Читать интересную книгу Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

― Мой английский всегда со мной, ― сказал Кроуфорд, протискиваясь мимо него в комнату. ― Я Майкл Кроуфорд, врач. Меня послали осмотреть юношу по имени Джон Китс ― судя по всему, он находится здесь, ― сказал он, направляясь к двери в соседнюю комнату.

Юноша, казалось, испытал облегчение, что больше не нужно говорить по-итальянски, однако при этих словах снова насторожился. ― А что, доктор Кларк не смог прийти? Это он прислал вас? Сиделка только что ушла за почтой, и она должна уйти домой, вскоре после того, как вернется, но…

― Нет, я не от доктора Кларка. Я работаю в больнице Святого Духа, за рекой, но сейчас я здесь по независимому поручению. Прошу прощения, но мне сказали, что мистер Китс очень плох, и мне бы хотелось начать незамедлительно ― не могли бы вы сказать ему о том, что я здесь?

― Но мы… мы не можем себе позволить другого доктора! Мы и так уже задолжали доктору Кларку, а сиделка и вовсе работает бесплатно. Вы…

― Мой счет уже оплачен ― одним анонимным добрым Самаритянином, который приглядывает за людьми, вроде нуждающихся поэтов, которых угораздило заболеть. Ну, так что, доложите обо мне?

― Нуу… Юноша остановился возле Айкмэна и постучал в дверь. ― Джон? Здесь доктор, он говорит, кто-то заплатил ему, чтобы он позаботился о тебе… может, это был Шелли, или Браун вернулся в Англию.

Айкмэн слегка нахмурился при упоминании первого имени и внезапно ощутил, что ему нужно выпить. ― Я подожду в коридоре, пока вы говорите, ― поспешно сказал он, разворачиваясь и ощупывая внутренности пиджака.

Выйдя из комнаты, он свинтил крышку с фляжки и запрокинул ее ко рту. Сделав несколько больших глотков брэнди, он вернул крышку на место и спрятал фляжку обратно в карман. Обычно чтобы перебить запах он разжевывал зубчик чеснока, но ему было сказано, что этот Китс не должен подвергаться его воздействию, так что чеснок пришлось оставить. «Да уж, лучше некуда, ― подумал Кроуфорд, ― может быть, поэт не будет принюхиваться, чем пахнет изо рта у дареного ему доктора».

Эта мысль показалась ему довольно забавной, и он все еще тихо посмеивался про себя, когда снова зашел в квартиру.

Юноша у двери принюхался и пристально на него поглядел. Он поспешно повернулся к закрытой двери, и Айкмэн услышал его шепот: ― Господи Боже, Джон, чутье тебя не подвело ― он и вправду пьян!

Кроуфорд уже был готов поставить на место этого неблагодарного бедняка, когда из-за закрытой двери раздался смех, а затем ослабленный болезнью голос отозвался, ― Пьян? О, ну тогда все в порядке, Северн[265], пусть заходит.

Северн закатил глаза, но все же толкнул дверь, и Кроуфорд шагнул мимо него в соседнюю комнату, так надменно, как только мог. Северн последовал за ним.

Это была тесная комнатушка, с кроватью у одной стены и окном в другой. Лежащий в постели юноша был худой и чахлый, с глубоко запавшими глазами, но выглядел, словно некогда был сложен довольно крепко ― и когда он поднял взгляд, Кроуфорд узнал его.

Это был тот самый студент-медик, который помог ему ускользнуть от Джозефины в Лондоне четыре года назад, и который был первым, кто рассказал ему о нефелимах. Как там было название того чертового паба под Лондонским мостом, в который Китс его тогда затащил? Галатея, вот как он назывался.

Китс, похоже, тоже его узнал. Мгновение он испуганно смотрел на него, и улыбка, которую он потом выдавил, казалась натянутой. ― Доктор…?

― Айкмэн, ― сказал Кроуфорд.

― Нет… дайте-ка вспомнить… Франкиш?

Ну и память у этого юнца! ― Нет.

В комнате стоял густой дрожжевой, словно в пекарне, запах заморенного голодом тела  ― традиционная врачебная мудрость предписывала больным чахоткой практически ничего не есть. Кроуфорд пересек комнату, отпер окно и толкнул створки наружу.

― Свежий воздух очень важен при лечении заболеваний подобных Фтизису[266], ― сказал он. ― Очень удачно, что ваша кровать близко к окну.

Внизу он видел путешественников-живописцев и широкие ступени, полого взбегающие вверх по холму, а также группки дрожащих святых, столпившихся возле парапетов. Шпиль выходящей на площадь церкви Тринита дей Монти отбрасывал длинную зимнюю тень, словно это был гномон[267] солнечных часов, предназначенный скорее указывать не время, а времена года. Позади церкви виднелись лишь заросшие лесом зеленые холмы, так как это была северная оконечность города.

