— Я видел тебя вскоре после того, как ты родилась, — сообщил он Стелле.
Аргус, обычно чопорный и важный, поплелся за ними, крутя носом, в надежде, что ему перепадет еще один тминный кексик.
— Если быть точным, то на четвертый день твоей жизни. Я привез с собой свою маму, твою бабушку, Кэтрин. Мы оба решили, что ты самый красивый ребенок во всем мире.
Стелла заулыбалась. Ее дядя был из тех людей, с которыми легко ладить.
— Я приготовила для тебя пудинг «Птичье гнездо», но он сгорел.
— Да, не повезло мне. Хотя, если честно, название отвратительное. И что, там были перья и клювы?
Стелла расхохоталась:
— Пудинг и яблоки.
— Ничем не лучше. Терпеть не могу сладкого.
В вестибюль вышла Элинор. Хотя и не слишком довольная тем, что в дом явился гость, она все же приняла у него мешочек из пекарни и даже заглянула внутрь.
— Их очень любила твоя мать, — сказала она.
Мэтт поразился, что она это помнила. Он проработал на Элинор много лет, но не мог сказать, что знает ее, и, когда жители города расспрашивали о ней, он всегда отмалчивался. Знал лишь то, что она отказывается замостить подъездную дорожку, как он не раз ей предлагал, и не хочет выровнять аллею Дохлой Лошади — эти хлопоты ей были ни к чему.
Сейчас, стоя в вестибюле, Мэтт понял, что, хотя и был в этом доме всего лишь раз, часто мечтал о нем. В этих мечтах он всегда представлял Кейк-хаус в его первоначальном виде, без глазури. Это был дом из дерева, глины и соломы. В этих мечтах в доме пахло дымком и кувшинками, и сейчас ему показалось, что он тоже уловил этот запах, впрочем, Дженни тут же перебила его, внеся из кухни ароматные булочки. Булочки были покупные, но Лиза Халл посоветовала ей сбрызнуть их маслом и добавить несколько веточек розмарина, тогда они покажутся домашней выпечкой.
— А, вот и ты, — весело сказала Дженни. Она обмахивалась кухонным полотенцем — видимо, разгорячилась от сковородки с булочками. Запах розмарина ее несколько пьянил. — Наш первый гость за сто лет.
Недавно Мэтт прочитал в домашнем дневнике Эмили Хатауэй, что некоторые незадачливые влюбленные верили, будто простое застегивание рубашки может подсказать им, есть ли у них шанс с их возлюбленной или нет; четное и нечетное количество пуговиц предсказывало исход. То же самое относилось и к сливовым косточкам, найденным в пироге. Нечет означал печаль, чет — любовь.
— Вино заберешь домой, мы не пьем, — сказала Элинор.
— Некоторые пьют, — возразила Дженни, забирая у Мэтта бутылку шардоне. — Разумеется, будь здесь Уилл, он бы настоял на виски. Самом лучшем. Он пьет, кажется, «Джонни Уокер»?
Как только имя Уилла было произнесено вслух, всем показалось, будто в дом запрыгнула жаба и плюхнулась на ковер.
— Старина Уилл, — усмехнулся Мэтт Эйвери.
Изучая своего дядю, Стелла пришла к выводу, что он полная противоположность отца абсолютно во всем. Если бы взять этих братьев и поместить рядом, то один был бы настоящий, а второй — его тенью. Только вот кто был бы кем?
— Разве генетика не захватывающая наука? — изрекла Стелла, когда они уселись за стол. Она нацепила серебряный браслет — подарок отца, — и бубенчик тихо звякнул, когда она потянулась к салатнице, чтобы передать Мэтту. — Сколько разновидностей, изменений. Поэтому я займусь медициной, — сообщила Стелла дяде. — В этой науке все возможно.
Слова племянницы произвели на Мэтта впечатление. Когда он учился в девятом классе, то не думал о будущем — был весь поглощен мечтами. Его планы не шли дальше поездки в Норт-Артур, чтобы сходить в кино воскресным днем.
— А ты чем занимаешься? — поинтересовалась Стелла.
— Ты видела, что я делаю. Срезаю деревья. А еще подстригаю газоны. Зимой расчищаю дороги от снега. Пытаюсь уговорить твою бабушку замостить подъездную дорогу и укоротить немного заросли лавра.
— Ни за что, — отрезала Элинор.
— А еще он изучает историю, — добавила Дженни. — Он знаток Юнити.
— Вот как? — Элинор отложила салатную вилку. — Расскажи мне то, чего я не знаю.
Он мог бы рассказать Элинор, что ее внучка совершенно не похожа на остальных женщин рода Спарроу со своими белесыми волосами и глазами с золотистыми крапинками. Она скорее напоминала женщин из семейства Эйвери — Кэтрин, ее сестер и тетушек, — хотя никто из них не пах, как водяная лилия. Однако вместо этого он рассказал хозяйке дома, что ее бабушка, Элизабет Спарроу, как утверждала молва, не отличала по вкусу одно от другого, что здорово ей помогло в годы депрессии, так как она могла обойтись тем, что попадалось под руку. Это ее качество и помогло ей стать великолепной кухаркой.
Элизабет Спарроу, продолжал рассказывать Мэтт, готовила суп из листьев водяных лилий, и он был на удивление сытным. Некоторые городские женщины, включая Лоуис Хатауэй, писали, что Элизабет также придумала готовить на ужин блюдо из местных растений, широколистного поручейника, петрушки и нескольких секретных добавок, и назвала это блюдо «рагу из девяти лягушек». Не прошло много времени, как безработные всего города выстраивались на крыльце Кейк-хауса, позабыв от голода о гордости. Дело кончилось тем, что Элизабет устроила кухню там, где теперь находится местный клуб, и, по утверждениям некоторых, приготовила в течение нескольких лет больше двадцати тысяч порций для нуждавшихся, включая мужчин, нанятых на строительство железнодорожного вокзала. Бабушка Лизы Халл питалась там почти каждый вечер, когда была девчонкой.
— Вот откуда у Лизы рецепт знаменитого лимонного пирога Элизабет, — сказал Мэтт.
Стелла сбегала за поваренной книгой Элизабет.
— А вот и оригинал, — сообщила она Мэтту, который явно заинтересовался.
Стелла пролистала книгу до последней страницы и нашла там запись рецепта «рагу из девяти лягушек».
— Ого! Тут говорится «процедить воду от грязи и комаров». Вкусненько. Но два слова из списка, что туда входит, я никак не разберу.
Мэтт взглянул на страницу.
— Первое из них мне тоже непонятно. — Почерк наклонный, запись сделана бледными оранжевыми чернилами, словно приготовленными из лилий. — Зато последний компонент, похоже, шалфей.
Дженни восхитилась, как много Мэтту известно о ее семействе.
— Я ведь говорила вам, он знает все.
Мэтт посмотрел на Дженни таким взглядом, что ей стало неловко.
— Я знаю не все, — сказал он, — далеко не все.
— Ну, тогда, быть может, тебе известно, почему у нас в гостиной до сих пор стоит стеклянный шкафчик, — обратилась к дяде Стелла. — Быть может, ты мне скажешь, почему ни одному члену семьи никогда не пришло в голову выбросить те ужасные вещицы.