— Дмитрий Алексеевич Котов — журналист, имеющий постоянную аккредитацию в управлении криминальной службы, — веско сказал комиссар. Так что, прошу, Феликс Абрамович, излагайте вашу одиссею.
Гурвич переступил с ноги на ногу, одернул дорогую, из тонкой темно-серой замши, куртку и с независимым видом прошел мимо меня к столу. Медленно и с достоинством опустившись на предложенный стул, он вынул из нагрудного кармана вычурную с золотым тиснением коробку папирос «Паблиш смоки» и изящную перламутровую зажигалку в виде обнаженной женской фигурки, держащей на голове амфору, затем тщательно размял папиросу и со вкусом закурил.
Мы молча наблюдали за его действиями, понимая, что банкир не из тех, кто побежит в органы по пустякам. Чтобы решиться на такой шаг, Гурвичу должно было достаться, по моим расчетам, что называется «по самое не хочу». Наконец, сделав несколько глубоких затяжек, он заговорил.
— Три дня тому назад я познакомился в театре, на премьере новой пьесы Семена Велисевича «Оборотни» с очаровательной женщиной, Анной Леонтьевной Закревской, как выяснилось, большой поклонницей творчества юного гения драматургии и профессиональным психологом. Мы чудесно провели вечер, посидели после спектакля в «Лайзе», погуляли по ночному городу, потом я проводил Анну до ее дома, и она, вполне естественно, пригласила меня на чашечку чая, — Гурвич мельком глянул в мою сторону, стряхнул пепел в предложенную комиссаром пепельницу и продолжал. — Как-то незаметно выяснилось, что Анна не только интересная и умная собеседница, но и просто роскошная женщина!
— И вы не устояли! — не выдержал я: этот вальяжный мартовский кот раздражал меня все больше и больше!
— Разумеется, как всякий нормальный мужчина, — галантно осклабился Гурвич. — То, что произошло между нами, не имеет отношения к делу, поэтому, комиссар, я прошу разрешения не уточнять деталей…
— Допустим. Пока, — кивнул Николай и занялся своей трубкой.
— Спасибо. Так вот, утром я проснулся довольно поздно, по вполне понятным причинам. Анны уже рядом не было, я услышал ее голос, доносящийся из кухни и напевавший какую-то модную песенку, уловил запах свежемолотого кофе и только собрался вставать, как мне показалось, что слышу чьи-то шаги в соседней комнате. Но едва я прислушался, шаги стихли в коридоре, — Гурвич аккуратно загасил окурок в пепельнице и извлек из кармана мятную пастилку, кинул в рот.
— Вы проверили, кто это был? — поинтересовался Ракитин, тоже с легкой гримасой брезгливости наблюдавший за банкиром.
— Нет. Специально нет, — покачал красивой головой тот. — Правда, когда я вышел в коридор, направляясь в ванную, то увидел на пуфике под зеркалом весьма занятную игрушку, которой раньше вроде бы не было…
— Уж не куклу ли, часом, господин Гурвич? — у меня неприятно засосало под ложечкой, и появилось четкое ощущение тяжелого, недоброго взгляда в затылок, так что я с трудом подавил желание обернуться.
— Вы как всегда чертовски догадливы, мистер журналист! — язвительно отозвался этот «казанова». — Именно куклу. Кстати, очень похожую на Анну. Я даже подумал сначала, что кукла сделана на заказ. Знаете, есть такой модный вид искусства…
— И вы рассмотрели ее? — продолжал я расспрашивать, решив не обращать внимания на его укусы.
Сейчас мне было важнее выяснить, прав ли я в предположении о назначении этих кукол? Мысль об этом преследовала меня со вчерашнего дня, когда я увидел первую куклу Светланы Величко, а дополнительный толчок к развитию мои размышления получили после «эпохального» инсайта Колобка насчет религии «вуду»…
— Конечно я заинтересовался! — заметно оживился вдруг Гурвич, вытащил новую папиросу и принялся постукивать ею по коробке. — Я даже взял ее в руки и, вы не поверите, господа, мне показалось, что она теплая! К тому же довольно тяжелая для своих размеров. Вы не в курсе, из чего сейчас делают куклы?
Мы с Ракитиным и Берестом переглянулись, и по молчаливому соглашению продолжил допрос Олег.
— Феликс Абрамович, а вы не пытались выяснить, откуда она у госпожи Закревской?
— Нет! — как-то странно дернулся тот и поспешно начал прикуривать папиросу. — То есть я собирался это сделать, но потом решил сначала принять душ и… — он запнулся на полуслове, еще больше сжался и даже снова побледнел, видимо, вспомнив дальнейшие события.
— Что с вами, Феликс Абрамович? — заметил его состояние и Берест. Вам плохо?
— Н-нет, все в порядке. Теперь, — Гурвич уже справился с собой, глубоко затянулся и продолжал: — В общем, я думаю, это меня и спасло! Когда я минут через десять вышел из душа, то вдруг услышал стоны и хрипы, доносившиеся из гостиной, а потом и увидел… — он снова замолчал и сделал две-три затяжки. — Нет, господа, этого лучше не видеть! Там, в гостиной, на ковре Анна боролась с… сама с собой! Ну, то есть на Анну нападала женщина, как две капли воды похожая на нее! Копия!.. Я… я ничего не успел предпринять! Я был ошарашен и растерян! Я… я не знал, кому из них надо помогать!
— И никто из них не кричал и не звал на помощь? — уточнил Ракитин.
— В том-то и дело, что нет! — Гурвич в отчаянии сжал кулаки, позабыв про папиросу, и не заметил, что раздавил мундштук. — Одна из них ударила другую большим подсвечником, канделябром, по голове, и та, другая, упала на ковер, обливаясь кровью. Я не выдержал и вскрикнул. Тогда первая, я не знаю, была ли это Анна, обернулась и, улыбаясь, молча пошла на меня! Я отступил в коридор, и тут получил сильнейший удар сзади по голове!
— Значит, в квартире находился кто-то еще! — констатировал верный своему логическому кредо Берест.
— М-да, — хмыкнул Ракитин, — получается, что был. Но ведь мы у Закревской каждый сантиметр обнюхали! Никаких следов чужого присутствия!
— И тем не менее! — Николай как всегда был неумолим. — И что же было потом, господин Гурвич?
— Когда я очнулся, то в квартире, кроме мертвой Анны никого не было, — уже как-то нехотя продолжал тот. — Голова моя буквально раскалывалась от боли, но крови я не обнаружил, только шишка изрядная. А дальше… Я подумал, что в убийстве заподозрят меня, и поэтому решил…
— …смыться! — снова не удержался я от комментария. — А проще говоря, струсил и бросил истекающую кровью женщину, с которой только что провел чудесную ночь! Идеальный поступок народного избранника!
— Господин Котов, по-моему, вы забываетесь! — лязгнул начальственным тоном Берест.
— Молчу, — буркнул я, встал и отошел к окну, доставая сигареты.
— У вас все, господин Гурвич? — сухо поинтересовался комиссар.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});