― Второй важной вещью, ― начал он, а затем осекся. Он оперся рукой на подоконник, и когда он ее отнял, на ней остался жир. Даже не поднося руку к носу, он чувствовал запах чеснока. ― Что это? ― тихо спросил он.

Китс сразу как-то насторожился, Северн же лишь рассмеялся. ― Нам сюда доставляют обед из траттории[268] на первом этаже, ― объяснил он, ― мы платим за это целый фунт в день, но поначалу еда была просто ужасна! Так что однажды Джон просто взял тарелки у разносчика, и, не переставая улыбаться, вывалил их все за окно и протянул пустые тарелки обратно! С тех пор еда просто превосходна ― а наша домовладелица даже не выставила нам счет за тот обед, что отправился прямиком на площадь. Он присмотрелся к руке Кроуфорда. ― Э-э, похоже, он нечаянно уронил немного на подоконник, когда это проделал.

― Нечаянно, ― задумчиво повторил Кроуфорд, улыбаясь Китсу. ― Что ж, вряд ли можно ожидать, что вы пойдете на поправку, пока тут повсюду раскидана гниющая пища. Как только эта ваша сиделка вернется, я попрошу ее все здесь вымыть. Теперь также важно чтобы вы…

― Мне не нужны ваши услуги, ― с нажимом произнес Китс. ― Мне вполне хватает Кларка, я не нуждаюсь…

Кроуфорд пообещал себе, что вскоре обязательно выпьет еще. ― Я имел дело с дюжиной случаев подобных вашему, мистер Китс, и все мои пациенты поправились. Может ли Кларк похвастаться таким же достижением? Может ли он хотя бы с уверенностью сказать, что это чахотка? Не было ли случайно симптомов, которые… его озадачили?

― А ведь, правда, Джон, ― вставил Северн, Кларк допускал, что что-то не в порядке с твоим желудком или сердцем…

― Мой брат мертв, Франкиш, ― громко сказал Китс ― его изможденное лицо, казалось, в этот миг еще больше осунулось от тревоги и беспомощности. ― Том умер в Англии два года назад, от чахотки, ― Китс прервался, резко закашлявшись, но спустя несколько мгновений заставил себя остановиться. ― А ему, ― продолжил он хриплым голосом, ― ему не исполнилось еще и восемнадцати… а за два года до этого ― собственно как раз после того, как я вас встретил ― он начал получать письма в стихах от кого-то, подписывающегося как «Amena Bellafina», и я уверен, что ваш итальянский достаточно хорош, чтобы перевести это, скажем, как «дарящая удовольствие возлюбленная» ― хотя bella может также означать «решающий поединок»…

Голос Китса становился все более и более напряженным и теперь сменился надсадным кашлем, что скопился у него внутри. Он упал обратно в кровать и затрясся, пока ужасный кашель рвался из его груди и окрашивал губы алой кровью.

Кроуфорд присел возле него на колени и взял его худое запястье. Любой обыкновенный доктор затачивал бы уже ланцет и посылал за тряпкой, лоханью, подушками для опоры и губкой смоченной в уксусе, но где-то по дороге из Англии в сегодня Кроуфорд растерял свою веру в флеботомию ― кровопускание теперь казалось ему почему-то немыслимым насилием над пациентом, и он сомневался, что когда-нибудь еще его сделает.

Пульс Китса был четким, что было нехарактерным при чахотке ― но Кроуфорд и без этого знал, что это была не чахотка. Камфора, селитра, белая белена ― сейчас он не прописал бы ничего из этого.

Китс начал затихать, дыхание стало более глубоким, но он, казалось, был без сознания.

― У него бред, доктор? ― спросил Северн, и, когда Кроуфорд взглянул на него, он впервые заметил, каким измученным был друг Китса.

― Как раз так любой доктор вам и скажет. Кроуфорд выпрямился. ― Сколько вы уже приглядываете за ним?

― С сентября ― пять месяцев. Мы вместе приплыли из Англии.

Кроуфорд направился в первую комнату. ― Как долго вы двое пробыли здесь в Риме?

― С ноября, мы причалили в Неаполе в день рождения Китса, Хэллоуин.

― Путешествие из Англии заняло больше месяца?

― Да. Северн рухнул в кресло и потер глаза. ― Погода была плохой, когда мы отчалили, и целых две недели нас мотало туда-сюда, мы просто плавали туда и обратно вдоль южного побережья Англии, ожидая, когда погода наладится; в конце концов, мы отправились через Ла-Манш, но путешествие было просто ужасным, а когда мы, наконец, достигли Неаполя, нас продержали десять дней в карантине на борту корабля.

― Почему?

― Нам сказали, что в Лондоне была эпидемия тифа.

― Ха. Кроуфорд, которые работал в одной из крупнейших Римских больниц и которого часто звали, когда требовался говорящий по-английски человек, не слышал ни о какой эпидемии. ― Хэллоуин ― его день рождения, ― задумчиво сказал он, припоминая, что говорил ему четыре года назад Китс.