Он достал жестяную баночку «Шокаколы» из сухарной сумки, почти торжественно открыл ее, отломил большой кусок шоколада, прижал бумагу и снова закрыл баночку. Он с наслаждением откусил кусочек, выпрямился, сел так, что можно было положить голову на спинку сиденья, чтобы медленно, полужуя, полурассасывая, плавить шоколад во рту. Когда он был готов и приобрел сливочный вкус, лучший в послевкусии, довольный, он подумал: «Съесть все или часть оставить? У меня три пачки. Три полные пачки! Это такое количество, которого у меня никогда за всю мою службу не было! Раз в жизни взять и вычистить всю банку и раз в жизни насытиться! Сейчас я это могу сделать. А что будет завтра — черт его знает, и, кроме того, у меня будут еще две!» Пока он с наслаждением съедал кусочек за кусочком, он смотрел через запыленное стекло на окружающую местность, на июльское солнце, не обращая внимания на слова своих попутчиков. «Все равно — такое отношение единственное, которое помогает, единственно верное в мире, в этом мире. Все отбросить от себя — это тоже искусство. Пачки „Шокаколы“ и двух хороших друзей достаточно, чтобы быть счастливым. Как мало все же надо человеку для счастья. Или это много? — Он выбросил куда-то пустую баночку. — Мало? Нет, два друга — это много, даже очень много!»
Вечером выдавали боеприпасы и устроили прием пищи. Паек сигарет был как в постную среду. Люди ругались. Командир взвода вызвал командира отделения. Когда Длинный Ханс вернулся, Эрнст проворчал:
— У него такие короткие шаги, как будто он боится что-то сказать.
Длинный прислонился к вездеходу и позвал солдат своего отделения:
— Сегодня ночью, самое позднее — ранним утром мы доедем до района Прохоровки. Там будем ждать контрудара русской 5-й гвардейской танковой армии. Она должна была ударить нам во фланг. Поэтому мы и повернули. Если с ней разберемся — ивану больше нечем будет крыть!
Солдаты молчали, только Эрнст пробубнил:
— Разве мы уже как-то раз это не слышали?
Ханс проигнорировал реплику и продолжал:
— Далеко правее нас пробиваются три сотни танков из Сухопутных войск. Если они своевременно придут к Прохоровке, то иван окажется в клещах. Еще вопросы?
Пауль, словно в школе, поднял руку:
— А если они своевременно не придут?
— Тогда придется все сделать самим!
— А мы, естественно, сильнее, или…?
— Не заблуждайся, Эрнст. С танками из Сухопутных войск наши силы будут приблизительно равны.
— Будут! Приблизительно! А черт, лизни меня в…!
— А если это будет тот тип новых «Пантер», то мы дождемся их к Рождеству!
— Заткнись, Камбала! Мы вообще с танками никак не завязаны. Мы обращаем внимание только на пехоту, ясно?! Хватит дебатировать! Два часа поспать, потом всем по машинам. Разойдись!
Они побрели к своим автомобилям. Эрнст засунул обе руки глубоко в карманы и даже забыл про курение.
— Я бы лучше останавливал машины, а не танки.
Дори улыбнулся:
— Камбала прав. Если это будет триста «Пантер», то нам повезет, если приедет хотя бы половина.
— И с ними у нас будут почти равные силы, — добавил Блондин и надул губы.
— Почти, Цыпленок. Ты умеешь считать? У нас, может быть, четыреста. Приедут триста армейских, будет семьсот. В соответствии с этим у ивана — более тысячи, правильно?
— И артиллеристы на таком узком участке фронта будут палить друг в друга! Эх, мальчик, мальчик, вот щепки полетят!
— Щепки, Дори? Будет свалка металлолома!
— А мы будем посреди нее?
— Вот именно. Надо будет только и следить, чтобы нас не раздавило железяками.
Дори забрался в машину и лег на переднее сиденье. Эрнст толкнул Блондина и пробурчал:
— Кто первый лег, тот и спит лучше всех.
— А мы?
— Будем спать стоя, так быстрее восстановим силы!
Два часа спустя они поменялись ролями. Эрнст и Блондин спали на своих сиденьях, Дори вел машину и насвистывал их берлинскую прощальную песенку: «Я знаю, чудо случится…»
День десятый
11 июля 1943 года
Звезды стояли высоко. Солдаты перепроверяли оружие и боеприпасы. А потом они отправились в ночь. Уже не было так удушливо жарко, как в последние дни. Легкий ветерок обдувал лица и освежал воздух. Гул танков сгустился до монотонного грохота.
Ландшафт совсем не был идеальным для действий танков. Холмы, крутые овраги, складки, лесочки, непросматриваемый и изменчивый. На рассвете они начали окапываться. Эрнст, как всегда, чертыхался при этой работе, воткнул лопату в землю и проворчал:
— Все! С меня хватит!
Вдруг раздались выстрелы танковых пушек: громкие и резкие — немецкие и глухие раскатистые — русские. Гренадерам эти звуки были знакомы, и они разбирались в пушках. Русская самоходная артиллерия, «толстые чемоданы» калибра 122 и 152 мм.
Вдруг Эрнст заработал лопатой как аккордный рабочий, внутренне сдерживался, громко ругался, поглядывая на вздрагивающие ряды деревьев и на слегка полого понижающуюся равнину, и крича махал Блондину:
— Цыпленок! Вон та-а-а-ам!
Мимо пробежал Ханс, показал автоматом на отрытый Эрнстом новый окоп и позвал из лесочка Куно и Камбалу. Слева от них, на холмике, махал рукой их командир взвода. Ханс уже оказался рядом с ним и показал своим людям знак рукой, медленно опуская ее вниз, как бы прижимая к земле: «Ждите! Еще не началось!»
Они закапывались, как кроты!
Куно и Камбала, Фляжка и Пимпф сложили ящики с пулеметными лентами за двумя валами земли, за которыми Пауль и Петер заняли огневые позиции. Йонг и Парни-Парни отрывали следующий окоп для запасной позиции. Получилось, времени хватило. Они смогли оборудовать свои окопы так, как будто они были на войсковом полигоне в Деберице, а не на холмах у Прохоровки.
Они ждали.
Их кулаки сжимали рукоятки. Пальцы лежали на спусковых крючках. Глаза всматривались в поле.
Блондин бросил взгляд на соседний окоп, где залег Эрнст. Едва заметные, серые облачка дыма — больше ничего не было видно. «Сидит парень в окопе и смолит, а у нас от напряженного высматривания глаза почти вылезают из орбит», — но у Блондина больше не было времени удивляться спокойствию своего друга, потому что первые снаряды разорвались за их позицией в маленьком лесочке. Поэтому Эрнст перестал окапываться и пробрался дальше вперед. «Поэтому Ханс позвал остальных, чтобы занять новую, лучшую позицию! Надо иметь чутье — и это все. Потом можно улыбаться или выкурить сигарету, пока русская артиллерия обстреливает высоту и лесок, предполагая, что мы сидим там, потому что там лучше сектор обстрела. Неудача для ивана — счастье для нас».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});