Шрифт:
Интервал:
Закладка:
которая выступит к Русаве для генеральной рады.
Жовковский был в это время болен и чувствовал приближение смерти. По его
представлению был назначен ему в помощь другой коммиссар, черниговский
подкоморий, Адам Свентольдович Кисель из Брусилова.
Это был один из тех Малоруссов, которые строили и охраняли Польшу заботливее
самих Поляков. По сомнительности его
.
197
отношений к другим борющимся народностям, его можно назвать родным сыном
князя Василия и родным братом Петра Могилы; но по искусству лавировать между
противодеиственными силами он превзошел их обоих. Когда внутренняя политика
Сигизмунда III преграждала дорогу к возвышению всем православным, он умел
получать королевские пожалования за одно то, что, ораторствуя на сеймах в пользу
древней греческой веры, позволял считать и называть себя униатом. По смерти
Сигизмунда он принял сторону Петра Могилы, но постоянно возбуждал в папистах
надежды на примирение малорусской церкви с римскою, и делался необходимым как
для православных, так и для католиков, как для светских властей, так и для духовных.
Украинские волнения послужили Киселю к возвышению, как человеку влиятельному в
среде бунтовщиков. Они, эти волнения, заставили играть столько ролей, сколько
существовало партий, желавших видеть в нем своего благоприятеля.
В качестве нового коммиссара, Адам Кисель явился лично в козацкую раду. Там
голоса разделились надвое. Одни требовали морского похода, другие домогались
наступления на города, чтобы помститься над теми властями, от которых козаки терпят
обиды, засесть в панских имениях и ждать уплаты жолда на готовом хлебе, как это
делали в подобных случаях жолнеры.
Киселю удалось уговорить Козаков пождать по крайней мере до праздника
Рождества Богородицы, и, пока наступил обещанный им срок, он так искусно поделил
Козаков на партии, что одна партия мешала другой действовать в видах задуманного
бунта. Для этого принял он систему подкупа, на который козацкая старшина пошла без
исключений, а к подкупу присоединил шпионство, от которого также не отказались
члены козацкого товарищества.
Здесь он весьма ловко воспользовался теми козаками, которые отличались
богобоязливостью. Съездил в Киев к своему приятелю, Петру Могиле, и попросил его
послать в козацкий кош двух игуменов. Игуменам была вручена письменная
инструкция, как они должны были действовать на козацкие умы. Наконец, прикинулся
больным, прощался письменно с единоверцами до загробного свидания, а между тем
сочинил фальшивое письмо к себе от короля и, в виде особенной расположенности к
знатным козакам, послал его секретно Томиленку. В письме король выражал свое
огорчение, что козаки не верят его обещаниям, что собрались устроить черную раду
(совет войсковой черни), идти на Запорожье и опустошать панские имения; потом
уверял Киселя, что деньги будут высланы не-
198
.
пременно, п грозил козакам своим гневом, если они будут упорствовать в мятежных
замыслах.
Между тем в официальных донесениях своих Кисель называл Козаков людьми
religionis nullius, bellua sine capite (не имеющими никакой веры, безголовым
чудовищем), дикарями, на которых всего лучше действовать страхом. „Они уважают
духовных греческой религии и любят богослужение", писал он к Конецпольскому: „но
сами похожи больше на Татар, чем на христианъ". Козацкий бунт уподоблял он вереду,
который лопнет только тогда, когда нарвет, и вообще относился к козакам с
отчужденьем и презрением, вовсе не так, как иноверец Конецпольский, который
уважал в них рыцарский дух, третировал их как шляхтич шляхтичей,
предстательствовал за них у короля, скорбел о них, осматривая поле битвы.
То подкупая Козаков, то мороча их своими выдумками, то действуя на почитателей
духовенства и любителей православного богослужения, Кисель держал Запорожское
Войско в нерешимости от августа 1636-го до апреля 1637 года, и уже хвалился своим
успехом в разрушении запорожской крамолы. Но козаки охладели на время к бунту по
другим, более сильным влияниям.
