Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Запиликал сигнал домофона. Это пришел Рыжих.
Я впустил его, открыл дверь, и он через пару минут, громко топая, внес в прихожую плоскую картонную коробку из-под большого телевизора-плазмы.
– Поставь и разувайся, – сказал я, – а то моих женщин нет, убирать некому. А потом давай сюда, направо, я там стол расчистил. Тебе помочь?
– Я сам. – Коля, пыхтя, втащил в кабинет свой груз, осторожно опустил на стол. – Ну, старик, ты присутствуешь при историческом событии! Будет о чем написать в мемуарах! А то либерасты всё мне: самоучка! Шлиман тоже был самоучка! Дай ножницы, надо взрезать скотч.
Он вскрыл коробку. Под крышкой покоилось нечто длинное, упакованное в пупырчатый пластик. Развернув его, он широким и, несомненно, отрепетированным жестом пригласил:
– Смотри!
Я подошел. Передо мной лежала плоская старая каменная плита размером примерно восемьдесят на тридцать, – по всем признакам, надгробная. На ней был высечен в профиль воин в древнегреческом гребенчатом шлеме, так называемом коринфском. Из-под козырька каски высовывался длинный нос, а выше таращился большой глаз. В левой руке мужчина держал круглый щит, украшенный изображением цветка с шестью лепестками, в правой – двусторонний топор-бабочку, который греки называли лабрис, скифы – саварис, а римляне неприлично – бипеннис. Между босых ног воина торчал пылающий наконечник копья, указывающий либо на обряд кремации, либо на негаснущую в веках славу героя. По краям плиты шла надпись этрусскими письменами, начинающаяся справа, продолжающаяся вдоль нижнего края и завершающаяся наверху слева.
Я изучил камень так и сяк. Никаких сомнений в солидном его возрасте не было, судя по характерно раскрошенным, без свежих сколов, углам плиты. Я зажег настольную лампу, чтобы лучше видеть изображение и надписи. Их линии-насечки, местами полустертые, тоже вроде бы соответствовали общей структуре камня, хотя уверенно мог сказать только археолог-профессионал.
– Ты где это взял? – спросил я у Рыжих.
– Хохлы привезли, в Карпатах откопали. Ну что, давай, срисовывай письмена, делай транскрипцию!
– А мне и срисовывать не надо такую четкую надпись, я тебе прямо с плиты прочитаю.
– Да ну? – недоверчиво прищурился Коля.
– Записывай, если хочешь. – Он кивнул и торопливо вытащил из кармана растрепанный блокнот и ручку. – Итак… «Авлеш Белушкеш т уснут е… панал аш минимул… у вани ке хир уми аберсна х се».
Бородатое лицо Рыжих вдохновенно побелело.
– «Тут уснут е!» – вскричал он, как безумный. – «Тут уснул есть!» Вот как, значит, говорили этруски с Карпат!
Глаза его сияли неземным светом: он, несомненно, был на самом верху волны счастья:
– Вот бы понять, что дальше! Ну, ничего, со временем переведем!
– Да зачем со временем? Я и сейчас могу. Первую строку ты сам перевел: «Авлеш Белушкеш тут уснул…» А дальше: «пановал, пока не минул… в небесах пусть тягости ума прояснятся».
– Лосев, ты сила… – прошептал Коля. – Не зря, не зря я на тебя понадеялся! Беру тебя соавтором главы! Только что это там за «у вани»? Прямо как «у Вани» какого-то!
– «В небе», «в небесах». Слово «ван» в этом значении очень часто встречается в венетских надписях.
– А вот и связь этрусков с венетами! – ликовал Рыжих. – Понятно, а что означает вот это – «аберсна»?
– На старословенском obrsne, obersne – «разъяснять», «разъяснилось».
– Ты и старословенский знаешь?
– Нет, не знаю. – Мне ужасно не хотелось разочаровывать его, переживавшего один из лучших моментов в своей жизни, но тянуть дальше было просто жестоко. – Но Матей Бор, очевидно, знал.
– Матей Бор? А при чем…
– Он уже переводил эту надпись. Оттого я и шпарю без запинки. Но учти, расшифровывал ее и итальянец Паллоттино, а он разбивал слитную фразу на слова по-своему. Соответственно, и смысл у него другой.
– Еще и Паллоттино?.. Да откуда они взяли надпись?
– Из Музея археологии во Флоренции, где стоит оригинал этой стелы, найденной в этрусском городе Ветулония. Только там, она, наверное, побольше. А твои «черные археологи» с Карпат сварганили подделку в масштабе обычной надгробной плиты. Я так полагаю, что они изготовлением могильных памятников в основное время и занимаются. Слишком хорошая работа с камнем. Выбитые линии надписи и рисунка зашкурили или как-то еще удревнили. Может, кислотами какими обработали.
– Не может быть, не верю! – замотал головой Коля.
– Увы. Вот тебе доказательство. – Я полистал свои этрусские материалы и достал ксерокопированную страничку с переводом Бора и фотографией стелы. – Гляди.
Он застонал и закрыл лицо руками.
– Да ты не убивайся так! Ведь сама надпись – подлинная. Они со знанием дела выбрали исходник праславянского периода этрусков, седьмого – шестого веков до нашей эры. Поздние-то надписи практически не переводятся. Можешь вставить этого Белушкеша в свою концепцию.
– В концепцию? За пол-лимона?! Я им пол-лимона отдал, а просили лимон! Я кредит взял!
Я крякнул.
– Господи, да почему ты меня не позвал на смотрины?
– Они запретили приходить с кем-то еще. Сказали, что боятся огласки, потому что незаконно вывезли плиту с территории Украины.
– А сфотографировать ты мог?
– Не разрешили! По той же причине! Сказали, если ты понимаешь в этом деле, смотри и оценивай сам, а если не понимаешь и сомневаешься, не стоит тебе париться, мы продадим другому ценителю, без скидки.
– На арапа взяли! А как ты вообще на них вышел?
– Хохлы тоже себя считают потомками этрусков, у них даже сайт специальный есть, через него и вывели на продавцов… Слушай, брат, выручай! Поедем к ним сейчас, отдадим плиту и потребуем вернуть бабки! Ты будешь изображать эксперта! «Ксеру» эту не забудь взять!
– Да ты что, тут полиция нужна! Так они и отдали тебе деньги!
– Нельзя мне светиться в полиции, я по уши в кредитах! За мной по пятам приставы и коллекторы рыщут, я дома не живу! Спасибо Рыленкову, держит меня в издательстве анонимно!
– Кто же тебе кредит на пятьсот тысяч дал, если ты числишься
- Путь на Олений ложок - Константин Кислов - Детектив
- Что скрывают красные маки - Виктория Платова - Детектив
- Любовник оживает в полночь - Инна Балтийская - Детектив