Вот таким вот погостом и был Липно, где паломники пред Тихвином ночевали. На реке Сясь погост стоял. Сясь — то не славянское слово, весянское — комариная, значит. Ну, неизвестно, насколько комариная — зима уж, слава богу, однако река не узенькая, с пристанью. Через Сясь да Воложбу-реку с Балтики можно было к Низовым странам далеким добраться — к Волге да к морю Хвалынскому. Летом частенько лодьи проходили — тем и жили людишки: кто честным трудом лоцманским промышлял, а кто и разбоем. Платил Липно дань на содержание собора Софийского — сперва полгривны, теперь поболе. В центре погоста — деревянная церковь, рядом батюшки двор, да дьяка, да проскурницы. Напротив церкви — изба старосты погостного, с ней — забор об забор — бирича, что на суд кликал да помогал старосте волостелю софийскому оброки сбирать. Кромя храма да тех изб, еще с пяток дворов крестьянских — вот и весь погост. Паломники у Саввы Пичугина ночевали — половника-крестьянина местного. Хороший мужик Савва — опрятный, богобоязненный, и жена его, Аграфена, такая же, и детушки. Изба прибрана чисто — хоть и по-черному топится — пол выскоблен да веником-голичком выметен. Хоть и жарко с вечера натопил Савва, а все ж к утру выстыла изба. На лавках-то еще ничего — а на полу, на сене, где паломники, — холодненько стало. Ну, да не на снегу, не замерзнешь. Олег Иваныч с Олексахой вчера поздненько легли — все Саввины рассказы слушали про икону чудесную, Тихвинскую. Вот и спали — холода не чувствуя — еле-еле растолкал их старшой поутру. Пора было. К обедне хотели попасть в посад Тихвинский…
Потянулся Олег Иваныч, передернул плечами. Кончался отдых — в Тихвине дела надобно было делать: людишек надежных отыскать да проводника по погостам дальним. А то — где там эти Куневичи — пес знает. Говорят, на Капше-реке где-то. У черта на куличках… Хорошо, хоть нога зажила после того капкана, слава те господи!
Хозяевам поклонившись, вышли богомольцы на улицу. Солнце вставало — яркое, чистое — видно, погода направлялась, не то что всю дорогу почти: то снег, то ветер. А тут — и ветер стих, и небо заголубело. Повернулись паломники к церкви, шапки сняв, помолились. Благодарили Господа за день светлый. Олег Иваныч еще и на счастье помолился да на удачу. Очень уж она ему сейчас была надобна.
Человечишко, что по пути к богомольцам пристал, перекрестился по-быстрому, да скорехонько на глаза треух заячий свой надвинул, поднял воротнишко. Глазьями зыркнул. На Олега Иваныча да на Олексаху. А те и не заметили, что давно у них хвост вырос. Не об том думали. Чем дальше от Новгорода уходили, тем меньше опасались людей Ставровых. Расслабились, черти. Покойно было с богомольцами-то — да и холода особые не стояли.
Ходко шли, весело, песни святые пели…
Днесь пресветлаяБогородица-ДеваХриста-Господа рождаетИ млеком его питает.Пеленами увивает,В ясли полагает,Звезда пути являет,Над вертепом сияет;Волхвы же понежеКо Христу приидоша,Трои дары принесеша:Злато, ливан, смирну,Вещь предивну!
Хорошо пели, громко, словно на параде, орелики. Почти что на мотив «У солдата выходной, пуговицы в ряд», только веселее.
Успели к обедне.
В посад войдя — прямиком в церковь Успения. Молились. Помолившись, Олег Иваныч с Олексахой от богомольцев отстали. Отца Филофея дождались, настоятеля, у кого Олег Иваныч прошлый год ночевал, с Гришаней вместе. Батюшка лоб нахмурил, потом улыбнулся — узнал.
— Ну, заходи, Олег свет Иваныч, гостем будешь! Много хорошего о тебе слыхал.
Пошли вместе на настоятелев двор, тут же, у церкви рядом.
Человечишка в треухе заячьем тоже за ними поперся, таясь опасливо. Заприметил, куда пошли, у ворот постоял, башку почесал, задумался.
— Не знаю, что и посоветовать вам, — покачал головой отец Филофей, потчуя гостей пирогами. — Людей охочих легко сыщете, а вот Куневический-то погост — дальний, не всякий туда дорогу знает.
— Ну, нам хотя б людей для начала. Кого присоветуешь, отче?
— Корчму, прости, Господи, навестите. Смотрите только с Емелькой Плюгавым не схлестнитесь, непотребных дев повелителем. Любит Емелька ходить, в корчму, куражиться. А лучше — к кузням сходите, на реку. Там много парней молодых приходят к зиме, молотобойцами наниматься… да не всех берут-от.
