Читать интересную книгу Маленькие ошибки больших девочек - Хизер Макэлхаттон

Ты падаешь на пол и рыдаешь, сжимая в руках письмо отца, пока оно не становится мягким и истрепанным, как детское одеяло. Оливер пытается тебя утешить. Он обнимает тебя и говорит, что все будет в порядке. «Твой отец не вечно будет без ума от горя, — говорит он. — Давай вернемся домой и дадим ему время прийти в себя. И тебе тоже». Ты садишься и вытираешь глаза. Он говорит, как сильно тебя любит, может, только вы друг у друга и остались, но этого более чем достаточно. Потом он предлагает тебе выйти за него замуж.

Если ты выходишь замуж за Оливера, перейди к главе 259.

Если ты не выходишь замуж за Оливера, перейди к главе 237.

126

Продолжение главы 76

Тору целовать не следует. На самом деле это твой ключ от выходной двери. В акте исчезновения много сцен. Сцена первая: утешение. Ты улыбаешься, протягиваешь руку и касаешься его волос, они жестче, чем ты думала. Так ты показываешь, что не боишься дотронуться до него, поэтому как бы ты ни повела себя дальше, будет понятно, что это никак не связано с его физическими недостатками. Сцена вторая: откровенность. Ты делаешь шаг назад, смотришь на него. «Мы с тобой такие хорошие друзья, — говоришь ты. — Я никогда не сделала бы ничего, что могло бы навредить такой дружбе, что поставило бы под угрозу ее существование». Он опускает глаза. Ты могла бы еще сказать, что его физические изъяны тут совершенно ни при чем, но тогда бы ты солгала, не говоря уже о том, что просто повела бы себя по-свински, еще и бросив его в такой момент. Его физические изъяны тут очень даже «при чем». Что бы ты делала с его рукой? Как ты могла бы жить, глядя на это лицо? Ты же вздрагиваешь каждый раз, когда на него смотришь.

Ты уже готова перейди к сцене третьей: отстранение, когда понимаешь, что ни разу не спросила его о белой картине. «Основной причиной, из-за которой я приехала в Японию, — говоришь ты, — была та картина, белая. Ты ее помнишь? Твоя дипломная работа. Семь футов в высоту с тонкой серой линией, вертикально пересекающей холст. Помнишь?» Тору хмурится.

— Не было никакой картины, — говорит он.

— Такая большая, — объясняешь ты. — Та, что была на выставке дипломных работ.

Почему я никогда не видела ее снимка среди слайдов?

— На выставке дипломных работ моих картин не было, — говорит он. — Операция. Мне делали пересадку кожи.

Бессмыслица какая-то.

— Но я ее видела! — говоришь ты. — Там, где она стояла, было твое имя.

Он пожимает плечами.

— Я не выставлял своих картин. Они были готовы выставить мой холст, место было зарезервировано, но я туда так и не попал. Должно быть, ты смотрела на белую стену.

Тору встает и говорит: «Мне кажется, тебе лучше уйти». Он пересекает комнату и исчезает, оставив тебя в темноте.

На белую стену? Все это время ты преследовала образ чего-то несуществующего? Ты гналась за миражом, за туманной дымкой. В смущенном сердитом молчании ты пакуешь сумку и направляешься на станцию Йойоги.

Тору будет больно, но он это переживет. К тому же ты не хотела, чтобы все так вышло. Сцены прощания тяжелы не только для зрителей, они оставляют свой отпечаток и на актерах.

Если ты остаешься в Японии, перейди к главе 202.

Если ты возвращаешься в Америку, перейди к главе 203.

127

Продолжение главы 254

Пора возвращаться домой. Ты пытаешься попрощаться с Оливером, но он не хочет тебя слушать. Он с тобой не разговаривает, не хочет тебя видеть и даже не приезжает в аэропорт тебя проводить. Он злится, и ты остаешься одна. Когда ты его видишь в последний раз, он стоит на улице, разглядывая носки своих туфель и сознательно не глядя в сторону твоего такси. Ты все равно говоришь ему: «До свидания», кричишь это через окно такси и добавляешь, что будешь писать, хотя это скорее всего неправда.

Сев в самолет, ты решаешь, что пора кое-что менять в жизни. Собраться и решить, в каком направлении двигаться. До сих пор все развивалось несколько сумбурно, и теперь ты хочешь начать все сначала. Нужно только выработать позитивный настрой, улыбнуться и дождаться благоприятных условий. Ты даже позволяешь себе мило поболтать со своими соседями, пожилой парой из Кента, которые первый раз летят в Америку, чтобы увидеть своего внука.

Ты засыпаешь и спишь на протяжении почти всего перелета, пока вдали на горизонте на фоне черной воды не становятся видны огни Нью-Йорка. Пилот связывается с аэропортом Ла Гуардия, запрашивает разрешение на посадку, и тут раздается странный звук, заставляющий его оглянуться. Самолет взрывается. Позже выяснят, что во второй топливный бак попала электрическая искра, и это вызвало возгорание газа.

