— Вы — семья. Мы идем на войну ради семьи.
— Ты большой гребаный урод. Люблю тебя, брат.
— Заткнись. Иди и будь крутым.
Отсалютовав ему кривой ухмылкой, я выхожу из машины и делаю вид, что мне здесь самое место.
Дом причудливый, с голубой черепицей и крыльцом. Меня бесит, как легко Коулману удается слиться с толпой, когда он — гребаный урод, охотящийся на молоденьких девушек. Кто знает, скольких? От этой мысли у меня сводит живот. Я здесь за медальоном, так что могу только догадываться, что Тея — не единственный горшочек с медом, в который он пытался окунуть свои когти.
Стиснув зубы, я проверяю, нет ли кого-нибудь поблизости, прежде чем проскользнуть к задней двери, чтобы взломать замок.
Блэр позволила мне одолжить ее набор отмычек и тренировала меня, пока я не смог взломать замок марки Коулмана с закрытыми глазами. Пригодилось, что у девушки Дэва были криминальные наклонности. Я встаю на колени у задней двери и начинаю осторожно работать, пока ручка не поддается.
— Попался. — Спрятав инструменты, я вхожу внутрь, оставляя свет выключенным и освещая путь телефоном.
Внутренняя часть дома Коулмана рассказывает совсем другую историю, чем очаровательный образ молодого учителя, который он демонстрирует в школе. Я кривлю губы, проходя через устаревшую кухню в гостиную со стенами, покрытыми пятнами. Снаружи это место выглядит хорошо, но на самом деле это просто дыра. Должно быть, он купил ее очень дешево, потому что выглядит она так, будто здесь была наркоманская берлога. Вокруг стоят пустые контейнеры из-под еды и посуда для быстрого приготовления, из-за чего в помещении стоит неприятный запах. Они, по крайней мере, двухдневной давности.
— Чертовски противно, — ворчу я, осматривая комнату.
Никаких признаков партнера или соседей по комнате. Квартира обставлена скудно, каждый сантиметр дома кричит о холостяцкой жизни.
Коулман явно проводит много времени за компьютером. Это такая же установка, как у меня, и единственный угол комнаты, который, похоже, часто используется. Серьезная система с большими мониторами, похожая на жуткую командную базу. Я представляю, как он сидит там и печатает это дерьмо Тее, и сжимаю кулаки, чтобы сдержать нахлынувшую на меня волну ярости. Выдохнув, я подхожу к компьютеру и нажимаю на клавишу.
Дисплей просыпается, и я ухмыляюсь. — Спасибо за легкий доступ.
Я подключаю зашифрованный диск и набираю комбинацию клавиш, чтобы вызвать окно командной строки, дающее мне администраторский контроль. Еще несколько нажатий клавиш, и его жесткий диск загружается для меня. Пока он работает, я отправляюсь в другие комнаты на поиски ожерелья и всего остального, что смогу найти.
Дом представляет собой одноэтажное бунгало, поэтому у Колмана так много мест, где он может спрятать свою зловещую коррупцию. Я начинаю со спальни, которая вызывает у меня рвотные позывы.
Черные шелковые простыни? Он что, шутит?
По мере того, как фактор жути возрастает, растет и мой гнев. Я фотографирую все подряд, чтобы создать образ Гарольда К. Коулмана, извращенного придурка-дегенерата. Самый мрачный монстр, которого я когда-либо встречал. Учитывая секреты, которые я знаю о людях в этом городе, это о чемто говорит.
— Придется принять душ восемьдесят чертовых раз, чтобы избавиться от атмосферы этого места.
В шкафу нет ничего интересного, поэтому я пытаюсь заглянуть в бюро, выдвигаю ящики и перебираю ржавые пары треников и испачканные графические футболки. Ну что за ребенок.
Ничего не найдя, я собираюсь заглянуть под кровать, но третий ящик слева внизу заставляет меня остановиться. Зерно на дне ящика отличается от остальных. Я свечу фонариком из телефона ближе, нахмурив брови и выдвигаю ящик с правой стороны, чтобы сравнить, засовываю руки в оба.
— Черт.
Тот, что слева, чуть выше. Это фальшивое дно. Я достаю стопки одежды, стараясь не нарушить порядок, чтобы Колман ничего не заподозрил. Сзади есть крошечный язычок. Когда я тяну за него, мне удается снять фальшивое покрытие.
