однажды добыла какую-то уникальную провидицу – в самой глубинке Беловежской пущи. Та жила чуть ли не в избушке и денег за прорицание не брала. Моя подруга ехала к ней на перекладных – в поезде, потом на попутке, потом, если не ошибаюсь, в санях. В путь я её снабдила своей фотографией. Хотелось не то чтоб узнать свою судьбу, но как-то подстраховаться, убедиться, что есть ещё время повалять дурака. Провидица оказалась одноногой, с тихим ровным голосом. Взглянув на мою фотографию, она воскликнула: «Страшный сглаз!! Такого я ещё не видела. Ай-яй-яй! Страшный сглаз в бизнесе!»
– В бизнесе?! – робко переспросила моя подруга, абсолютно убеждённая, что это понятие не имеет ко мне никакого отношения. – А… в