На другом судне группка молодых парней обсуждала план побега.
— Ты с нами, Пьер? — спросил один из них.
Как он может быть с ними, если у него на руках маленький сын?
— Нет, — ответил Пьер после минутного раздумья. — Но если чем могу помочь, скажите!
Анри поднял глаза; темно, даже лица не видно.
— Папа, куда мы?
— Не знаю, сынок, — в голосе отца слышалась непривычная нежность. — Но мы всегда будем вместе.
Ребенок задал еще вопрос, тихо-тихо:
— А мы увидимся когда-нибудь с бабушкой?
Пьер погладил сына по голове:
— Не думаю, Анри.
— А Венсана увидим? Или дедушку?
У Пьера защипало в горле; он не мог проговорить ни слова. Молча прижал к себе ребенка, и Анри больше ничего не спрашивал.
* * *
Погода портилась — обычное явление для октября. Качка становилась все сильнее — даже на якорной стоянке, и запертые в трюме люди страдали теперь еще и от морской болезни.
Однажды ночью двадцать четыре узника устроили побег. Жак тоже хотел быть среди них, но его не взяли.
— Слишком мал, обузой будешь, — сказал один из парней.
Жак ничего не возразил. Он порадовался за них, когда им удалось ускользнуть незамеченными. Что-то будет с теми, кто остался? Вздохнув, Жак прижался к сидевшему рядом Гийому Труделю, тот обнял его, и они задремали.
Полковник Винслоу был в бешенстве. Он послал солдат найти "дезертиров", как он назвал сбежавших. В ходе короткой стычки двое парней были убиты, остальным удалось уйти.
Винслоу пригрозил казнить всех родственников беглецов. Ребята один за другим стали возвращаться, и теперь их уже заковали в кандалы. Другие, которые тоже замышляли побег, оставили этот замысел — нельзя покупать себе свободу ценой жизни близких.
Одиннадцатого октября из Аннаполиса прибыли еще семь судов. Три должны были проследовать в Пизик, четыре были предназначены для того, чтобы принять в трюмы всех оставшихся на берегу жителей Гран-Пре, для которых не нашлось места раньше. В тот же день корабли подняли паруса; пять тысяч акадийцев отправились в изгнание.
* * *
"Все было бы относительно хорошо, если бы не дождь", — подумала с горечью Солей. Даже Эмиль держался неплохо, хотя плечо, судя по всему, болело все сильнее. Беда в том, что единственным укрытием для них были еловые ветви, из которых они на стоянках сооружали нечто похожее на шалаш. Но это мало помогало: все промокали до костей и не могли согреться. Из предосторожности Франсуа не решался использовать свой мушкет для охоты. Он подстрелил двумя оставшимися стрелами несколько кроликов да наловил в ручьях немного рыбы; и то и другое пришлось есть почти сырым: разводить костер надолго было тоже опасно. Припасы из заложенных складов они давно съели.
Вторую ночь они заночевали у красной скалы, возвышавшейся над проливом там, где прошлой весной были Солей и Реми. Сердце Солей сжалось от воспоминаний.
Лодка оказалась на месте, но места для пятерых в ней не хватало.
— Придется переправиться два раза. Сперва отца с матерью перевезу, потом за вами вернусь, — бросил Франсуа в сторону Селест, избегая смотреть ей в лицо: она-то потеряла сразу всех родных.
Утром, однако, Эмиль не встал.
— Давай, сынок! Забирай мать, сестру и Селест. Я больше не могу, — он закашлялся, и этот приступ совсем обессилил его. — Плечо жжет, как кочерга раскаленная, дышать трудно… Оставьте меня здесь. Не надо спорить. Я так решил…
Бледное лицо Барби стало совсем как мел.
— Я тоже остаюсь, — сказала она как нечто само собой разумеющееся.
— Не надо, — возразил Эмиль. — Зачем это? Ступай со всеми, мне все равно не поможешь.
— Ты меня плохо знаешь, если мог подумать, что я тебя тут одного помирать отставлю, — отрезала Барби.
Эмиль подумал, вздохнул.
— Ну ладно. Если пойдешь с ними, обещаю не помирать.
— Я твоим обещаниям не верю, поэтому остаюсь, — упрямо стояла на своем Барби.
— Хватит вам все о смерти! — резко вмешался Франсуа. — Я тоже согласен, что отцу пока лучше не двигаться. Я тогда сперва перевезу на ту сторону Солей и Селест, оставлю вам все, что тут есть из еды. Там уж и стрелять можно будет…
— Мы вас догоним через несколько дней, — заверил его Эмиль.
— Да я завтра же вернусь! Рыбы, во всяком случае, притащу жареной!
Однако назавтра он обнаружил на месте стоянки только следы костра и несколько обглоданных рыбных скелетов. Эмиль и Барби исчезли.
Франсуа недолго занимался поисками. Он понял: такова воля отца, и не ему ее нарушать. С тяжелым сердцем он спустился вниз по скалам и сел в лодку.
* * *
Издалека Эмиль с Барби долго-долго смотрели сыну вслед.
— Дай Бог ему избежать всяких бед на своем пути! — прошептала Барби; а Эмиль осенил его крестным знамением:
— Аминь!
Он повернулся, посмотрел на юг, откуда они пришли, и помрачнел. Заметив перемену в лице мужа, Барби тоже резко повернулась.
На горизонте поднималось дымное зарево.
— Никогда не думал, что господь такое допустит, — проговорил Эмиль наконец. — Они жгут Гран-Пре!
40
Солей и Селест стояли на утесе, всматриваясь в приближавшуюся лодку. Они тоже заметили дымное зарево.
— Деревню подожгли! — только и смогла проговорить Селест.
"Ну и видок у подружки, — подумала Солей. — Волосы растрепанные, под глазами темные тени. Да и у меня, наверное, не лучше…"
Запаха дыма не чувствовалось: далеко, да и ветер в ту сторону дул. Но Солей хорошо помнила запах пожарища в Бобассене и то, что они там видели на улицах: брошенная кукла, мертвая собака… До их усадьбы эти сегодня вряд ли еще добрались, а вот завтра или послезавтра… Сначала займется амбар, там сено сухое, потом дом… Дом, в котором она родилась, в котором прошла их первая брачная ночь…
Голос Селест вернул ее к действительности.
— Он один!
— Что? — Солей перевела взгляд с горизонта на приблизившуюся лодку. Селест права. В лодке только один силуэт. Она думала, что уже привыкла к боли, горечи, потерям. Оказывается, нет. Все расплылось у нее перед глазами. Насколько же ей хватит слез?
Селест закусила губу.
— Что с нами будет? Лучше бы мы остались. Хуже вряд ли было бы. Сейчас у нас ничего нет — ни еды, ни одежды, а зима идет…
Солей сделала над собой усилие, чтобы казаться спокойной:
— В дневном переходе отсюда индейская деревня. Они нам помогут.
— Дай Бог, чтобы это было так!
Когда Франсуа приблизился к берегу, они сбежали ему навстречу. Он вытянул лодку выше уровня прилива, пряча глаза.