Читать интересную книгу Светочи Чехии - Вера Крыжановская

Да и на самом, деле путешествие Гуса было триумфальным шествием… к мученичеству. Но письмо это выражало и другое: насколько эта неожиданная популярность поражала Гуса, настолько, значит, он в своей скромной, младенчески-чистой душе не придавал особого значение величию своей роли.

Часть III

Валленштейн.

…А это государство,

Богемия, из-за которой мы сражаемся,

Совсем чужда душой властителю, который был ей дан

Удачею оружья, а не свободным избранием,

— И с ропотом она религии выносит тиранию!

Власть сильного могла ее сломить, но не дала успокоенья!

Память об ужасах, что на ее земле совершены,

И пламенная жажда отмщения еще здесь живы…

Сын забудет ли, что в церковь загоняли его отца собаками?

Народ, которого в такое положенье поставили,

Ужасен, — мстит ли он, иль терпит поневоле.

Шиллер.

Глава 1

Под вечер, 3 ноября 1414 г, по дороге, ведущей в Костниц, народ высыпал смотреть путешественника, на которого всякому хотелось взглянуть, столь велик был интерес, возбужденный его личностью, его учением и тою смелостью, с которой он раскрывал злоупотребление духовенства.

Спускалась ночь, когда, наконец, послышался топот многих лошадей, и глаза всех обратились к надвигавшемуся из-за поворота дороги легкой рысью внушительному отряду всадников. Впереди между двух богато вооруженных рыцарей ехало духовное лицо, в черном. За ними тянулись вереницей верховые, вооруженный конвой, конюшие, пажи и несколько вьючных лошадей.

— Гляди, гляди, — толкая локтем соседа, говорил горожанин. Вон тот, что едет между рыцарями, должно быть, Гус.

— Кто ж эти рыцари? — спросил тот.

— А вот, сейчас спросим у старого Соградка; он, ведь, из Праги и должен их знать.

Следуя за всадниками, они добежали до старика высокого роста, который разговаривал с земляками из прибывшей свиты. Он охотно ответил на их расспросы и объяснил, что рыцари были барон Ян из Хлума и пан Генрих из Лаценбока, а что сзади ехали: секретарь барона, Петр из Младеновиц, и Ян Кардиналис из Рейнштейна, настоятель церкви в Яновичах, имении пана барона.

По мере того, как приезжие следовали по улицам города, толпа все возрастала. Наконец, всадники остановились в улице св. Павла, у дома, где должен был проживать Гус, и на пороге которого стояла хозяйка, вдова Фидес, радушно встречавшая дорогого гостя.

— Вот, мистр Ян, мы и у пристани! Дай Бог, чтобы нам также счастливо удалось вернуться с вами обратно в Прагу, где вас ждет еще более пышная встреча, — весело улыбаясь, сказал Ян из Хлума, прощаясь с благодарившим его Гусом и направляясь на собственную квартиру.

На следующий день, подкрепленный сном и прочтя в одной из комнат обедню, Гус начал устраиваться. Окончив размещение привезенных с собою вещей, он сел у окна и стал рассматривать сновавшую по улице оживленную толпу. В это время к дому подъехали оба его покровителя, и Гус, не без тревоги, бросился к ним навстречу.

Но их радостные лица тотчас же его успокоили и в сердце Гуса шевельнулась надежда.

— Мы с добрыми вестями, милый мистр, — сказал барон Ян, пожимая ему руку, — и пришли рассказать вам подробности нашего свидания с папой. Мы возвестили ему ваше прибытие и просили его не отказать в покровительстве. Его святейшество принял нас милостиво и на нашу просьбу ответил: „если бы даже Гус убил моего родного брата, то и тогда я употребил бы все находящиеся в моем распоряжении меры, чтобы оградить его от всякого насилия в Костнице”. А когда он узнал, что император пожаловал вам охранную грамоту и взял под свою защиту, то обещал, что снимет тяготеющий на вас интердикт. Это даст вам возможность свободно ходить по городу и посещать церкви.

— Хотя я посоветовал бы вам, мистр Ян, быть пока осторожным, избегать столкновений и всякого предлога к попрекам, а главное, не появляться во время больших религиозных торжеств, — прибавил Генрих из Лаценбока.

— Последую вашему совету, благородный пан, и воздержусь показываться в народе, — покорно ответил Гус.

Он действительно заперся у себя дома и никуда не выходил, даже тогда, когда Вацлав из Дуба привез ему охранную грамоту, а папа и кардиналы официально уведомили, что интердикт временно приостановлен.

Гус вел затворническую жизнь, трудясь над проповедями и речами, которые, как он надеялся, ему дозволят произнести, или обсуждал разные богословские вопросы с многочисленными навещавшими его посетителями.

