– Чего желают уважаемые господа?
Кажется, того это немного удивило, во всяком случае он позволил себе мимолетную задержку перед тем, как самому задать вопрос:
– Что бы вы подали, если бы сюда зашел хозяин этого города?
– Скорее всего, молочного поросенка с грибами и яблоками, – бодро ответил тот, – сырный хлеб и мой лучший эль!
Лис взмахнул рукой, как бы говоря: «Так что вам мешает все это принести нам, и немедленно?» Мужичок намек понял и с поклоном удалился, словно его ветром сдуло. Я с некоторым удивлением посмотрел на Лиса, который теперь сидел, скрестив руки на груди, и озадаченно хмурился. Алтан, чутко отслеживающий каждый вздох своего предводителя, негромко спросил о чем-то на шраванском языке.
– Все в порядке, – ответил тот, – просто меня настораживают места, где к сармантийцам относятся с почтением.
– Не расстраивайся, Красивый Мальчик, – усмехнулась Айра, – если специи здесь кладут такими же порциями, как лживую лесть, то едва ли блюдо окажется съедобным.
– Если бы его слова шли от чистого сердца, я бы всерьез забеспокоился, – хмыкнул Лис. – Да только показная учтивость мало чем отличается от искренней.
– Было бы лучше, если бы он на тебя плюнул? – поинтересовался я.
Что-то мне было непонятно, о чем речь. Хозяин трактира любезно поговорил с клиентами, что здесь удивительного? Лис одарил меня насмешливым взглядом, а пояснениями занялась Айра.
– Видишь ли, дитя, хорошо относятся только к тем, у кого есть деньги. А если деньги появляются у сармантийцев, то едва ли потому, что они получили их в наследство или честно заработали.
Я сам удивился, как же не додумался до этого. В самом деле, беженцев из Сармантии брали разве что слугами, и едва ли кто-нибудь из них мог бы позволить себе хотя бы плошку пресного супа в подобном заведении. Значит, здесь все как в столичных доках. Те, кого принято считать бедняками, имеют определенную власть и деньги, а это всегда означает только одно: о законности того, что происходит в стенах города, лучше даже не заикаться. И не гулять по улицам без ножа за пазухой.
Хозяин не заставил долго себя ждать и вскоре подал угощение, которое, должен признать, было отменным. Я с долей злорадства подумал, что едва ли в церкви предложили бы молочного поросенка, не говоря уж об эле, который и впрямь оказался выше всяких похвал. Правда, шраванцы не стали его пить и заказали для себя обычной воды. А Лис, как я мог судить, только пригубил из своей кружки. Он чем-то был озадачен, даже к еде почти не притронулся. Не расставаясь с задумчивостью, он оставил на столе деньги в оплату за наш завтрак, отмахнувшись от моей попытки достать монеты из кошелька. Конечно, я порадовался возможности сэкономить, но мне не слишком хотелось оставаться в долгу.
Впрочем, должником я пробыл недолго. Когда мы снова очутились на улице, Айра увлеклась беседой с Алтаном и остальными шраванцами, легко перейдя на их язык, Лис приказал своим воинам оставаться на месте, а сам направился к цирюльне, схватив меня за плечо, на котором уже остались отметины после цепких пальцев Рэми. Не обращая внимания на мое сопротивление, сармантиец втянул меня в заведение, пропахшее благовониями и мылом.
– В чем дело? – возмутился я, но мой вопрос был проигнорирован.
– Добро пожаловать, господа, – склонился щуплый низенький мужчина в одежде, напоминающей нечто среднее между рясой священника и халатом шраванцев. – В моей цирюльне стригут, бреют, моют. Лютеанские бани к вашим услугам, после них кожа нежнее шелка.
– Моя кожа и так нежнее шелка, – фыркнул Лис, – а вот мальчика надо бы побрить.
– Сделаем, – спокойно согласился цирюльник, который, кажется, был не то на грани обморока, не то под воздействием какого-то дурмана.
Все происходящее было настолько странным, что я не выдержал и, оттолкнув Лиса, положил ладонь на рукоять кинжала. Конечно, я не собирался применять оружие, этот жест, скорее, был импульсивным, но он заставил цирюльника замереть с полотенцем в руках. Сармантиец тяжело вздохнул и скрестил руки на груди:
– В самом деле, ты ведь не думал, что я позвал тебя ради твоих наивных глаз?
– Конечно, нет, – честно признался я. – Но не подозревал, что твой коварный план состоит в том, чтобы меня побрить.
– Полный желудок и гладкие щеки за мой счет, – усмехнулся он, – а взамен ты скажешь Алтану, что я остался здесь, в этих самых банях.
– Скажи ему сам, – фыркнул я. Тоже мне, нашел шута!
– Увы, он меня неплохо знает, – ответил сармантиец, – и мою ложь учует, а тебя он еще не изучил.
– Зачем это? Если тебе надоело сопровождение, просто прикажи им уйти.
Лис бросил быстрый взгляд на цирюльника, а тот, тихо ойкнув, сослался на какие-то неотложные дела и исчез за шуршащей занавеской из высушенной травы.
– Они не послушают, – ответил он, – поскольку обязаны следовать за мной всюду. Так ты сможешь сделать то, о чем я прошу?
На просьбу это, откровенно сказать, вовсе не походило, и мне неприятно было подумать, как могут поступить со мной шраванцы, если обнаружат, что их провели. Но сейчас, глядя в глаза Лису, сказать, что откажу ему в этой услуге, я тоже не мог. Проклятье, это слишком похоже на еще одну ошибку. И все-таки я кивнул. Сармантиец довольно усмехнулся и свистнул, подзывая цирюльника. Я уселся в кресло, всем своим видом демонстрируя недовольство, но на это никто не обратил никакого внимания. Лис подождал, пока мне густо намылят щеки, и только затем, хлопнув меня по плечу, сказал:
– Кстати, советую быть осторожнее. За тобой следят от самой церкви.
Подмигнув мне, он бросил цирюльнику желтую монетку и нырнул за шуршащую занавеску.
Не могу сказать, что его слова меня успокоили. Напротив, пока мою недельную щетину отскабливал печальный и медлительный мастер, я думал только о том, кто бы мог устроить за мной слежку. Если это только не очередная шутка Лиса. Не понимаю, зачем он вообще втянул меня в свою авантюру?
Я доплатил цирюльнику за то, чтобы он усмирил мои отросшие волосы. Когда он закончил эту процедуру, которую нельзя было назвать неприятной, я поблагодарил его и спросил: