Жан де Верт сел в угол и огляделся.
Два человека играли в карты за соседним столом, на котором стояли два оловянных стаканчика, две кружки, наполовину опустошенные, и лежали несколько монет. Вокруг стола сидело ещё с полдюжины оборванцев. Один из игроков с желтым лицом был одет в расшитый галунами бархатный камзол, расползающийся по швам и порядком обтрепанный; у этого человека был хитрый взгляд, притворно нежная улыбка, восковой цвет лица, впалые щеки, длинные худые руки. Ловкость его маленьких острых пальцев привлекало внимание баварского капитана.
Приглядевшись повнимательнее к этому игроку с бледным лицом, он скоро пришел к убеждению, что тот принадлежит к типу людей, являющихся своего рода педантами, которые умеют обуздать случай и заставить его служить себе на пользу.
Каждая их партия в карты заканчивалась тем, что значительная часть разбросанных перед ним по столу монет перекочевывала в его карманы, глубину которых не могла проверить никакая другая рука, кроме его собственной.
Второй игрок, жертва этого осторожного, расчетливого и ловкого мошенника, чертыхался и богохульствовал, пил и продолжал играть.
Игрок в бархатном камзоле, движимый чувством братского сострадания, перелил содержимое своей кружки в кружку противника:
— Брат Торвик, у меня не такая жажда, как у тебя; поделимся! — сказал он при этом.
Торвик согласился, наполнив до краев свой стакан, проглотил его содержимое одним глотком, поставил на карту и проиграл.
— Э! Ну вот тебе раз! Ловко! — пробормотал Жан де Верт. — Кажется, этот негодяй — великий мастер мелкого злодейства! Как раз такой человек мне и нужен.
В этот момент сержант, одетый в мундир шведской конной полицейской стражи вошел в притон и сел.
— Играем честно, без ругани, — взглянув на вошедшего, сказал игрок в обтрепанных галунах.
— Тебе проще, метр Франц, ты всегда выигрываешь. Не то, что я! — махнул Тервик рукой.
— Да, я иногда выигрываю, потому что я человек набожный, — ответил Франц, тасуя карты.
Игра возобновилась, и в результате в карман «набожного» человека перешли почти все деньги, которые лежали на столе.
Торвик положил руку на бедра, отстегнул ремень, к которому был подвешен кинжал с серебряной рукояткой, и, бросив на стол деньги сказал:
— Моя ставка — двадцать дукатов, пояс и кинжал!
— Торвик! Азарт помутил тебе разум! Богобоязненный христианин не должен поступать таким образом!
— Двадцать дукатов, говорю тебе!.. Или тысячу чертей тебе в печенку!
Франц нарочно подавил жест ужаса.
— Идет! — согласился он.
Партия началась.
Уже на втором прикупе все шансы были в пользу Франца. На третьем он опять открыл карты и сказал:
— Я выиграл!
Вдруг Торвик схватил его за грудки.
— Ах, чертов потрох! Так ты жульничаешь! — закричал он.
В мгновение ока стол был перевернут, кувшины разбиты на куски, скамейки опрокинуты на пол. Торвик, который выпил уже шесть пинт, вдруг осоловело огляделся вокруг и рухнул. Жан де Верт, все это время наблюдая за происходящим, заметил, как Франц быстро склонился и ловко сунул руку в прореху его кармана.
Потом Франц распрямился, отряхнулся и, обойдя Торвика, валявшегося среди битых кувшинов и стаканчиков, подошел прямо к сержанту.
— Правосудие свершилось, сеньор сержант, — сказал он сочувственно. — Нечестивец, который хулил святое имя Бога, повержен. Он хотел меня задушить, обокрав. Обыщите его карманы, и вы обязательно найдете там зеленый шелковый кошелек с двадцатью четырьмя пистолями, которые у меня только что были и которых у меня больше нет!
Сержант подозвал двух солдат и велел им схватить Торвика. Его обшарили и нашли шелковый зеленый кошелек с двадцатью четырьмя пистолями.
На весь зал сержант крикнул:
— Уведите этого негодяя!
— Вы простите его, поскольку я его прощаю, — попросил тут же Франц.
Вокруг стали собираться любопытные, и Франц неторопливо вышел.
Жан де Верт последовал за ним. На повороте улицы он догнал Франца и слегка хлопнул его по плечу.
— Друг, меня зовут Жан де Верт. Не будет ли вам угодно пойти ко мне в гостиницу?
— Ведите, сударь.
Они вошли в дальнюю комнату гостиницы. Жан де Верт сел.
— Я только что видел вас в деле, мэтр Франц, — сказал он. — Вас зовут именно так? Я не ошибся?
— Франц Крес к вашим услугам.
— По правде говоря, я восхищался, с каким искусством вы, обобрав противника, бросили его в тюрьму.
Франц скромно потупился.
— Когда судьба вас забрасывает в страну гугенотов, это доставляет несказанную радость душе католика — помыкать таким вот нечестивцем, наказывать его и обрекать на вечные страдания, которые уготованы ему, как в аду.
— Вот речь, по которой я могу судить о вашей добропорядочности, досточтимый Франц, и я полагаю, мы с вами завяжем кое-какие отношения, полезные нам обоим.
— И я очень хочу этого.
— Не отказались бы вы взять в руку праведный меч против одного их этих нечестивцев, объявивших войну святой церкви?
— Конечно нет, сударь. Но у каждого есть какие-то свои дела, которые невозможно сразу забросить…
Жан де Верт открыл ларец и зачерпнул из него горсть золотых.
— Я сразу даю задаток, а расчет потом, — предложил он. — Я хочу, чтобы один человек, который не верит в достоинства святых, быстро исчез. Умрет он или исчезнет — значения для меня не имеет, но рука, которая сделает это, получит тысячу пистолей.
На что Франц с поклоном ответил:
— Приказывайте мне, сеньор, я готов услужить вам.
Жан де Верт в тотчас ввел его в курс дела, которое задумал. Он рассказал ему о гугеноте, чудом вырвавшемся из осажденного Ла-Рошеля, враге святой церкви, который приезжает в Швецию и несомненно появится в Готембурге; хорошо бы, чтобы видели его там недолго.
— Есть ли у вас какие-либо указания о выборе средств? — спросил Франц, не упустив ни слова из долгих объяснений Жана де Верта.
— Никаких. Я не хочу ни в чем стеснять начинания человека обязательного и набожного, который окажет мне помощь своим опытом и усердием.
Франц блаженно улыбнулся:
— Кстати сказать, этот господин де ла Герш, который приедет сюда, чтобы добавить французской отравы к шведскому яду, всего лишь повеса, мало искушенный в науке фехтования, и к тому же ветреник без средств и безродный, — небрежно добавил Жан де Верт.
— Жаль, жаль, сеньор! Мне бы хотелось доказать прославленному Жану де Верту, что сколь бы ни был робок его покорный слуга, он не станет отступать перед опасностью, чтобы защитить святое дело.
Жан де Верт встал и, фамильярно хлопнув Франца Креса по плечу, сказал: