плечами. Словно извиняется за этот каламбур. Тем временем гости по очереди макают палец в масло и мажут им нос юбиляра. Я бы посмеялся над комичностью ситуации, но серьезно обеспокоен психическим здоровьем каждого из присутствующих.
– Извините, мне нужно позвонить, – бесшумно выдвигаю стул и, не глядя на присутствующих, выхожу из комнаты.
Участвовать в этом масляном шоу мне не хочется.
Прохожу по темному коридору до конца, останавливаюсь у закрытых дверей в соседнюю комнату. Достаю телефон, верчу его в руках несколько минут, пытаясь выиграть время и не возвращаться за стол. Придумываю парочку поводов для красивого ухода.
Из большой комнаты выходит знакомая фигура и направляется ко мне, по пути вытирая руку салфеткой.
– Не могу винить тебя за уход, – насмешливо говорит Яна. – Тетя, как всегда… чудит.
– И никого это не удивляет…
– О, да некоторые только ради этого шоу приглашение и принимают! Мы как диковинка в глуши, все собираются посмотреть, что новенького нынче у сумасшедшей семейки. Сейчас она ещё всем желающим расклады начнет делать. Кристина вместо тамады у нас на всех праздниках, – очередной смешок. – Ты привыкнешь.
Да уж. Проблема лишь в том, что привыкать к этому у меня желания нет. Все еще верчу телефон в руках, неуверенный в том, что готов вернуться. Яна внимательно вглядывается в мое лицо. Боже, за одни ее глаза я готов терпеть немыслимое.
– Можем уже уйти, я думаю, – произносит она. Я благодарно улыбаюсь.
Протягиваю руку и оглаживаю пальцами контур ее лица. Она прижимается щекой к моей ладони. В сердце теплеет, все заполняется предвкушением сегодняшней ночи. Темный коридор срабатывает как мощный допинг в оживших перед глазами картинках. Полина у мамы, вся квартира в нашем распоряжении, на работе вполне можно взять себе выходной на завтра и тогда у нас будут почти сутки. Только для двоих.
– Дочь, – раздается звонкое сзади. – Пойдем, поможешь мне.
– О-о-о, – протяжно стонет Яна. – Я быстро. Пара минут и будем прощаться.
Она привстает на мысочках и касается моих губ в быстром поцелуе, а затем уходит за матерью на кухню. Я отрываюсь от стены и возвращаюсь к шумным гостям. Пара минут. Вполне приемлемо.
– О, зятек! – шумно приветствует меня глава семьи, вызывая очередной скрежет внутри. – А мы как раз приступили к твоему презенту. Должен тебе сказать – вещь! – выставляет он большой палец.
– Рад, что нравится, – как можно более нейтрально отвечаю я. Захмелевшие люди раздражают, когда ты сам почти трезв.
– Артур, по праву новоприбывшего, Вы первый в очереди, – звонко обращается ко мне безумная тетушка, перетасовывая огромную колоду карт в руках.
Перед ней уже расчищено пространство на столе, а вокруг собралась стайка из присутствующих женщин.
– Я, пожалуй, откажусь. Спасибо, – посылаю вежливую полуулыбку и сажусь на выделенное мне ранее место. Моя рюмка тут же заполняется рукой юбиляра.
– Правильно, – говорит он. – А мы лучше выпьем. Служил? – спрашивает, словно между прочим, но ясно как день, что вопрос основополагающий. Яна предупреждала.
Киваю.
– Тогда за Родину! – тут же с энтузиазмом поднимает рюмку.
Кучка мужчин рядом, примерно одного с именинником возраста, поддерживает тост возгласами.
"Последняя" – даю себе четкие указания. Хочу быть в сознании, когда привезу его дочь к себе.
Следующие несколько минут походят на допрос с пристрастием: какие войска, сколько лет, почему не остался служить по контракту. Когда рука очередной раз зависает над моей рюмкой, я снова выхожу из-за стола под благовидным предлогом.
Если мы сейчас не уедем, я окончательно подорву свой благочестивый облик, отказавшись от очередной порции возлияний или начав объяснять на пальцах до чего прогнившей мне кажется военная система в стране.
Приближаюсь к кухне, чтобы забрать с собой столь желанную девушку, но замираю, услышав разговор за дверью.
– Надо быть хитрее, – приглушенно говорит мама Яны.
– Перестань! – злится та в ответ.
– А как ты думаешь, я замуж вышла? Твой отец тоже не собирался жениться. А потом и правда забеременела. И столько лет душа в душу! – гремят тарелки, заглушая тихий ответ девушки.
Шокированный услышанным, делаю шаг назад, потом ещё один. При слове "беременность" срабатывает старый триггер, и я впадаю в панику. Снимаю с вешалки пальто, надеваю ботинки. Проворачиваю замок на двери до щелчка и выхожу из квартиры.
Шок медленно перетекает в гнев. Сделали из меня клоуна. Устроили настоящий цирк!
В ярости пересекаю кабину лифта из угла в угол, пока он тащится вниз. Толкаю подъездную дверь, морозный вечер бьет по лицу, немного остужая. Ноги сами несут вперёд, неосознанно направляя в сторону от этого треклятого дома.
Посмешище.
– Артур! – раздается сзади знакомый голос.
Не хочу останавливаться, поворачиваться и говорить. Злость мешает складывать мысли в связную цепочку. Не знаю даже, что разозлило больше: панибратское отношение, спаивание, неадекватное поведение или унизительная схема, которую они обсуждали за закрытыми дверями.
– Артур! – стук каблуков слышится уже совсем рядом.
Выдыхаю, останавливаюсь. Разворачиваюсь на звук. Яна в распахнутом пальто быстро приближается.
– Только не говори, что принял всерьез слова мамы! – запыхавшись, произносит она. – Я же говорила, она немного того… повернута на идее выдать меня замуж.
– И учит тебя нехитрой науке, как сделать это кратчайшим путем, – пытаюсь взять под контроль свой гнев и говорить спокойно.
– Я никогда бы так не сделала! – возмущается Яна, кутаясь в пальто.
Что-то мне все это напоминает. Вечер, зима, голые коленки и девушка, дрожащая от холода. Мы даже стоим сейчас у того же самого подъезда. Какой эпичный финал.
– Я не могу этого знать, – отвожу взгляд.
– Что значит, не можешь! – злится она. – Ты же меня знаешь, я более чем адекватная.
Невольно вырывается горький смешок. Да, в сравнении с ее семейкой, она – более чем адекватная. Хотя до сего дня я сомневался.
– Я же предупреждала, что родня у меня с прибабахом. Ты же помнишь, как мы познакомились, чего же ты ожидал?
– Не этого, – хмуро говорю я.
– Серьезно? – ее голос взлетает.
– Послушай, мне нравится твоя необычность, – спокойно объясняю я. – Ты немного странная, слегка инфантильная, дико сексуальная. И это сочетание кажется мне очаровательным. Я заворожен тем, как ты приукрасила мою жизнь. Ворвалась, как ураган, сбила с ног, взорвала давно окрашенные серым будни. Но все это, – киваю ей за спину. – Для меня слишком.
– В каком смысле? – приглушенно спрашивает она.
– Я люблю ярмарки, шум и карусели, но кататься на этом аттракционе постоянно я не готов.
Делаю полшага назад, придавая вес своим словам. Яна молчит. Дрожит от холода и съеживается от моих слов. Хочется обнять ее, укрыть своим пальто, прижать крепче к себе, но это только внесет неразбериху. А