Мое сердце замирает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В ящике на черном бархате лежит ряд ожерелий. Все одинаковые.
Сначала я задыхаюсь, думая, что нашел медальон, но нет, это не серебро. Они покрыты золотом и дешевые. Каждая подвеска-сердечко сидит на листке бумаги с почерком Коулмана.
Имена девочек.
Это отвратительные ошейники собственности для каждой девушки, которой манипулирует Коулман. Возможно, он посылает их в качестве подарков, чтобы девушки чувствовали себя особенными, когда у него есть шесть других дубликатов. Если они будут чувствовать, что о них заботятся, ему будет легче контролировать их, чтобы они делали все, что он хочет.
Кислая желчь подкатывает к моему горлу.
— Господи, мать твою. — Мои зубы сжимаются так сильно, что могут треснуть.
Потребовалась долгая минута, чтобы сдержать мощный инстинкт пробить стену так сильно, как только смогу, чтобы дать выход ярости.
Я делаю несколько снимков на свой телефон, фиксируя крупным планом именные бирки, каждое ожерелье и потайное отделение в ящике. Мой телефон вибрирует от входящего звонка, вызывая в моем сердце страшный всплеск адреналина. Это Тея.
Моя грудь сжимается, и мое внимание падает на ее ожерелье, второе в ряду. Какой жестокий поворот судьбы, что она оказалась уязвимой и податливой, чтобы попасть в ловушку этого монстра. — Прости меня, детка.
Я крепко сжимаю телефон, потирая лоб тыльной стороной ладони, и позволяю ее звонку уйти на голосовую почту. Не могу позволить себе отвлечься, когда мне нужно быть готовым к сигналу Девлина и Блэр во время поисков. Если я отвечу, не знаю, хватит ли у меня сил сохранить от нее этот секрет. Как только я дам воронам то, что они хотят, я расскажу Тее все.
И я больше никогда не подпущу ее к Коулману. Она будет в безопасности.
Как только я узнаю, что она защищена, я приду за Коулманом. Доказательства его зла здесь. Если Лэндри меня не послушает, я пойду по его головам. Чего бы это ни стоило, чтобы посадить Коулмана за его преступления.
Он больше никому не причинит вреда.
Положить все на место, как было в ящике, — одна из самых трудных вещей, которые я когда-либо делал. Каждая часть моего существа кричит мне, что нужно взять ожерелья, что неправильно позволять Коулману держать их у себя, как будто его не поймали. С грубым звуком я поворачиваюсь спиной к бюро.
Рядом с кроватью стоит единственная тумбочка и я направляюсь туда.
Минуту я смотрю на темное дерево, потирая пальцы, чтобы настроиться на продолжение поисков. Открыв первый ящик, я с трудом выдохнул и приготовился к худшему. Я морщу нос, увидев тюбик лосьона вперемешку с ингалятором и прочими мелочами. Больше ничего нет, поэтому я иду ко второму ящику.
На первый взгляд, любой мог бы принять его за ящик для хлама.
Но среди браслетов, повязки на голову, двух кожаных наручников и брелка с фотографией я нахожу серебряный медальон. Трофеи. Прежде чем что-то предпринять, я достаю камеру телефона и делаю несколько снимков содержимого ящика.
Моя рука дрожит, когда я беру медальон и проверяю его.
На серебряном сердечке выгравированы инициалы CT.
Это тот самый.
Я перевожу взгляд с кровати обратно на ящик. Он хранит их рядом с тем местом, где спит, и по моему телу пробегает неприятная дрожь.
— Я покончу с тобой, если это будет последнее, что я когда-либо сделаю, — прорычал я, засовывая медальон в карман.
У меня есть то, ради чего я сюда пришел, но я хочу продолжать. Как только я закончил в спальне, мой телефон зажужжал, сигнализируя, что мое время истекло. Открытие группового чата подтверждает это.
Блэр: В пути. Расчетное время прибытия 15 минут.
Секундой позже Девлин заводит двигатель снаружи.
— Черт побери. — Я окидываю взглядом комнату, которую проверял.
Коннор: 2 минуты [смайлик с потной улыбкой].
Девлин: Сейчас. Господи, только ты мог использовать эмодзи в такой момент.