Читать интересную книгу Анализ личности - Вильгельм Райх

Давайте определим самые заметные свойства мазохистского характера. Они находятся индивидуально во всех невротических характерах и не составляют в совокупности мазохистский характер до тех пор, пока они все не соберутся вместе и не определят основной оттенок личности и его типичных реакций. Типичная черта мазохистского характера представляет собой хроническое, субъективное чувство страдания, которое проявлено объективно и выражается в постоянном стремлении жаловаться. Дополнительные свойства мазохистско-го характера - это хронические стремления причинять себе боль и унижать себя (<моральный мазохизм>) и интенсивная страсть мучить других, от которой мазохист страдает не меньше, чем его объект. Общим для всех мазохистских характеров является неловкое, атаксическое поведение, выражающееся в их манерности при общении с людьми.

Немаловажно, что в некоторых случаях этот характерно-невротический синдром проявляется открыто, тогда как в других он скрывается за внешней маской.

Мазохистское отношение, что верно и для других характеров, отражено не только в обращении к объекту, но и к самому себе. Отношения, первоначально направленные к объектам (и это зачастую важно), сохранялись к интроецированным объектам, в отношении супер-эго. То, что поначалу было внешним, а затем трансформировалось во внутреннее, должно выйти наружу при аналитическом переносе. Обращение пациента с аналитиком в процессе переноса повторяет то, что было приобретено в детстве.

Пациент, анализ которого мы рассмотрим, не вдаваясь в подробности его болезни, начал со следующих жалоб: он совершенно не мог работать и был социально апатичным с шестнадцати лет. В половой сфере имелось серьезное мазохистское извращение. Он никогда не стремился к связи с девушками, а мастурбировал по ночам в течение нескольких часов, что характерно для прегенитальной структуры либидо. Он вертелся на животе и сжимал половой член, в то же время представляя, что мужчина или женщина бьет его кнутом. Когда он чувствовал приближение эякуляции, он сдерживался и ждал, пока возбуждение не захватывало его полностью, чтобы тогда все начать заново. Он мастурбировал так ночь за ночью, а зачастую и днем, пока наконец, окончательно измученный, не достигал эякуляции, когда сперма уже не вырывалась ритмично, а просто вытекала. Впоследствии он чувствовал себя разбитым, крайне утомленным, неспособным что-либо делать, раздражительным, измученным. Особенно трудным для него был подъем с постели утром. Несмотря на давящее чувство вины, он не мог положить конец этому <упражнению в постели>. Позднее он сказал, что это была <трясина мазохизма>. Чем больше он избегал этого, тем меньше ему удавалось избавить себя от <мазохистского уклона>, тем глубже это поглощало его. До того, как он пришел к аналитику, этот вид сексуального опыта продолжался в течение ряда лет. Влияние такого опыта на личность пациента и на его эмоциональную жизнь было губительным.

Первое впечатление, которое он на меня произвел, было впечатление человека, который едва держался на ногах. Он прилагал огромные усилия, чтобы казаться благовоспитанным и сдержанным, и рассказывал о своих планах: он хотел стать математиком. Как показал анализ, это стремление оказалось хорошо запутанным заблуждением, в котором он рисовал себя годами бродящим по рощам Германии, обдумывающим математическую систему, которая могла бы изменить весь мир. Я объяснил ему, что это стремление служило компенсацией его чувства полной бесполезности, чувства, тесно связанного с его способом мастурбации, который он сам считал <грязным> и <жалким>. С детства математик рассматривался им как чистый, бесполый человек. Для нашего обсуждения несущественно, что у пациента имелись все признаки начальной шизофрении гебефренического типа; важно, что <чистая> математика играла роль барьера, защищающего от <грязного> ощущения самого себя, которое появилось в результате анального типа мастурбирования.