Взрывная волна разносит самолет в разные стороны. Падающая серебристая птица. Ощущение глубины. Океан, покрытый горящим топливом; повсюду обломки. К месту происшествия уже подтягиваются оперативные службы новостей. В считанные секунды, падая вниз, ты вспоминаешь, как Оливер кричал: «Die Mauer ist gefallt! Die Mauer ist gefallt!»[11] Красные огоньки, указывающие экстренные выход, дребезжание стекол. Стена падает! Он никогда не узнает, что с тобой случилось. В Америке никто не додумается ему позвонить, ведь никто не знает, что он помог тебе спастись с поезда. Старички рядом с тобой надели кислородные маски. Они держатся за руки. Весь смысл жизни в эту минуту становится тебе понятен. Одна минута. Это все, что у нас есть. Маленькая мягкая подушечка, а потом вода.

128

Продолжение главы 94

Почему ты должна ехать домой? Что ты такого сделала, чтобы убегать из города? Пусть Филиппо прячется, а не ты. Тебе удается отправить родителей домой, убедив их в том, что только здесь ты можешь найти успокоение, и пообещав им скоро позвонить (если бы они знали, что ты беременна, то, возможно, силой посадили бы тебя в самолет). Однако твоя мама проходит в салон по-прежнему в слезах, а когда ты машешь им на прощание через окно аэропорта, желудок у тебя сжимается, и ты бросаешься в женский туалет, где тебя выворачивает наизнанку.

Теперь нужно найти Филиппо, этого мелкого скользкого хорька. Вряд ли он уедет далеко от своей семьи — такие, как он, подобно тараканам, вьют гнезда в каком-то одном месте. Три дня расспросов всех знакомых — и у тебя появляется первая зацепка. Марта, девушка из пекарни, спрашивает, не вернулся ли старший брат Филиппо из Венеции. Венеция, город, где вы должны были провести свой медовый месяц. Неужели он один поехал в отель, который был забронирован для новобрачных? Это на него похоже.

День спустя, оплатив дорогой билет на поезд, ты узнаешь, что он отправился в ваше свадебное путешествие не один. Он уехал с женщиной. С той, что с загорелыми ногами. Ты видишь в регистрационной книге их имена, а потом замечаешь и их самих, выходящих из отеля «Киприани» вместе: он обнимает ее за талию, у нее на лодыжке блестящий золотой браслет. Они улыбаются и трутся друг о дружку носами, и ты чувствуешь, как у тебя снова сжимается желудок. Ублюдок. Ты идешь за ними по людным узким улочкам до маленького, освещенного свечами ресторана, где официант в смокинге провожает их к столику.

Что же делать? Как тебе добраться до итальянца и его шлюхи? Ты в растерянности. На тебя накатывает отчаяние. Непреодолимое. Ты бредешь к собору Святого Марка, преклоняешь колени, начинаешь плакать и уже не можешь сдерживаться. Вскоре появляется монахиня, облаченная в длинное серо-зеленое одеяние, и касается твоего плеча своей теплой рукой. «Cosa[12]? — спрашивает она. — Cosa fai[13]?»

Ты бросаешься ей на шею и на ломаном итальянском рассказываешь обо всем, что произошло. О том, что творит Филиппо в постели, в которой вы должны были проводить медовый месяц, и о том, что единственное твое желание — это совершить самоубийство, но в твоей утробе ребенок. Она поднимает тебя и подталкивает к задним комнатам, в большую трапезную, где твою историю выслушивают еще несколько монахинь. Они сидят и сосредоточенно слушают твой рассказ о том, как Филиппо бросил тебя у алтаря и сбежал с другой женщиной, а теперь они ужинают вдвоем, открыто, прямо здесь, дальше по улице.

Монахини шепчутся, и кто-то ставит перед тобой чашку горячего капуччино. Они похлопывают тебя по спине и вытирают тебе слезы. Один из священников просовывает в дверь смущенное лицо, чтобы понять, из-за чего весь сыр-бор, но монахини выдворяют его. Он спрашивает, когда будет ужин, и первая монахиня что-то ему кричит; ты не все можешь разобрать, но, кажется, она говорит что-то вроде: «Сегодня сами будете ужинать. Мы сегодня вечером пойдем прогуляться».

Похоже, монахини очень взволнованы. Одна из них просит показать им этот ресторан, а другая помогает тебе встать. «Покажи нам, — говорят они по-английски. — Покажи нам это чудовище». Ты провожаешь их дальше по улице, через толпы, которыми всегда полна площадь Святого Марка. Удивительно, как быстро, оказывается, можно пересечь площадь. Люди пропускают монахинь. Куда бы они ни пошли, люди расступаются перед ними, как Красное море перед Моисеем. Люди снимают шляпы, кланяются, крестятся. Это удивительно, очень воодушевляюще — так тепло, так по-доброму тебя еще ни разу не принимали с тех пор, как ты приехала в Италию. Как будто ты — какая-то важная персона. Это не только удивительно, в этом чувствуется сила.