он её пытал.
Я в деталях, какие помнила, начала рассказывать. Говорила я с вдохновением – именно так, наверное, и нужно, если хочешь кого-нибудь влюбить в текст, который пишешь. Остановилась я только тогда, когда дошла до самой последней написанной мною сцены – сцены с ножницами.
– Давай подумаем вместе, как могла бы закончиться книга? – осторожно предложила я Мирону.
– Тебе надо описать со всеми анатомическими нюансами, как она его искромсала. Меня, то есть…
Я взглянула на него. Лицо сосредоточенное, смотрит на дорогу…
– Мы с Белкой спорили, убить героя или оставить в живых.
– Зачем ему жить? Или вы задумали продолжение?
– Издатели настаивали, но если по сердцу, то надо мочить. История должна быть закруглённой, понимаешь? Написали – выдохнули – никакого продолжения. Нас и так эти бесконечные сюжеты с единорогами измучили. Один рыцарь перетекал из книги в книгу, пока мы его не убили и не выдохнули с облегчением.
Я взглянула на Мирона, полагая, что реплика про единорогов вызовет у него улыбку, но он был напряжён.
– Знаешь, давай мой язык передохнёт. А ты расскажи мне про свою работу.
– Что тебе рассказать?
– Ну… что ты делаешь, чем заполнен твой день?
– Это не так интересно, как твоё писательство.
– Всё равно! Ну пожалуйста! Я потом добавлю в книгу!
Он посмотрел на меня – долго-долго, и я испугалась, что мы врежемся в автомобиль, притормозивший впереди нас. Я охнула, Мирон резко нажал на педаль тормоза.
– Извини… Залюбовался тобой.
Он начал рассказывать про какую-то Людмилу, которая командует всеми в медицинском центре, и про старичков, называл их имена, процедуры – какие кому помогают, и, если не помогают, в чём причина. Рассказ его, несмотря на обилие ненужных деталей, был, тем не менее, очень интересен, и я подумала, что Мирон мог бы, наверное, неплохо писать.
– Ты хороший рассказчик.
– Да. Мне все говорят. А вот ты взяла бы меня в соавторы?
– В соавторы??? Да ты и так уже мой соавтор! Хотя бы потому, что ты – часть моей истории!
Мирон захохотал и продолжил рассказ про свою работу.
Я слушала и осторожно разглядывала его. Хвост линялой, полустёртой от неудачного выведения ящерицы вился по ключице, и я заметила, что шея Мирона красная, особенно в сочетании с кожей лица. Мирон продолжал говорить, а я пыталась представить, как у нас с ним всё случится…
…Вот мы приезжаем на эту дачу. Шесть комнат, он сказал. Допустим. Выбирай, Машенька. Выбираю. Выбрала. Второй этаж. Его комната рядом. Только мы оба – и я, и он – знаем, что утро встретим вместе. Знаем, но пока не признаёмся друг другу. Мы долго сидим на кухне, потягиваем красное вино и смеёмся. Обязательно смеёмся. Если ты ни разу не посмеялся с человеком, то у тебя с ним не любовь, а механические манипуляции по обоюдному сговору. Посмеяться для хорошего секса, в общем-то, тоже необходимо – я со своим скудным опытом до этого додумалась сама. И вот Мирон осторожно проводит пальцами по моему виску, заправляет прядь волос за ухо, потом его ладонь спускается к скуле, к шее, и я медленно таю. «Что ты замолчала? Продолжай», – полушёпотом произносит он. А я уже теряю мысль… «Иди ко мне». Он притягивает меня за руку и сажает на колени, а губы его касаются моей кожи, обжигают её. Я задираю голову и вижу, как танцует на потолке зелёный – обязательно зелёный – абажур. И вот уже Мирон подхватывает меня на руки и поднимается по лестнице. В чью комнату? Мою? Свою? Или не поднимается, а прямо на кухне? Там же, на этой даче, должен быть диван в гостиной… Где, где всё произойдёт? Ну не на столе же? О, нет, только не на столе – если б я попыталась описать это в книге, то банальней выдумать бы, наверное, нельзя. Дамская проза, бабизм.
Сразу полезли в голову смурные мысли: ну какие «на ручки», Машка? Для «ручек» неплохо бы пеньюар надеть и тапочки на каблучках и с помпонами – и так, чтобы одна тапочка изящно соскочила с глянцевой ножки и упала на лестницу, когда тебя несут в спальню. Ну, теперь посмотри на себя: черный комбинезон с кенгурушным карманом, мятая зелёная футболка, в которой ты проходила почти двое суток, под футболкой спортивный лифчик нулевого размера, могла бы и без этой сбруи в Москву поехать, сисек всё равно нет, хоть с бельём, хоть без. Нафантазировала она тут шикарное предсексие из дешёвого романчика!
– За тобой так интересно наблюдать, – прервал поток моего сознания Мирон. – У тебя всё отражается на лице.
– Что «всё»? – испугалась я.
– Сначала были какие-то лёгкие мысли, а потом ты споткнулась, и по челу пробежала тень…
Он улыбнулся и снова лукаво подмигнул.
– Ну да… О важное споткнулась, – тоже попыталась улыбнуться я.
Прошёл, наверное, час, может больше. Мы свернули с шоссе на боковую дорогу и ещё долго ехали, пока возле указателя с каким-то огородным названием, которое тут же выскочило из моей головы, не выросла шеренга круглобоких серых амбаров, похожих на теплицы. За ними были ещё длинные приплюснутые монстры архитектуры, и, как нелогичное завершение ряда, – кричаще-жёлтый среди всех унылых бараков магазин хозтоваров и строительного «разновсячия», как любит говорить бабушка Оля. Неожиданно Мирон притормозил и припарковался рядом с этим незатейливым сельпо.
– Какова наша цель? – задорно спросила я.
– У самурая нет цели. У самурая есть путь, – отчеканил Мирон. – Сиди здесь. Там, за строймагом, круглосуточный продуктовый. Есть-то нам что-то надо.
Он вернулся очень быстро, держа в руках два огромных белых пакета. Такое ощущение, что мы ехали на дачу не на одну ночь, а минимум на несколько дней. Я не стала ни о чём спрашивать, лишь улыбнулась про себя. Было удивительно хорошо, и внутри, где-то под рёбрами, пела канарейка.
Мы ехали ещё минут двадцать и свернули на грунтовку. Мирон скорость не снижал, и машина тряслась, как на стиральной доске. Такие дороги, я помню, были в садоводстве в Рощино, куда мы с Белкой однажды ездили отмечать чей-то день рождения. Надо же, и в Подмосковье есть своё Рощино. Фонари горели не все, Мирон устало вглядывался в названия улочек на белых дощечках. Я пригляделась: 4-я линия, 5-я линия, 6-я… Точно в Петербурге на Васильевском острове.
– Как называется это дивное место?
– О, никогда не мог запомнить… Да и какая разница? Давай придумаем ему название сами?
– Давай! – Я с радостью подхватила идею. – Пусть будет «Наше место».
– Отличная идея!
Он сказал это,