С освобождением его сексуального поведения мазохистские проявления явились во всей красе. Каждый сеанс начинался с жалобы, за которой следовала откровенно детская провокация мазохистского типа. Когда я просил его дать мне более точную формулировку какой-либо из его мыслей, он сводил на нет мои усилия восклицаниями: <Нет, я не буду. Нет, я не буду! Нет, я не буду!> В связи с этим выяснилось, что в возрасте между четырьмя и пятью годами, он прошел фазу буйного упрямства, которое сопровождалось воплями. Самого простого происшествия было достаточно, чтобы спровоцировать эти <припадки крика>, которые, как он сказал, ввергали его родителей в отчаяние, беспомощность и ярость. Такие припадки могли продолжаться в течение нескольких дней до полного истощения. Позднее он сам отождествил этот период упрямства с предвестником действительного мазохизма. Первые фантазии о том, что его бьют, появились, когда ему было около семи лет. Перед тем как лечь спать, он не только представлял, что его клали на колени и били; зачастую он запирался в ванной комнате и пытался бить себя. Сцена из его третьего года жизни, которая проявилась лишь на второй год анализа, может быть рассмотрена как травматическая. Он играл в саду и весь вымазался. В доме были гости, и его отец, с наклонностями психопата и садиста, привел мальчика в дом и положил его на кровать. Мальчик тут же перевернулся на живот и стал ждать ударов с огромным любопытством, которое смешивалось с беспокойством. Отец всыпал ему по первое число, но мальчик испытал чувство облегчения - типичный мазохистский опыт, полученный им впервые.

Доставили ли удары ему удовольствие? Анализ отчетливо установил, что он боялся значительно большего наказания в тот момент. Он лег на живот, чтобы защитить от отца гениталии. * Поэтому удары по ягодицам принимались с колоссальным чувством облегчения: они были относительно безвредными по сравнению с ожидаемым ущербом его половому члену. Таким образом он смягчил свой страх.

Описывая, как он мастурбировал в последующие годы, пациент обычно говорил: <Это было так, как будто мой живот был прикручен к спине винтами>. Поначалу я думал, что это было имитацией фаллической сексуальности; лишь позднее я понял, что это носило оборонительный характер. Половой член должен быть защищен; лучше пусть бьют по ягодицам, чем повредят половой член' Этот основной механизм определил и роль фантазии об избиении. То, что первоначально было страхом наказания, позднее стало мазохистским желанием. Иными словами, мазохистскую фантазию об избиении породило ожидание более сурового наказания. Формулировка Александера, что половое удовольствие ожидается благодаря удовлетворению потребности в наказании, также должна быть проинтерпретирована в этом свете. Никто не наказывает себя для того, чтобы <подкупить> свое супер-эго, а затем наслаждаться удовольствием, свободным от тревоги. Мазохист стремится к деятельности, приносящей удовольствие, так же, как и любая другая личность, но вмешивается страх наказания. Мазохистское самонаказание - это не исполнение пугающего наказания, а скорее исполнение более мягкого, заменяющего наказания. Таким образом, это представляет собой особый вид защиты от наказания и тревоги. Пассивно-женская отдача наказывающему лицу, типичная для мазохистского характера, также может быть понята в этом контексте. Наш пациент однажды выпячивал ягодицы так, чтобы, как он сказал, его побили; на самом деле, это желание быть битым было желанием представить себя женщиной (полностью в соответствии с фрейдовской интерпретацией пассивной фантазии об избиении как о заменителе пассивно-женского желания). Немазохистский пассивно-женственный характер выполняет эту функцию отражения опасности кастрации через простейшую анальную отдачу. У него нет потребности в мазохистской идее или фантазии быть избитым, чтобы отразить тревогу.

Это обсуждение прямиком приводит нас к вопросу о том, можно ли стремиться к неудовольствию. Тем не менее, мы хотим отложить решение этого вопроса, чтобы сначала установить основу этого стремления через характеристический анализ мазохиста.

В случае нашего пациента, в процессе аналитического лечения период детского упрямства стал восстанавливаться в совершенно несдержанной и нескрываемой форме. Фаза анализа, связанная с его припадками крика, длилась около шести месяцев, но она успешно завершилась полным исчезновением этой реакции. После этого она не появлялась вновь в этой инфантильной форме. Вначале было не легко заставить пациента реактивировать акты упрямства его детства. Его поза математика служила для защиты от этого. В конце концов, благородный человек, математический гений, не делал этого. Более того, он избегал этого. Чтобы открыть и устранить такой слой характера, как защита от тревоги, он целиком должен был быть реактивирован. Когда пациент прибегал к своим <Нет, я не буду! Нет, я не буду!>, я попытался объяснить ему это, но мои усилия были полностью проигнорированы.