class="p1">Гражданские поезда охраняются военными. Обычно это полувзвод, приданный зенитным расчётам. Тоже не церемоний не разводят. Разок расстреляли прямо у железки поездных воришек. Отругал их. Не очень сильно, но отругал. У меня, говорю, в штрафных ротах некомплект, а вы тут… будущих героев войны в расход пускаете.
Григорич замолкает. Выговорился? Теперь можно.
— А там у вас что? — показываю взглядом в сторону.
— Да сило германское…
— У базы никто оттуда не шастал?
— Ни. Там посты. В нашу сторону нихт проход.
Ещё немного раздумываю. И выношу решение-версию.
— Они радиомаяк поставили. Село немецкое, значит, там может находиться агентура абвера. Наверняка. Ты радиослежение вёл? Понятно. Им не надо подходить к базе, достаточно на краю села поставить радиомаяк, как ориентир. А по рации сообщить: цель на километр строго на запад. Вот и всё.
Никитин впадает в глубокую задумчивость. Пару минут не мешаю.
— Поднимай особый отдел и контрразведку. Прочеши село. Каждый дом пусть обыщут до основания. Если рацию не обнаружат, так хотя бы сильный бинокль.
Андрей Григорович глядит вопросительно расширенными глазами, причём здесь бинокль?
— Разглядеть, что там военный объект на таком расстоянии можно только в бинокль. Залез кто-нибудь на крышу и увидел вас, как на ладони. Если обнаружите ещё радиомаяки и рацию, то устрой немцам ловушку. Прилетают бомбить пустое место, а вы их зенитками на подлёте ловите. Или истребители пусть встречают…
Генерал смотрит на меня с уважением. А то ж! Я ж всё-таки маршал, мне положено соображать.
— Много топлива сгорело? Не скажется на твоей подвижности?
— Та ни… — отмахивается Никитин. — Е резервная.
— Ну, да, — киваю. — Моя разведка доносит, что ты две немецкие базы ГСМ прихватил. И молчишь, морда кулацкая…
1 декабря, понедельник, время 15:50.
Минск, штаб Западного фронта.
— Рычагов свои авиадивизии под Кенигсберг перебрасывает? — на мой запрос Климовских заглядывает в оперативную карту.
Мы уже сильно раскидали свои авиачасти. Зачем мне авиадивизии в Минске, Барановичах и Витебске? Ни к чему. Это уже глубокие тылы.
— Да, Дмитрий Григорич. Заканчивают передислокацию.
Рычагову как раз подходит пора приступать к новому набору лётчиков. Ибо нефиг мурыжить уже подготовленных в училищах лётчиков полугодовыми курсами. Двух-трёх месяцев хватит.
202-ую истребительно-штурмовую дивизию отдали Рокки, теперь перебрасываем остальные три (201-ую — истребительную, 203 — истребительно-штурмовую, 204-ую — бомбардировочную) в зону действия 13-ой армии. В Восточную Пруссию. Мощная сила. В каждой авиадивизии 250–300 машин. Фрицам в Курляндском котле скоро станет очень жарко, несмотря на зиму.
Вдвоём разглядываем карту. Всё предусмотрели? Немцы могут выкинуть любое коленце.
— Дмитрий Григорич, — пытливо глядит Климовских, — а почему вы БМ-13 маринуете?
— Точно! — чуть не подпрыгиваю от радости, будто ребёнок. — Совсем забыл! Три дивизиона формируем в полк, комплектуем зенитным дивизионом и всё остальное, потребное полку и отправляем Никитину…
— Кстати, пока не забыл. Подготовь приказ, в котором все командармы генерал-майоры повышаются в звании на одну ступень. А то это уже неприлично становится. Мы побеждаем, армии ведут успешные бои, а они до сих пор генерал-майоры. Никитину плюс звёздочку за Кенигсберг, Рокоссовскому — за Дрогобыч и остальное.
А теперь надо заняться комплектованием специального артполка. Нескольких артполков. После чего смотрим фотографии от авиаразведки. За фрицами нужен глаз да глаз. Как-то мне даже скучно становится, игра в шашки и то сложнее. Стоит только задаться вопросом, что будут делать немцы в Курляндском котле? Это я товарищу Сталину пошутил, что сдаваться, на самом деле надо учитывать доминантное свойство немецкой натуры. Глубочайшая исполнительность, верность воле вождя.
В мире Арсеньевича 300-тысячная 6-ая армия Паулюса сопротивлялась отчаянно. До последней возможности уже за пределами физических сил. Так, что сдалось только девяносто тысяч. И выжило только пятнадцать. Не смогли пережить ещё суток-двух, чтобы наше командование смогло их обеспечить питанием, медпомощью и обычными тёплыми помещениями. Сил не осталось.
Если объективно посмотреть, то по итогу Сталинградской битвы немцы показали высочайшую стойкость духа. Бились не до исчерпания всех сил, а больше. Так, что после сдачи в плен просто умирали на ходу. Поэтому я не верю, что Курляндская группировка сдастся. Когда от миллиона останется тысяч сто-двести измученных до предела людей, тогда можно ожидать поднятых рук. Но до той поры — нет. А значит, что? Они будут прорываться. И Германии они нужны. Для нападения на СССР вермахт сосредоточил все возможные силы и теперь остался почти без армии. Гитлеру, уже для обороны, необходимо вернуть домой обе группы, и южную и северную.
В Сталинградской котле немцам было намного хуже, их могли снабжать только по воздуху. Курляндцам идут морские транспорты. И, несмотря на все усилия Балтфлота и авиации Севзапфронта, не меньше половины судов доходит до портов. Бомбить в ноль порты Ригы, Лиепая и Клайпеды лично мне не хочется. Это наши порты.
— Ефимыч, смотри. Ничего не замечаешь? — кладу перед начштаба три фотоснимка.
Это как в тестах на внимание, «Найди человека на картинке», «Найди пять отличий на двух рисунках». Указание, что есть человек или пять отличий уже неслабая подсказка. Вот и я, знаю, что искать, а Климовских не замечает.
— Вот поэтому я — маршал, а ты — нет, — как упустить возможность укусить подчинённого и друга?
— Но как⁈ — глядит с изумлением.
— Каком кверху, — этого выражения в этом времени не знают, поэтому пока оно не разошлось, вызывает смех. — Теперь понимаешь, куда специальный артполк ставить? Или два?
Так проходит ещё один долгий день, приблизив нас ещё на одни сутки к Победе.
3 декабря, среда, время 08:40.
Львов, Рокоссовский.
— Что это опять такое? — из легковой машины окрестности видны намного лучше, чем из броневика. И что я вижу? Снова?
На небольшой площади дружно в ряд и по стойке «смирно» висят пятеро. Свесив буйные при жизни головёнки набок. Поперёк висящего строя на уровне живота транспарант «Мы убивали мирных советских граждан».
— Так это эти… — поясняет сержант Егор, мой водитель, — украинские националисты.
Непроизвольно морщусь. Еду от окраины в комендатуру и уже второй раз такой натюморт вижу. Это сколько всего по городу понаразвешивали? Хорошо, что зима, а то представляю, какой запах стоял бы.
Едем дальше. Сержант улавливает моё недоумение, — у него в голове будто радар, чётко определяющий настроение начальника, — и начинает словесное журчание.
— Энкаведэ в городе работает так, что куда там гестапо.