прикончу тебя, если он прикоснется к тебе! И его убью! Вы оба захлебнетесь в крови! В страшной, мучительной смерти! Остановись! Не делай этого!
— Это будет твое право и твой выбор, Даниэль… Только ты в конечном итоге решаешь, опустишься ли окончательно на дно тьмы или уцепишься за луч света, чтобы выбраться наверх… — мой голос дрожит, а на глазах мокрая пелена.
Я разворачиваюсь, чтобы в последний раз посмотреть на него. В этот момент чувствую на своей талии чужие руки. Внутри всё сжимается от отвращения.
Ламун-старший смотрит на сына со смесью очевидного превосходства и торжества. Больной ублюдок, искалечивший все, что могло быть ему дорого и имело хоть какое-то значение…
— Я говорил тебе, сынок, что она просто грязная шлюха, а ты возвел ее в разряд богинь… Она не Афродита, а просто плохая, беспринципная дрянь… Ради такой нет смысла жертвовать ни собой, ни другими… Пусть эта ситуация послужит для тебя уроком. Иногда нужно получить обухом по голове, чтобы прозреть, как когда- то прозрел я, увидев суть твоей гнилой, гулящей мамаши…
Меня тошнит от его слов, я быстро выскакиваю наружу, не в силах более это слушать. Жадно хватаю ртом воздух. Всё хорошо, Алёна. Я справлюсь. Я обязательно справлюсь…
Глава 35
Моя голова словно бы в дурмане. Не вижу дороги, перед глазами все расплывается. Иду по наитию. За Ламуном.
Крыльцо встречает нас холодным зябким ветром, кинувшимся в лицо, стоило только открыть входную дверь. Но я не успеваю прочувствовать промозглую погоду, потому что тут же ныряю в тепло автомобиля. На мне эффектная фетровая шляпа с широкими полями, которую я не спешу снимать даже в салоне- так создается ложное ощущение защищенности, закрытости от него…
— Куда мы едем? — спрашиваю, впиваясь в мрачно красивый пейзаж за окном. Старинный дом, замерший в суровой влажной тишине ранних сумерек, отдаляется, и мы теперь выезжаем на серпантин. В отличие от сына, отец предпочитает шикарную классику- под моей пятой точкой сейчас салон серебристого Роллс- Ройса.
— А куда ты хочешь? Ужин? Бокал вина с хорошим сыром? Надо отпраздновать нашу сделку… — лукаво улыбается он мне. В темноте авто на фоне стремительно вечереющей улицы его возраст сглаживается полутенями. И я вздрагиваю от того, как они все- таки похожи с Даниэлем. Только в его чертах даже во мраке столько жестокости. Это словно вживую посмотреть на портрет Дориана Грея Оскара Вайлда после прожитой им греховной жизни.
Я улыбаюсь в ответ.
— Оставляю выбор за Вами. Единственная просьба- хочется чего- то классического и ливанского. С классом. С шиком. Такого, куда едва ли поведёт свою спутницу глупый юнец. Хочется места мужчины с опытом и вкусом. Есть пару неплохих мест в Библосе… Конечный выбор оставляю за Вами…
Я манерно закидываю ногу на ногу, специально делая так, чтобы моя ляжка в чулках сейчас оголилась перед его носом.
Ламун царапает меня взглядом. Именно царапает, не скользит. Да мне все равно. Какая разница, как он смотрит, если в итоге так и так окажемся в горизонтальном положении…
Он хмыкает и дает указания водителю. А я, в свою очередь, хмыкаю про себя, потому что не ошибаюсь в его выборе. Я слишком хорошо знаю Ливан и знаю его мужчин… Молодец, Алена, не потеряла сноровку…
Через час мы сворачиваем с дороги налево, заезжая в один из самых старинных городов в мире. Минуем его набережную и углубляемся в витиеватые лабиринты улочек, где может проехать только бывалый. Ламун здесь свой- этот город под его контролем, ему нечего бояться. Когда останавливаемся у словно бы покрытого, как бронзой, временем ресторане Луканда, я мысленно ликую. Как же ты предсказуем, месье Ламун…
Автомобиль паркуется, а он внезапно протягивает мне медицинскую маску и надевает такую же сам.
— Здесь новая вспышка вируса или это конспирация от камер?
Он усмехается.
— Хотя первое тоже крайне актуально в силу моего почтенного возраста, речь все же скорее о втором…
— Хотите скрыть мое лицо, чтобы легче было замести следы убийства?
Снова его усмешка. Ламун поворачивается ко мне и поправляет выбившуюся прядь накрученных волос. Его глаза словно бы улыбаются, но они необыкновенно холодны.
— Мне не нужно заметать следы убийства, Алена. Убийством в Ливане нынче никого не удивишь… А вот лишних кривотолков о том, почему мы здесь вместе, хотелось бы избежать…
— Тогда зачем публичное место? Вы сами согласились…
— Я ведь джентльмен, Алена… Желание женщины для меня превыше всего…
Неужели? На языке так и крутилось спросить его про желания Малены, но я со всей силы прикусила язык, чтобы заткнуться… Терпи, Алена… Терпи…
— Здесь маску можно снять. В ресторане никого больше не будет кроме нас, — произносит он, когда мы оказываемся внутри обволакивающе теплого интерьера старинного ресторана.
Я удивленно-оценивающе наклоняю голову.
— Так в чем была идея конспирации, если мы не прячемся от официантов?
— Здесь наверху очаровательный бутик-отель. Неудобно было выселять постояльцев… Поэтому снаружи есть чужие. Внутри зала же сейчас только свои… Мясо и красное сухое? — спрашивает он, возвращаясь к ужину и бегло просматривая глазами меню.
— Рыбу и белое, — улыбаюсь в ответ, не удосуживаясь его даже открыть, — на берегу моря есть мясо — какой-то дурной тон… Белое, пожалуйста, мерло.
Ламун улыбается, снова одаривая меня оценивающим взглядом. Делает щедрый заказ, не удосуживаясь повторять позиции перед мельтешащим и заискивающим официантом, чья рука дрожит, когда он делает записи. Нам откупоривают покрытую белесой испариной охлажденную бутылку. Когда языка и неба касается терпко-фруктовая золотистая жидкость, я расслабляюсь, хоть и не стоило бы. Плевать. Все равно на кону слишком много, чтобы оглядываться назад и дрожать. Моя игра сейчас только ва-банк. Я поставила всё. К тому же на зеро…
— Сколько лет ты в регионе, Алёна? — спрашивает он, хитро и изучающе оглядывая меня.
— Достаточно, чтобы заскучать от него… Восток притягивает, влюбляет и… утомляет. Как настоящая страсть- рано или поздно неизбежно всё проходит и приходится столкнуться с разочарованием охлаждения.
— Справедливо и цинично… И что? Так просто возьмешь и уедешь? Состаришься в одиночестве?
Я улыбаюсь.
— Во-первых, в свете последних событий последнюю часть фразы в моем случае стоило бы произносить не с сожалением и скептицизмом, а с надеждой и предвкушением… Еще месяц назад меня приговорили подохнуть, как собаку, а сегодня… Сегодня с Вашей помощью я могу мечтать дожить до старости, если верить Вашим словам… Я ведь могу им верить?
— Можешь, — отвечает Ламун и откидывается на бордовом бархатном стуле. Смотрит внимательно.
— Снимешь шляпу?
— Нет, это