их сюда занесло? Некоторые я и не видел никогда, а ты же знаешь, я по части оружия спец.
Вытащил я наган. Он взял его в руки, стал любовно поглаживать. Говорю: «Нет, не отдам, он именной. Меня им Менжинский наградил за одну операцию. Видишь табличку с надписью? Возьми Батахин». А шаман все гладит наган, прицеливается, рассматривает. Очень он ему понравился. «Если отдашь, сделаю, что хотите. Нет – не сделаю. Другой не нужен. Последнее слово».
«Пошли, – приказал я Батахе. – Нагана не отдам». Легли мы спать. Надо же отдохнуть перед обратной дорогой. Настроение ужасное. «Как этого шамана сломить? – думаю. – Такой путь тяжелый проделали и уйти ни с чем? Я сдаваться не привык. Тьфу, да отдам ему наган, только наградную табличку свинчу. Уж больно важные вещи на кон поставлены». Ворочался, ворочался, заснул.
Утром подозвал Батаху. «На, – говорю, – отдай, согласный я!» Тот пошел в юрту шамана. Вдруг оттуда выбегает сам хозяин. Я и не знал, что он может быть таким шустрым. Тычет в наган и что-то говорит быстро-быстро. Оказывается, ему табличка-то и понравилась. Без нее он ничего делать не будет.
Да господи! Бери табличку, подавись!
– Чего надо? – спрашивает.
– Значит, так. В настоящее время на севере (так монголы называют Россию) происходят важные события. Пусть твой дух посмотрит, кто там начальником станет, главным над всеми, ну ханом, в общем. Понял? Это очень важно.
Шаман сел прямо на лужке перед юртой. Молодуха из числа то ли его жен, то ли дочерей, то ли сестер стала ходить вокруг, чего-то давать выпить, чем-то обмахивать. А тот раскачивается, все больше и больше. Потом встал да как подпрыгнет. И забегал, запрыгал. Молодуха ему дала бубен, похожий на крышку от котла. Как забил в него, как закричал. Глаза выпучил, слюною брызжет. Мне даже не по себе стало. Долго он прыгал, потом изнемог и свалился. Когда пришел в себя, чаю попил. Отдохнул и говорит:
– Ничего там важного нет. Людей мало, одни олени. Снегу много. Никаких начальников не видно.
– Да ты же промазал, шаманская твоя душа! К каким-то чукчам попал.
– Сказали «на север», я на север и отправился.
– Не, давай еще раз. Надо в Орос! «Орос» знаешь? Или наган вернешь!
– Экен окмор112, так бы и сказали! А то «на север, на север»… Ладно, завтра пойду. Сейчас не могу.
Назавтра все повторилось: раскачивание, беготня, прыжки.
– Ну что?
– Ой, еле протолкался. Там демонов туча собралась. Отовсюду понабежали. Даже наших видел. Крови море. А будет еще больше. Начальником станет усатый такой, не русский.
– Какой усатый-то? Они оба не русские! Один в оспе усатый, другой – в пенсне усатый. Скажи, который из них начальником-то будет.
– Какой оспа? Какой пенсне? Чего говоришь? Ничего не понимаю. Будет тот, что с усами. Больше ничего не скажу. Хочешь забирай свой наган, а только снова туда не пойду. Еле выбрался.
И вот я думаю, Вулька. Если победит этот усатый, то мне крышка. А если тот – малиновое варенье. Или надо бежать куда подальше, или возвращаться. Эх, Вулька, не прогадать бы…
27/VII 1926
Твой Яков
Владимир Фогельбойм погиб в конце 1920-х в Туркестане. Яков Блюмкин расстрелян в 1929-м, как предполагается, за связь с Л. Д. Троцким.
В ожидании четвёртой
Bonsoir, тульпа
вольная интерпретация событий из жизни великой путешественницы
Барбарá лежала в супружеской постели, натянув одеяло до подбородка и неотрывно смотря в потолок. Рядом спал муж. «Господи, какой ужас, какой ужас, какой ужас, – стучало у нее в голове. – Это и есть пресловутое счастье, любовь, наслаждение? Бр-р-р!»
Решение выйти замуж за инженера Пьера Бернара, как всегда у Барбары, было быстрым, спонтанным и бесповоротным. Он имел неплохой доход, усы и стройные ноги. Главной же причиной решения было тотальное замужество подруг. Что она, хуже?
* * *
– Милый, передай мне, пожалуйста, паштет.
– Возьми, дорогая.
– Все-таки Луиза делает его замечательно, ты не находишь? Кстати, как ты смотришь на то, чтобы я съездила в Индию?
– Кх-кх, в Индию?
– Ты поперхнулся? Выпей воды. Да, в Индию.
– Почему в Индию?
– А почему не в Индию?
– Можно в воскресенье съездить на Луару.
– Мне больше хочется в Индию.
– Но я не смогу поехать.
– Да? Жаль. Придется поехать одной.
* * *
Оказавшись в Индии, Барбара стала страстно поглощать новые впечатления. Индия оказалась не волшебной страной из сборников сказок. В ней было много шума, грязи, запахов, непривычное множество людей. Барбару поразили величие и бедность. Она открыла для себя новый, непривычный мир, устроенный по другим законам и меркам. И вообще, было видно, что этому миру на нее с ее европейским эгоцентризмом глубоко наплевать. Барбара в обществе английских дам и кавалеров, которых здесь было в избытке, рассматривала дворцы махарадж, индуистские храмы, играла в гольф, флиртовала с офицерами и писала умеренно нежные письма мужу. Она уже подумывала перебираться в Китай или еще куда-нибудь. Мучила необходимость прежде съездить домой. Ей было неловко перед Пьером, который аккуратно спонсировал ее житье-бытье и все причуды. Только однажды он отказался прислать денег на покупку слона – ей казалось более удобным и элегантным путешествовать на собственном слоне.
* * *
– В эту пору все, кто может, спасаются в горах, – сказал Барбаре британский чайный торговец в гостинице, где она поселилась. – Что вы торчите в этой жаре? Поезжайте в Дарджилинг.
В Дарджилинге была благодать. И Индия, и не жарко. Там Барбара встретила человека, который повернул ее судьбу. Это был лама-тибетец, живший в одной буддийской обители, куда забрела Барбара. Смешно переваливаясь на толстых ножках, он шел по двору монастыря.
– О, как красиво! – восхитилась Барбара, глядя на храмы на фоне высоких снежных гор.
– Хо-хо, красиво, красиво, – отреагировал лама. В его похохатывании и ласковости не было презрения, высокомерия, недружелюбия или равнодушия, которые Барбара часто замечала у других лам по отношению к белым гостям.
– Где же находится нирвана Будды, ведь у вас так холодно, – пошутила Барбара.
Лама ничуть не обиделся на неловкую шутку, а весело засмеялся и стал объяснять. С ним было очень легко, он понимал европейский склад ума, да и по-английски говорил вполне сносно.
Так завязалась эта дружба. Барбара приходила к Чойдару в указанное время и слушала объяснения буддийской доктрины. Чойдар был родом из далекого Амдо, долго учился в Лхасе, достиг значительных высот в руководстве монастыря Дрепунг. Далай-лама послал его в