Крымские ханы давно уже рвались из-под султанского вассальства, подобно
дунайским князькам, и готовы были сделаться польскими пограничниками. Уже в 1597
году Крымцам было так тесно в обеднелой Тавриде, что они предлагали Сигизмунду
ИН свое подданство. Но Сигизмунд польский домогался в то время шведской вороны,
и оставил их посольство без ответа. Вместо того, чтоб обратить свой добычный
промысел на турецкия владения, Татары продолжали существовать на счет Польши, и
пограничные польсворусские области, за политическую несостоятельность
правительства, поплатились многими и многими тысячами ясыра. Теперь еще однажды
представился Польше случаи сделать из Крымцев относительно Турции то, чтб сделала
из Козаков Москва относительно Польши.
Разобиженный турецким султаном Инает-И’ирей предлагал польскому королю свое
вассальство. Он просил у Владислава хоть небольшой помощи, чтоб уничтожить своих
изменников, Буджацких Татар, и завоевать все заднестровские турецкия колонии до
самого Дуная. На свою долю крымский хан брал одну добычу; города и землю
предоставлял королю. Конецпольский сильно настаивал на принятии ханского
предложения, представляя Владиславу IV, что по-
.
199
добный случай успокоить Польшу со стороны Азии никогда не повторится. Но в
Варшаве боялись новых успехов предприимчивого короля. В Варшаве боялись даже
той популярности, которою он пользовался у своих сподвижников, Козаков. Татарское
присоединение к Короне, вместе с готовностью днепровской вольницы идти войной
под самый Царьград, сделало бы короля независимым от шляхты; а еслибы Владиславу
удалось образовать в Турции отдельное царство, как об этом была у многих мысль
после Хотинской войны, тогда бы польский король явился таким же неограниченным
государем среди „королятъ*, каким был московский самодержец среди потомков
удельных князей. Законодательное собрание шляхты не дало Владиславу денег для
поддержки турецко-татарских смут и помешало набирать войско для занятия турецких
кресов, или украин. Между тем в переговорах с представителями шляхетских партий
ушло драгоценное время. Щедрый на обещания, мечтательный и вместе бесстыдный
Владислав обнадежил Инает-Гирея своею помощью, но ограничил ее тем, что, тайком
от своих панов рады, дозволил козакам идти с Крымской Ордой за Днестр.
Предводителем козацкого контингента был не кто другой, как Павлюк. Он увлек за
собой самую буйную часть Запорожского Войска, и вот почему дипломатия Киселя
представлялась успешною. Но козаки, безо всякой дипломатии, сделали напрасными
все ухищрения королевского коммиссара по козацком) вопросу и все старания
коронного гетмана по вопросу татарскому. В то время, когда павлюковцы
геройствовали под ханским бунчуком в Буджаках, менее доблестные товарищи их
воспользовались отсутствием боевого народа из Крыма, и сделали опустошительный
набег на очаковские улусы. Ханский поход увенчался было успехом. Буджацкая Орда
была разбита, разогнана, ограблена, и покорившиеся уймаки нашлись вынужденными
переселиться в Крым. Но вести о козацком набеге на очаковские кочевья заставили
Ипает-Гирея поспешить возвращением в свой Крымский Юрт, а в его отсутствие
покорившиеся ему буджацкие мурзы взбунтовались, побили на переправах султанов,
как титуловались ханские принцы, и вернули свою Орду с её стадами на Буджаки.
Таким образом крымский хан из друга снова сделался врагом Польши, а
вредоносная Буджацкая Орда угнездилась за Днестром по-нрсжнему. Между тем
Турки, зная, что козаки помогали хану опустошать султанские владения, считали себя в
праве разорвать с Полыпою мир, а наши добычники, ходившие в Буджаки,
200
.
с соизволения короля и в очаковские степи вопреки его воле, подняли снова в
Украине мятеж, который начал было утихать.
К прежним неудовольствиям Козаков прибавилось теперь новое. В отсутствие
Павлюка, козацкая старшина отправила на сейм просьбу об уплате задержанного за
четыре года жалованья. При этом козаки просили, чтобы в козацкий реестр на
вакантные места вписывали только тех, кого желает войско, чтобы войсковая армата
содержалась на счет королевского скарба, а скарбовые рудокопии и селитренные
заводы отпускали, сколько понадобится ей, железа и пороху. Вместе с тем козаки