— Не слишком.
— Привет, Попрыгунчик! Привет, Честен! Как поживают лондонские воры?
— Заняты, — ответил Честен.
— Чрезвычайно, — добавил Траунс, нахмурившись: он не любил свое прозвище.
— Может быть, они думают, что туман покроет их грехи? Идемте! Пошевеливайтесь!
— Черт побери, Алджи, — проворчал Бёртон, — куда пошли? Ты что, напился?
— Да, откровенно говоря, я пьян в стельку! Но мы должны увидеть Кенили и его жирного клиента: они собираются выступить в Уголке ораторов!
— Уголок ораторов? — воскликнул Траунс. — Претендент только что вышел из Ньюгейта!
— Знаю. Но на улице только и жужжат об этом: меньше чем через час он будет выступать перед толпой, и я не хочу, чтобы эта толпа собралась без меня!
— Я с тобой, парень! — с энтузиазмом заявил Траунс.
Бёртон взял поводок с подставки для шляп и прицепил его к ошейнику Фиджета. Все четверо аккуратно застегнули свои пиджаки, надели шляпы и, взяв трости, спустились в туман, окутавший Монтегю-плейс. Пес послушно последовал за хозяином.
— Пошли по Глостер-плейс, — предложил Суинберн, — тогда будем на месте через пять минут.
Они быстро зашагали на восток и увидели на углу тележку мистера Граба, материализовавшуюся из тумана. Бёртон приветственно коснулся полей цилиндра:
— Доброе утро, мистер Граб. Как дела?
— Не твое собачье дело! — огрызнулся торговец.
— Прошу прощения?
— Неужели? Так ты его не получишь, чертов хлыщ!
— Ого! — выдохнул Суинберн. Честен повернулся к торговцу и сказал, выпятив грудь:
— Эй, приятель, нельзя ли повежливее? Уважай тех, кто лучше тебя!
— Лучше меня? Ха-ха! Да ты сам ничем не лучше дерьма, точно тебе говорю!
— Черт возьми, что с вами стряслось, мистер Граб? — спросил Бёртон, а Траунс добавил:
— Успокойтесь, дорогой друг. Конечно, вам не стоит говорить с нами в таком тоне!
— А почему бы вам всем не убраться отсюда к чертовой матери? — парировал Граб.
— Да что случилось, черт возьми? — с недоумением повторил свой вопрос Бёртон.
— А то, что вы, чертовы бездельники, стоите здесь и не даете пройти честным работягам, которые хотят купить у меня моллюски и улитки.
— Да? А что вы скажете, если я куплю у вас пакетик? — предложил Суинберн. — Я люблю моллюски, обрызганные уксусом, если вы не против. — Поэт икнул.
— Против, и можешь подавиться своими деньгами, ты, хрен знает что! Убирайтесь отсюда! Уносите ноги, дьявол вас всех забери!
Конец чудовищно длинной лапы ударился о мостовую рядом с ними, и появился паук-сенокосец, класс Phalangium opilio.[102] Этот колоссальный арахнид, которого называли «длинноногий папочка», на самом деле был одноместной машиной. Восемь длинных лап поднимали на двадцать футов[103] маленький чашеобразный панцирь, в котором было вырезано сиденье для одного человека; сзади пыхтел паровой мотор. Под сиденьем болтался на веревках деревянный ящик. Два дымохода выкинули в воздух толстые струи дыма, которые мгновенно обволокли всех; мистер Граб исчез в темноте. Когда они вновь увидели его, он держался за голову, и лицо было искажено болью.
— Убирайтесь отсюда, скоты! — только и сумел пробормотать он, пока арахнид исчезал за углом.
— Я арестую вас именем… — начал было детектив-инспектор Честен.
— Не надо, — прервал его Бёртон, хватая полицейского за руку, — оставь его: он хороший парень. Пошли.
— Но…
— Вперед! — И Бёртон решительно повел всех прочь. Суинберн оглянулся и с изумлением посмотрел на уличного продавца.
— Клянусь Юпитером, что за невероятная наглость! — пробормотал он.
— И совершенно не в его характере, — заметил Бёртон. — Возможно, у него неприятности дома.
— Его надо было арестовать, — проворчал Честен, — это же оскорбление офицера полиции!
— Нам надо поджарить рыбу потолще, — многозначительно заметил Бёртон.
Они шли вниз по Глостер-плейс, пока не показался северо-восточный угол Гайд-парка. Там уже собралось огромное число народу, все почти сплошь рабочие: штаны на подтяжках, суконные шляпы, рукава закатаны. Немногочисленные джентльмены в цилиндрах роились за краями толпы. Около подиума стояли доктор Кенили и Претендент. Несколько щегольски одетых молодых людей, по-видимому «развратников», окружали их, охраняя от восторженных рабочих.
— Ну и народу! — заметил Траунс, когда они ввинтились в толпу.
— И все пришли поглазеть на чертова урода! — в рифму отметил Суинберн. Человек с рябым лицом и плохими зубами сказал, наклонившись к нему:
— Он не чертов урод, мистер: он аристократ, у которого проклятые законники стырили то, что принадлежит ему по праву!
— Прекрасный сэр! — запротестовал поэт.
— Не лезь, когда тебя не спрашивают! — приказал Траунс рабочему. Тот мерзко усмехнулся, повернулся к ним спиной и заковылял прочь, тихо ругаясь. Они остановились и стали ждать. Минут через десять Бёртон спросил:
— Мне это кажется — или на нас действительно бросают злобные взгляды?
— Ш-ш-ш, — перебил его Суинберн, — Претендент собирается говорить.
Он вытащил из кармана сюртука серебряную флягу и хлебнул из нее. Грубый жирный гигант взгромоздился на подиум, и толпа внезапно затянула песню:
Я видел много счастья и шумной жизнью жил,Я очень много сделал, но жену не заслужил.В борделях я известен как Чарли хулиган:Всю ночь шумлю, весь день дремлюИ плаваю в Шампань!
Суинберн засмеялся и присоединил к хору свой высокий визгливый голос:
Чарли Шампань, Чарли Шампань,Зовут меня Чарли Шампань.Ребята, сюда! Ребята, сюда!Всю ночь прокутим до утра!Чарли Шампань, Чарли Шампань,Зовут меня Чарли Шампань.Ну, кто со мной? Ну, кто со мной?Кто ночь прокутит со мной?
— Тише, идиот, — прошипел Бёртон, — ты привлекаешь внимание!
Доктор Кенили влез на подиум, встал рядом со своим клиентом и повелительно махнул рукой. Толпа неохотно утихла.
— Я хочу представить вам, — громко начал он, — человека, который хорошо знаком с аристократическими семьями страны, поскольку сам из их числа.
— Фу! — зашикал кто-то рядом с Бёртоном и его товарищами.
— На самом деле, — продолжал Кенили, — он далекий родственник моего клиента.
— Ура! — заорал тот же человек, который только что шикал.
— Пожалуйста, уделите немного вашего времени мистеру Энтони Биддалфу.
Кенили сошел вниз, и его место рядом с Претендентом занял невысокий худой человек с усами и пышными бакенбардами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});