лишь пробормотать: «Минуточку…» и, сунув телефон в карман, уставился на Надежду Петровну. Она, надо отдать ей должное, не растерялась. Взяла из его рук трубку и каким-то особенно вредным голосом осведомилась, почему хозяйка (если она хозяйка, разумеется, что еще надо доказать), спохватилась спустя два с лишним месяца после пропажи. Выслушала ответ, скептически хмыкнула, потребовала описать кошку. Евгений Германович, затаив дыхание, придвинулся к телефону и тоже слушал. Описание к Марусе подходило идеально, вряд ли в их районе могла потеряться еще одна белая кошка с разноцветными глазами. Второй такой странной кошки, кажется, и быть не могло. Он опустился на стул и жалобно посмотрел на Надежду Петровну.
— Нет. Сегодня никак не получится. Мы с мужем… на даче! — лихо соврала Надежда Петровна. — И вы на меня не орите, а то черта с два вам, а не кошка. В понедельник приедем, тогда и звоните. Мне звоните, запишите телефон… Муж в командировке будет. Да, паспорт прихватите. И ваш, и кошкин, раз она у вас с паспортом. Там фотография-то есть?
— Ты зачем сказал, что кошка у нас? — набросилась она на Евгения Германовича. — Соврать не мог? Может, мы ее выкинули давно. Или в приют отдали. Пусть искала бы.
— Так как… это же ее кошка… — оправдывался он.
— За границей она, видите ли, была! С милицией она придет! — кипятилась Надежда. — Вот халда!
— Не ругайся, — поморщившись, попросил Моцарт. — Как ни крути, ее кошка. Надо отдавать.
— Отдавать?! А как ты это Тихону объяснишь? — обвиняющим жестом она показала вниз — там стояли Тихон с Марусей, как всегда, бок о бок, хвосты параллельно и в четыре глаза с интересом смотрели на хозяев. — Тогда и его отдай.
— Да с чего это? — возмутился Моцарт. — Она и не возьмет его, зачем ей чужой кот?
— Он не кот! — безапелляционно заявила Надежда Петровна. — Иди сюда, Тишенька, зайка!
Зайка послушно подошел, встал на задние лапы, а передними зацепился за юбку Надежды Петровны, прогнулся и так завис. Маруся тоже подошла поближе. Надежда Петровна схватила кота за бока, взметнула вверх и сунула под нос Моцарту так энергично, что тот отшатнулся.
— Вот! Посмотри ему в глаза и скажи, что ты его подружку, нет — ты его любимую отдаешь какой-то тетке! А он ведь даже водки напиться не сможет! Как он жить-то будет, а? Взяли моду — бросать, возвращать, распоряжаться, а ты живи, как знаешь, вам наплевать! Что кошка, что человек — все равно вам, да?
Она трясла перепуганным котом перед лицом Евгения Германовича — раскрасневшаяся, взлохмаченная. Он перевел глаза с Тихона на нее, потом обратно, и расхохотался. От его смеха Надежда Петровна тоже пришла в себя, сконфужено улыбнулась, но Тихона на место не поставила, наоборот, прихватила на руки еще и Марусю. И так стояла перед смеющимся Моцартом, держа в обеих руках героев дня.
— Ты что разошлась, Надюша? — Моцарт отобрал котов, поставил на пол — они не ушли, одинаково сели и навострили уши, будто понимали, о чем речь. — Отдавать все равно надо. Чужая вещь.
— Не вещь, — тихо, но убежденно возразила надежда Петровна. — И отдавать нельзя. Она теперь наша. И Тихону она нужнее. Если б этой тетке она нужна была, то давно бы прибежала.
— Так не могла она, — неуверенно возразил Моцарт.
— Ну и все, поезд ушел, — отрезала Надежда Петровна. — Если ты хочешь отдать, я у тебя ее заберу. И Тихона тоже заберу. А этой ври, что хочешь. Скажи, в форточку сбежала.
— Подожди, не кипятись, — Моцарту поневоле нравилась ее воинственность и готовность защищать своих до последнего патрона. — До понедельника время есть, давай подумаем. Может, она нам ее продаст?
— Думай, — согласилась Надежда Петровна. — Но я тебе все сказала. И знаешь что? Я у тебя Марусю и правда сейчас заберу. Иначе ты сам позвонишь и ее отдашь, я тебя знаю.
Моцарт вытаращил глаза и промолчал. Потом подумал, что да, в принципе такая идея мола прийти ему в голову, потому что чужого он никогда не брал принципиально и менять принципы на старости лет не собирался. Но какова Надежда — на метр под землей видит, и стратег! Надежда Петровна, так и не дождавшись ответной реплики, удовлетворенно кивнула сама себе, опять схватила Марусю и помчалась на кухню. Там она прихватила одну из кошачьих мисок и пакет с кормом. Потом забежала в туалет и реквизировала лоток и упаковку наполнителя. Маруся висела колбасой, щурила правый (зеленый) глаз, с интересом вертела головой по сторонам — она Надежде Петровна вполне доверяла: раз надо носиться по квартире из угла в угол, значит надо. Тихон и Моцарт бегали за ними по пятам, смотрели. На пороге Надежда Петровна обернулась и, не глядя на Моцарта, произнесла:
— Тихон, послушай меня. Вот этот… твой хозяин который, Марусю хочет отдать. Причем какое-то тетке. Так вы пока вдвоем побудьте, и ты ему объясни, что к чему. Думайте, мужики!
Она так увлеклась ролью спасительницы, что даже изловчилась презрительно помахать рукой на прощание, прижимая к себе Марусю и все ее немаленькое приданное. «Мужики» молчали и таращились. Дверь захлопнулась. На пол приземлился кусок штукатурки. Тихон подошел, обнюхал, зачем-то лизнул, вопросительно посмотрел на хозяина.
— Что ты на меня так смотришь? — расстроился Евгений Германович. — Преступника из меня хотите сделать? Не отдам чужое — разбойник, отдам — тоже негодяй.
— Мя-ау, — хрипло подтвердил Тихон и уселся под дверью — ждать.
Он просидел в прихожей весь остаток дня, не откликаясь на зов и не соблазняясь даже подсунутой под нос колбасой. И когда вечером Евгению Германовичу пора было выходить, чтобы ехать в больницу за Ларисой Борисовной, кот и не подумал посторониться, и хозяину пришлось через него перешагивать.
— Тишка… ты это… Погоди убиваться. Может, Надежда что-нибудь придумает, — нерешительно сказал Моцарт на прощание. — Потерпи, ладно?
Они не договаривались с Катей о встрече, опасаясь, что девушка не захочет их видеть, поэтому просто приехали в театр, рассчитывая подкараулить ее у служебного входа. Но приехали рано, решили купить билет и посмотреть хотя бы последнее отделение «Лебединого озера», все же лучше, чем просто сидеть в машине и ждать. Предусмотрительный Моцарт взял в гардеробе бинокль, хотя Лариса Борисовна и отговаривала его: Катя все равно будет разгримировываться дольше, чем они получать пальто. Но Моцарт был полон решимости выполнить намеченное и опасался случайностей. Они еще успели выпить по чашке кофе и съесть бутерброды в буфете, и прошмыгнули в свою ложу бельэтажа в аккурат под третий звонок.
Их места оказались во