можем так много изменить!
* * *
Равномерный, глухо отстукивающий, таинственный ритм восточного барабана. Чуть поодаль флейта, медленно извиваясь, вкручивается, как змея. Дымятся ароматные курения…
Дворец арабского шейха. Величественные колонны. Факелы с огнем. Молодая конкюбанка[62] извивается в танце в такт барабанному ритму, демонстрирует Великому Господину чудесную гибкость своего тела. Она медленно выгибается, запрокинув назад голову, постепенно доставая лбом мраморного пола. Вот конкюбанка почти сложила себя вдвое, вот опустилась, извиваясь, на пол, вот, опершись о пол рукой и приняв величавую позу, наполувесу, мелко-мелко затрясла бедрами. Дымятся ароматные курения. Покуривая свой кальян, Господин слушает медленный ритм барабана, колдующего в паре с гибкой тягучей флейтой, смотрит на подвижные, гибкие бедра своей танцовщицы, на игру мышц ее подвижного живота, на извивающиеся руки. Огонь пылает в факелах. Барабан продолжает колдовать. Все в огромном дворце спят. А Великий Господин развлекается посреди ночи.
Так проводим ночи мы с Гариком. К тому времени, как он приезжает с работы, я заканчиваю свои танцевальные уроки, и он застает уже уходящих моих учениц. После того как они уходят, я, оставаясь все еще в танцевальном трико, показываю ему свои композиции под музыку. Большой Дворец – это шестиэтажный дом на углу Кингсхайвей и 24-й стрит, где я снимаю теперь квартиру. Конкюбанка – это я. Великий Господин – Гарик. Ароматные курения я купила в восточном магазине. Факелы с огнем – это свечи в золоченых подсвечниках. Высокие величественные колонны, мраморный пол и многое другое дорисовывает мое воображение.
* * *
В окна стучат крупные капли дождя. Мерно накрапывающий дождь звучит, как заунывная осенняя музыка.
Порывы ветра пытаются порой ворваться в окно с такой силой, что оконное стекло начинает дребезжать в раме. Еще только четыре часа дня, а так темно на улице, что в кухне пришлось включить свет.
Я уже полчаса, как дома, принесла продукты. Обычно, проводив Гарика с утра, я делаю зарядку, потом несколько часов пишу. В три часа дня я начинаю уже готовиться к вечерней встрече с ним. Прибираю в комнатах, иду за покупками, готовлю.
Приняв горячий душ, чтоб согреться после мокрой промозглой улицы, я стою в махровом халате на кухне. На столе разложены вымытые овощи и мясо, я нарезаю их, складываю в глиняный горшочек. На плите в белой поблескивающей под кухонной лампой кастрюльке кипит вода, которую я поставила для соуса. Я ставлю глиняный горшочек, в котором уложены мясо и картошка, в духовку. Пока они запекаются, работаю над соусом: вливаю в кастрюльку с водой томатный сок, нарезанные кружками, помидоры, баклажаны, добавляю мелко нарезанную зелень петрушки, укропа, специи из баночек. Этот соус я впоследствии волью в глиняный горшочек, и у меня получится шикарный ароматный суп «Баш-Баш» по-кавказски.
Чтобы я могла есть пищу, она должна быть, во-первых, только что приготовлена, во-вторых, приготовлена из свежих, натуральных продуктов, в-третьих, это должно быть очень вкусно. Полуфабрикаты, яичница, грубые бутерброды с сырами, колбасы – все это не для меня, тем более, не для обеда с любимым.
Поблескивает и постукивает посуда у меня под руками, за окном уже льется проливной дождь, в доме горит яркий свет, булькает и дымится на плите обед, и я чувствую, что наконец поймала и держу в руках счастье, за которым я шла всю жизнь, как за радугой.
Может быть, великие романы, место в истории своей страны, в ее литературе, признание людей… может быть, это все придуманное? А истинное призвание мое – это вот так ждать его с работы каждый день, каждый день сочинять для него новые блюда, готовить, старательно нарезая каждую морковочку, стирать ему рубашки, рожать от него детей… Может быть, это современное общество промыло мне мозги, и я забыла, в чем состоит на самом деле настоящее счастье? Не то счастье, которое общественные нормы внушили мне хотеть, а то счастье, желание которого Богом встроено в мою женскую сущность.
Быть его женой, его любовницей, его музой, его прачкой, его лекарем, его поваром, его коллегой и его рабой, бесконечно, до гробовой доски преданной своему хозяину. Может быть, именно это и есть – счастье?
Как видно, отведенная женщине на протяжении многих веков роль здорово сказалась на моей генетической программе. Рядом с Гариком я остро чувствую себя женщиной, а почувствовав себя женщиной, мне уже совсем не хочется сидеть на троне и царствовать. Мне хочется посадить Его на трон и быть его второстепенной частью. Мудрая, видно, книга – Библия: в ней не зря сказано, что Бог сотворил мужчину, а женщину уже вылепил из его ребра.
Думая все это, я машинально продолжаю свою работу. Одновременно, в глубине души я знаю, что в реальности не решусь даже на такую малость, как родить от него ребенка, или бросить ради него, если бы он попросил меня, писать.
Застелив чистую скатерть, я достаю из шкафа соответствующую ей посуду – ведь сервировка должна соответствовать тем блюдам, которые будут подаваться на стол. Так, например, для китайских блюд я достаю ярко-малиновую скатерть с тонкими золотыми иероглифами, китайские пиалы с цветочками по бокам и палочки.
Когда я готовлю из креветок, скатерть белая, шелковая, свечи в серебряных подсвечниках. Я включаю Шопена, а Гарика прошу привезти к обеду бутылку белого вина. Мы в этот вечер – аристократы.
Для русского обеда: борща или жаркого я стелю клетчатую, красно-белую льняную скатерть. Веточка ели в стакане с водой напоминает, что мы в России. В русской деревне. Черный хлеб лежит, завернутый в льняное расшитое полотенце, в плетеной корзине. Борщ должен и подаваться в деревянных мисках, с деревянными расписными ложками. Гарик – простой деревенский мужик, воротится под вечер с работы, а я – деревенская баба в уютной широкой юбке, буду встречать его и кормить. Накормив своего мужика, я сниму с его ног портянки и постелю ему на печи, а он грубой рукой будет лезть мне под юбку.
На самом деле, конечно, все это, кроме русских блюд, черного хлеба и веточки ели, фантазия. Такая малость, как сочетание нескольких штрихов, делает фантазию возможной, а фантазия украшает нашу жизнь.
Все готово, прикрыто крышками, а сверху укутано кухонными полотенцами, чтобы сохранить тепло до того, как часы покажут семь. В семь часов я переодеваюсь, привожу себя в порядок и сажусь у стола, прислушиваясь к звукам и ожидая его. Некоторое время я сижу в ожидании, если трафик,[63] как, например сегодня, из-за дождя, задерживает Гарика.
Наконец раздаются звуки шагов и стук в дверь. Я вскакиваю и бегу ему навстречу. Он входит, внося с