Юлия II; я не написал бы вам этого письма, если бы его высокопреосвященство кардинал Содерини, беседуя со мной сегодня по окончании обычных церемоний, не сказал мне, что этой ночью, после выборов папы, были распределены все крепости, подвластные св. престолу, и назначено по жребию, кто будет ими управлять. Сан Джорджо досталась Читерна, кардиналу Содерини — несколько других крепостей, и кардинал считает, что если вы ничего не предпримете, вам Читерну сохранить не удастся. Поэтому я советовал ему, если вы это одобрите, постараться произвести с Сан Джордже обмен, т. е. сохранить Читерну за собой, а отдать Сан Джорджо какую-нибудь другую крепость. Думаю, что таким образом все понемногу может уладиться, и не придется снова к этому возвращаться. Кардинал настойчиво просил меня написать вам об этом деле и убедить вас ответить сейчас же.
Не могу сообщить вашим светлостям ничего нового о здешних делах, так как подробно писал вам сегодня утром о вступлении на престол нового папы; ему предстоит немало хлопот, если он захочет выполнить все, что он наобещал, потому что многие его обещания друг другу противоречат. Так или иначе, он теперь папа, и мы скоро увидим, какой дорогой он пойдет и кому он обещал по-настоящему. У него нашлось, во всяком случае, много хороших друзей, помогавших ему в коллегии; объясняют это тем, что сам он был всегда верным другом и потому в нужную минуту тоже нашел себе верных друзей. Наши соотечественники все рады его избранию, так как многие флорентийцы очень с ним близки, и кардинал Содерини сказал мне сегодня, что уже много лет не было папы, на которого наш город мог бы так надеяться, как на этого; надо только уметь не спешить. Многие наши граждане просили меня написать вам, что когда вы прислали для приветствия папы Пия пять ораторов, все здесь решили, что наш город не очень доволен его избранием; поэтому они почтительно просят ваши светлости, по случаю теперешних выборов, исправить это впечатление и прислать шесть ораторов, как было при выборах Александра и Сикста.
VIII
Последние мои письма помечены 1 ноября, когда я написал вашим светлостям четыре письма и послал их через Мартелли, почему и полагаю, что они дойдут в целости; ничего важного с тех пор не произошло, но Карло Мартелли поспешно отправляется во Флоренцию, и я не хотел, чтобы он приехал без моего письма. После избрания нового папы все в городе довольно спокойно, так как отряды Орсини отсюда удалились; неизвестно, однако, прошли ли они Монте Ритондо, где они стояли в прошлый раз; вообще, отряды эти немногочисленны; точно так же ушел отсюда и Джампаоло, т. е. все, кто наделе грабил Рим.
Как я уже сообщал вашим светлостям в других письмах, новый папа избран при необычайном согласии; ему помогали все, кроме трех или четырех кардиналов, которые сами мечтали о папстве, а д’Амбуаз поддерживал его всеми средствами.
Я вам уже писал в прошлый раз, в чем причина этого расположения к нему: именно — он обещал все, что у него просили, и дело, понятно, в том, как он будет эти обещания соблюдать. Герцогу Валентино, на помощи которого он выиграл больше всего, папа, говорят, обещал возвратить всю Романью, уступил ему для безопасности его Остию, где герцог держит Моттино с двумя снаряженными кораблями. Герцог живет во дворце, в так называемых новых комнатах, и при нем состоит около сорока самых преданных его слуг; неизвестно, собирается ли он уехать или остаться; одни говорят, что он отправится в Геную, где хранит большую часть своих денег, оттуда пойдет в Ломбардию, наберет там людей и снова вернется в Романью; по-видимому, он может это сделать, так как у него осталось деньгами еще тысяч двести дукатов или даже больше, и почти все деньги находятся у генуэзских купцов.
Другие говорят, что герцог не думает уезжать из Рима и будет дожидаться коронования папы, надеясь, что папа сделает его, как он обещал, гонфалоньером св. церкви, и тогда, опираясь на силу этого сана, он сможет вернуть свое государство. Третьи, не лишенные благоразумия, считают, что раз папа при выборах нуждался в помощи герцога и надавал ему великих обещаний, ему поневоле приходится теперь с ним заигрывать, но думают, что герцог легко может попасться, если он ни на что не решится, а будет только сидеть в Риме, так как ему известна та естественная ненависть, которую всегда питал к нему его святейшество, который не может так скоро забыть десять лет своего изгнания. Герцог увлечен самоуверенностью: он думает, что слово другого должно быть прочнее, чем было его собственное, и верит, что обещание брачного союза должно быть исполнено, так как, по слухам, подтверждается брак между Фабио Орсини и сестрой Борджа, а кроме того, говорят, что дочь герцога выходит за префеттино. Не могу больше ничего сказать о его делах или остановиться на каком-нибудь определенном мнении, — надо выждать, пока пройдет время, которое и есть отец истины.
Не буду рассказывать вам о прочих сделках и об обещаниях, данных баронам и кардиналам, ибо давались они всякому, кто просил. Так, Рамолино обещано управление высшим судом, кардинал Борджа назначается главным исповедником, но пока еще неизвестно, вступят ли они в должность. Как я уже говорил, папа сейчас еще вынужден охаживать каждого, но скоро ему придется заговорить, и тогда он покажет, кому он хочет и должен быть другом.
Ваш слуга
Nicolaus Machiavellus.
Рим, 4 ноября 1503 г.
IX
Великолепные синьоры.
Последнее письмо 4 ноября я послал вашим светлостям через Карло Мартелли и не писал обычным путем, считая, что Карло доставил письма в целости. Я уже сообщил о договоре Джампаоло, а д’Амбуаз писал вам об уплате остальных денег; сейчас я об этом говорить не буду, так как нового ничего нет; надо подождать, пока со мной заговорят, а тогда я отвечу согласно указаниям ваших светлостей. Сообщаю теперь вашим светлостям, что вчера утром я предстал перед верховным первосвященником и от имени вашего приветствовал его с восшествием на папский престол; изложив причины нашей радости его избранию, я сказал, что республика предлагает поставить все свои силы на служение славе и процветанию его понтификата. Предложение это его святейшество принял, очень благодарил меня за все мои слова и сказал, что всегда твердо надеялся на нашу республику, а теперь, когда власть и могущество его возросли, он хочет при всяком случае показать свою любовь к ней, тем более что он особенно обязан своим саном его высокопреосвященству