Мы рассчитывали, что всегда готовые оказать помощь жители острова согласятся взять Кнута к себе в каноэ, если они вообще сочтут возможным выйти в море; а если не сочтут, то для Кнута было бы безумием отправиться одному догонять убегающий плот.
Островитяне взяли записку, прыгнули в свои каноэ и исчезли в ночном мраке. Последнее, что мы слышали, был резкий голос первого нашего друга, который вежливо желал нам из мрака:
- Good night!
Остальные, не будучи столь блестящими языковедами, ограничились восхищенным бормотаньем. И опять все стало тихо. До нас не доносилось никаких звуков, как и в те дни, когда мы находились в 2 тысячах морских миль от ближайшей земли.
Бессмысленно было нам вчетвером продолжать работать веслами при сильнейшем ветре в открытом море, но подачу световых сигналов с мачты мы не прекращали. Мы уже не решались сигналить: "Возвращайся обратно!", а посылали лишь равномерно мигающие сигналы. Тьма стояла кромешная. Луна показывалась лишь изредка из-за гряды облаков. По всей вероятности, над нами висело облако Cumuiuniinbus острова Ангатау.
В десять часов мы потеряли последнюю маленькую надежду встретиться с Кнутом, в полном молчании сели на край плота и сжевали несколько печений. Поочередно залезали на мачту и подавали световые сигналы.
Без широкого паруса с изображением Кон-Тики мачта казалась голой и безжизненной.
Мы решили посылать световые сигналы всю ночь, посылать до тех пор, пока не найдется Кнут. Мы не хотели верить, что он погиб в бурном прибое. Кнут всегда причаливал к берегу и выходил невредимым, имел ли он дело с бурунами или с грозным морем. Но нам было страшно подумать, что он остался один среди коричневых островитян на заброшенном островке Тихого океана. Как нелепо получилось! После такого длительного путешествия все наши достижения заключались в том, что мы оставили Кнута на одном из, уединенных островков Южных морей, а сами отправились дальше. Не успели первые полинезийцы улыбнуться нам на плоту, как должны были очертя голову удирать, чтобы не стать жертвой неукротимого и неутомимого движения "Кон-Тики" на запад. Действительно, чертовское положение! Этой ночью канаты так страшно скрипели... Никто из нас не собирался спать.
Было уже половина одиннадцатого. Бенгт спускался с качавшейся мачты, закончив свою очередную вахту. Вдруг все мы вздрогнули: мы ясно слышали голоса откуда-то с моря и из мрака. Вот опять... Говорили полинезийцы. Мы закричали изо всех сил куда-то в ночь. Нам ответили. Среди незнакомых голосов мы узнали голос Кнута! От восторга мы готовы были, как говорится, шляпу съесть. Усталости как не бывало. Все собравшиеся грозовые тучи исчезли. Что из того, что нас отнесло от острова Ангатау? В океане еще много островов. Теперь наши девять любящих путешествовать бальзовых бревен могут плыть куда угодно - нас будет опять шестеро на борту.
Из мрака выпорхнули, танцуя по волнам, три каноэ, и Кнут первым вскочил на любимый, старый "Кон-Тики", а за ним шесть коричневых островитян. Рассказывать не было времени, нужно было одарить островитян: они спешили отправиться в свое бесстрашное путешествие обратно на остров. В темноте, не видя ни земли, ни света, вряд ли видя звезды, они должны были грести наугад, против ветра и волн, пробивая себе путь, пока не заметят огонь костра. Мы обильно снабдили их продуктами, сигаретами и другими подарками. Каждый из них, прощаясь, долго тряс нам руки.
Они явно беспокоились за нас и, указывая на запад, объясняли, что мы двигаемся навстречу опасным рифам. Вожак со слезами на глазах подошел ко мне и трогательно поцеловал меня в щеку. Затем они вскочили в свои каноэ, и снова остались мы вшестером одни на плоту...
Мы предоставили плоту двигаться вперед по воле волн и сели слушать рассказ Кнута о его похождениях.
Кнут добросовестно отправился на резиновой лодке к острову, взяв с собой вожака островитян. Тот сидел на маленьких веслах и греб к проходу в рифе, как вдруг Кнут, к своему удивлению, увидел сигналы с "Кон-Тики" - приказ возвращаться. Он знаками показал темнокожему гребцу, что надо вернуться, но тот отказался. Тогда Кнут сам бросился к веслам, но островитянин оттолкнул его, и Кнут сообразил, что бессмысленно вступать в борьбу, находясь среди разбивающихся о риф бурунов. Танцуя на волнах, лодка шла в проход в рифе, и наконец волны подняли ее на коралловую глыбу на самом острове. Множество островитян ухватились за резиновую лодку и втащили ее быстро на берег, и вот Кнут стоит под пальмами, окруженный огромной толпой местных жителей, болтающих на непонятном языке. Коричневые босые мужчины, женщины всех возрастов и дети толпились вокруг него, щупали его рубашку и брюки. Сами они были одеты в старую, поношенную европейскую одежду, но на острове не было ни одного белого.
Кнут обратился к самым приятным и сильным на вид островитянам и знаками попросил их отправиться с ним на резиновой лодке вдогонку за "Кон-Тики". В это время подошел, переваливаясь, рослый, тучный мужчина. Кнут решил, что он был вождем - у него на голове была старая форменная фуражка, и он говорил громко и властно. Все расступились перед ним. Кнут объяснил по-норвежски и по-английски, что ему нужны люди и он хочет вернуться на плот, пока он не ушел в море. Вождь широко улыбался, но не понял ни слова, и, несмотря на отчаянные протесты Кнута, вся толпа уволокла его с собой в деревню. Здесь его встретили и красивые девушки Южных морей, принесшие свежие фрукты, и собаки, и свиньи, и куры. Было ясно, что островитяне решили сделать жизнь Кнута как можно приятнее, но Кнут не соблазнялся, он думал лишь о плоте, уходящем все дальше на запад. Замысел островитян был очевиден. Им было скучно, и они знали, что на судах белых людей бывает много хороших вещей. Они думали: если им удастся удержать Кнута, то другие придут за ним на своем странном судне. Они очень хорошо понимали, что ни одно судно не оставит белого человека на таком уединенном маленьком острове, как Ангатау.
После целого ряда приключений Кнуту, окруженному поклонниками обоего пола, все же удалось вырваться и пробиться к резиновой лодке.
Трудно было не понять его международный язык и жесты; он должен вернуться, и он вернется на то странное судно, которое так спешило, что с места в карьер помчалось дальше.
Островитяне попытались пойти на хитрость: они стали объяснять знаками, что оставшиеся на плоту подходят к острову с другой стороны мыса. На одно мгновенье Кнут был сбит с толку. Но вот с берега, где женщины и дети поддерживали огонь, донеслись оживленные голоса. Это вернулись три каноэ, и один из гребцов передал Кнуту записку. Кнут находился теперь в отчаянном положении. Он получил указание не выходить одному в море, а все островитяне наотрез отказались сопровождать его.