Веселье даже здесь, среди благополучных и обеспеченных людей, показалось мне чуть натужным, словно все играли свои нетвердо заученные роли, но к вечеру все постепенно сгладилось, все вели себя почти естественно.
Воздух был по-вечернему теплый, но свежий. Мы сидели на лавках под ветками того знаменитого дуба, по толстой серо-коричневой коре ползали мохнатые гусеницы, суетливо носились муравьи. Когда ветки покачивались под порывами легкого ветерка, на головы и на стол сыпались труха, чешуйки, похожие на рыбью шелуху.
На прежнем месте полыхали угли, жарились шашлыки. Легкий ветерок приносил запахи. Нюрка привезла на тележке свежее мясо, Светлана Васильевна собственноручно перегрузила его на стол. Ей неумело помогала очень худая черноволосая женщина, по виду школьная учительница, а то и завуч. Это была гостья Светланы Васильевны, ее первая гостья за последние пять лет, как заговорщицки сообщил мне довольный Конон. И что самое интересное, нашла ее Светлана Васильевна по Интернету, на сайте, где тусуются любители игры в Sims. Сперва она там долго присматривалась, наконец решилась вступить в разговор, к ее удивлению, ей даже ответили. Завязался разговор, постепенно с одной из таких же любительниц стала переписываться по емэйлу, обменялись телефонами, наконец Светлана Васильевна по настойчивой подсказке Конона решилась пригласить ее в гости.
– Я рад, – шепнул он тихонько, – что у нее появляются подруги. Спасибо, Андрий!
– Не за что, – промямлил я. – Боюсь другого…
– Чего?
– Интернет необъятен. Лишь бы этих знакомых у нее не стало чересчур много.
Он покачал головой:
– Не станет. И то удивительно, что даже с этой сошлась. Ишь как щебечут!
Та женщина обернулась, я увидел орлиный профиль, Конон сделал любезное лицо и поклонился. Женщина смерила его недружелюбным взглядом, но все же медленно наклонила голову.
– Строгая, – заметил я.
– Но хоть не прикидывается милой, – сказал он. – А все остальные… Улыбки как скотчем приклеены! Можно особый вид подтяжки лица под названием «Вечный смайл» запатентовать. А может, в самом деле, вложить пару миллионов в такое дело? А ведь пойдет, пойдет… Еще и мода появится. А Ковалев, наш главный правозащитник, будет рассказывать обо мне, как о человеке, исповедующем истинно демократические ценности! Мол, политкорректен, улыбаюсь сам и понуждаю весь мир улыбаться даже неграм и гомосекам. Глядишь, мультимиллиардером стану, а там и Шнобелевскую премию мира на лапу кинут…
Он смачно улыбался, щурился, как довольный сытый кот, но глаза становились все злее, а голос начал полязгивать, как вытаскиваемая из железных ножен сабля.
– Да, – согласился я, – щас только такие начинания приветствуются мировой… мать ее, общественностью.
Он сказал со злым удивлением:
– Что в нас, людях, заложено такое забавное? Все говорим о полной свободе, полном раскрепощении, а сами изо всех силенок старательно играем роли… даже не роли, а уже собственные жизни, на самом деле придуманные другими, навязанные нам СМИ, какими-то личностями… Из кожи лезем, а играем!
– Весь мир дерьмо, – сказал я, потому что молчать невежливо, – а люди в нем актеры. И если мы в этой… повседневности уже по самые уши, то лучше держать рот закрытым.
ГЛАВА 4
Это было совсем недавно, я все хорошо помню, и в то же время в глубочайшем прошлом, сравнимом разве что с временами строительства египетских пирамид. Был закон против порнухи, бригады милиции охотились за гадами, которые смотрят этот разврат. По звонкам соседей выезжали целыми отрядами, затаивались на улице, ждали, когда в наблюдаемой квартире погаснет свет. Ага, хозяин включил видеомагнитофон…
Тут же входили в дом, умелец с погонами вырубал свет во всем доме, а остальные герои, борцы с врагами Родины, бежали к нужной двери, ломились и, если там не открывали в тот же миг, вышибали. Свет нужно было вырубать, чтобы заклинило кассету в магнитофоне, после чего можно звать понятых и, согласно процедуре, предъявить для опознания, обвинить и посадить гада на пять-семь лет. Помню, парня за просмотр «Крестного отца» Копполы посадили на пять лет, а вышел он тогда, когда этот фильм уже крутили по телевидению даже в детское время.
Сейчас не советская власть, когда кучка людей вершила суд от имени большинства, сейчас как раз время победившего большинства, черт бы его побрал за такую победу. А большинство твердо знает, что компьютеры глаза портють, а от игр дети дергаются и убивают родителей.
На столешницу медленно и беззвучно, словно во сне, рухнула толстая гусеница. Полежала обалдело пару секунд кверху короткими лапками, белое безволосое брюхо похоже на свинячье, а пенечки лап на соски, перевернулась и поползла в сторону Анжелы. Та взвизгнула, схватила ложку и замахнулась со всей дури.
Сергей отшатнулся, выставил перед собой лопаты ладоней: если не рубашку, то хоть лицо спасти от ядовитой крови. Анжела опомнилась и с брезгливостью мужественно попыталась поставить мерзкому насекомому преграду. Гусеница некоторое время тупо ползла на месте, упершись головой, как депутаты при голосовании бюджета, в блестящую, как автомобильное крыло, поверхность ложки. Ей навстречу ползла такая же гусеница, словно партия-двойник, по столу мягко скребло множество ног, демократы всегда скребут мягко, наконец голова соскользнула, Анжела снова взвизгнула, а гусеница поползла в сторону Козаровского.
Тот сказал с насмешливой добротой:
– Да что вы так, не стыдно? Из нее такая красивая бабочка вырастет!
– Ага, – сказала Анжела нервно, – а сейчас у меня от нее пузыри побегут, как тараканы по коже!.. И листья она ест, гадость такая.
– Природа, – заявил Козаровский. – В природе всегда кто-то кого-то да жреть. Это надо принимать, как у природы нет плохой погоды. Это в мертвой технике никто никого не ест…
В холодном металлическом голосе звучало презрение к технике: мол, пуля – дура, штык – молодец. Техника виновата даже в том, что никого не ест, и даже этим позорно не похожа на природу.
Ну и пошли вы все, мелькнула у меня злая мысль, едуны безмозглые! Это же прекрасно, что техника никого не ест. По крайней мере, для меня это вовсе не минус. А для тебя природа хороша именно тем, что все друг друга топчут, жрут, убивают, вытесняют…
Из главного здания красиво и спокойно вышла секретарша Конона. В легком платье, достаточно открытом, но в то же время строгом – как ей это удается? – стройная и слегка надменная. Вот ей не страшны скрытые телекамеры, она даже одна в помещении или в лесу ведет себя так, словно под стенами сидят экзаменаторы и внимательно рассматривают ее походку, манеру держаться, мимику…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});