Но, если он зарылся в работу и не покидал своего добровольного заключение, зато его враги не дремали и проявляли необыкновенное усердие, не упуская ничего, чтобы восстановить против него членов собора и общественное мнение.

Особым рвением отличались Венцель Тим, торговавший индульгенциями в Праге, Палеч и Михаил из Немецкого Брода, или de Causis; первый не забыл Гусу, как он испортил ему торговлю, другой не прощал ему своего изгнания из Праги, а третий ненавидел в нем строгого обличителя продажности духовенства, ярким представителем которой был он сам. Все они чуяли, что настал таки момент отмщения, и неутомимо рыскали по городу, показывая кардиналам искаженные выдержки из сочинений Гуса, расклеивали объявления, в которых выставляли его, как отлученного от церкви еретика, и не брезговали распускать по городу клевету, будто Гус пытался бежать, спрятанный в возе сена. Последствием этих происков было решение арестовать опасного проповедника.

Утром 28 ноября, добрая Фидес, — „сарептская вдовица”, как прозвал ее Гус, — стояла на пороге своего дома и обсуждала с возвратившейся с рынка соседкой дороговизну съестных припасов. Вдруг ее внимание привлекли отряды городской стражи, показавшиеся с обоих концов улицы и тихо занимавшие соседние дома.

— Что это значит? — тревожно спросила Фидес. — Уж не замышляется ли что-нибудь против доброго магистра?

— Поди-ка, да лучше предупреди его, — посоветовала соседка.

— Боюсь его беспокоить; у него теперь сидит благородный рыцарь Хлум, — нерешительно ответила Фидес.

Но в это время четыре всадника, в сопровождении конюшего, остановились перед домом, и один из них повелительно спросил, дома ли магистр Гус.

— Да, г-н бургомистр, — ответила Фидес, низко приседая ему.

Прибывшие сошли с лошадей и вошли в дом; а обе женщины осведомились у конюшего, державшего лошадей, кто были спутники бургомистра.

— А это епископы аугсбургский и трентский и еще рыцарь Иоганн Баденский — ответил тот.

Гус и Хлум спокойно беседовали, когда открылась дверь и в комнату вошли прибывшие. После обмена приветствий один из епископов объявил, что они посланы папой и кардиналами пригласить магистра Иоганна явиться к ним, чтобы изложить свое учение, как он того неоднократно добивался.

Мужественное лицо Хлума вспыхнуло при этих словах. Дальновидный и опытный, он тотчас же заподозрил истинную цель посещения и едва сдержал свой гнев.

— Что значить подобный образ действий, господа? Вы забыли, что мистр Ян состоит под особым покровительством императора, который воспретил начинать процесс впредь до прибытия его величества. Я уполномочен охранять неприкосновенность Гуса и во имя императора протестую против всякой поспешной меры. Предупреждаю вас, господа, что вы рискуете честью империи!

— Успокойтесь, господин барон, — примирительно заговорил епископ трентский. — Вы ошибаетесь, и мы явились с добрыми намерениями.

Тут вмешался Гус и спокойно сказал, что хотя он прибыл в Костниц вовсе не для обсуждения своего учения наедине с папой и кардиналами, а напротив, для его всенародной защиты перед собором, но если от него требуют, то он не отказывается явиться к его святейшеству.

— Вот здравое решение, которое, разумеется, принесет пользу вашему делу, магистр Гус, — заметил бургомистр. — Возьмите же ваш плащ и без опасений следуйте за нами!

— По чувству долга, я не оставлю Гуса и буду его сопровождать, — сказал Ян Хлум.

— Вы вольны делать, что вам угодно, господин барон, — ответили папские послы.

Когда Гус, переодевшись, вышел с рыцарями, добрая Фидес, ожидавшая их в прихожей, подошла к нему под благословение.

— Против вас что-то замышляется! Все соседние дома заняты солдатами, — успела шепнуть она, заливаясь слезами.

Гус побледнел, но овладел собой. Он благословил ее, затем вышел, сел на лошадь и шествие тронулось в путь к жилищу папы.

В одной из зал дворца заседали кардиналы. Когда вошли Гус и Хлум, председательствующий в собрании пригласил Гуса оправдаться, так как его обвиняют в том, что он проповедует опасные заблуждения и сеет в Богемии гнусную ересь.

— Знайте, уважаемые отцы, что я готов лучше умереть, чем решиться на какие-либо заблуждения, противные евангельским истинам. Я по доброй воле прибыл в Костниц, готовый подчиниться наказанию за то лжеучение, в котором меня изобличат, — взволнованным голосом ответил он.