Так и решили. На берег пошли, к кузням. Хорош был денек-то, недаром солнце с самого утра сияло. Так и не скрылось, до вечера-то, лишь к закату пошло оранжевым. Тихо было, безветренно, небо — не сказать чтоб синее или голубое, скорее белесое, прозрачное, чистое, словно вымытое. Темнело.
От кузней — сараюх щелястых, ветхих, повалил народец, огнем прокопченный. Кузнецы, подмастерья, молотобойцы. Мужики все больше здоровые, осанистые. К ним молодежь, что у реки без дела болталась, с интересом:
— Не нужон молотобоец-то, дядько Кузьма?
— Взял уж. Вот, может, Трофиму… Эй, Трофиме!
— Три полушки в седмицу.
— Одначе маловато.
— И мои харчи.
— Подумать бы.
— Ну, думай, думай, паря! Народишку-то, гляди… Так что — чеши башку!
Тут и Олег Иваныч с Олексахою:
— Заработать хошь, паря?
— Как не хотеть.
— Места здешние знаешь?
— Округу знаю.
— А погосты дальние?
Зачесал бороду молодец, задумался. Головой покачал грустно. Нет, мол, не знаю дальних.
— Молодец, честен. Охоту ведаешь ли?
— Из лука в глаз беличий попадаю!
— Не обманываешь?
— Вот те крест!
Перекрестился парень размашисто. В плечах — сажень косая, кудри русые вьются. Лицо рябое, простоватое.
— Звать-то тебя как?
— Терентием.
— Ну, приходи, Терентий, к Успенья храму, к заутрене. Потолкуем. Откель будешь-то?
— С Мелигижи, половника Елпидифора сын.
— Слыхали про Елпидифора, человек честный.
Так троих выцепили. Все молодые парни. Терентий да Зван с Еремеем. По виду — люди хорошие, вот только жаль — дорог дальних не знают. Пришлось в корчму идти, где ранее Кривой Спиридон хозяйничал… Непонятно было, что и пожелать душе его многогрешной, Царствия Небесного или геенны огненной…
В корчму и зашли. За ними человечек в треухе заячьем ужом болотным проскочил-просочился. В уголке темненьком неприметненько притулился. Навострил уши. До того в малой кузне самострел за мзду малую сторговал по случаю. Малость, правда, испорченный самострел-то — ложе прогнило, да и тетива — не Бог весть. Уж ладно — какой есть пригодится. Тем более — на авось купленный. Положил оружье в котомочку, с болтами-стрелами короткими вместе. Так и в корчму зашел, с котомкою.
Нет, ничего не изменилось в корчме за прошедший год. Те же стены закопченные, тот же очаг, те же лавки. Даже посетители — казалось — те же. Правда, судя по разговорам, больше приезжих. Мясо продавали, убоину. Теперь гулеванили, барыш подсчитав.
— Эй, хозяин, а ну тащи чего хмельного! Да пирогов, да каши!
Олег Иваныч с Олексахой пива взяли по кружке. По осени, как работы земельные кончились, в складчину тихвинцы пиво варили. Вкусное вышло, пиво-то не хуже ревельского. Правда, не много и пили новгородские гости, все больше приглядывались.
К ночи ближе сонмиком небольшим заявились людишки. Человек пять. Четыре бугая и с ними мужичонка мелкий с бородкой редкой, в армячке стареньком. Казалось бы, голь-шмоль перекатная — а как залебезил пред ним хозяин! Да и гости подвыпившие притихли, на лавках раздвинулись.
— Милости просим, Емельян Федулыч!
Уселся мужичонка, армячишко расстегнул, распарился. Бугаи рядом — вроде как охрана — по сторонам посматривали.
Емельян Федулыч… Так вот он какой, местный сутенер Емелька Плюгавый — «непотребных дев повелитель». Маленькое красное лицо — больная печень? — морщинистое, будто печеное яблоко, но, в общем, ничего особенного. Правда, морда хитрая, подозрительная.
Ну, да пес с ним. Пришел и пришел. Сидит, никому не мешает.
Не затем Олег Иваныч с Олексахой пришли, чтоб на «кота» Емельяна пялиться! Дело делать нужно — проводника искать. Вот, из этих-то гостей заезжих — милое дело. Неужто никого из дальних погостов нет?
Есть!
Олексаха нашел. Познакомились, разговорились…
Парень один, Демьян, Три Весла в Лодке — или, для краткости, — Три Весла — с дальнего погоста оказался — с Пашозера. Убоину да дичь с мужиками торговать приехал. Расторговались удачно — теперь вот в корчме гужевались. А что? Можно себе и позволить, расслабиться, после дела-то. С ним рядом мужик на столе спал, шапку под голову подложив, — упился, бедняга. Бывает…
Олексаха с Демьяном — слово за слово… потом по пиву… глядь — и друзья уже, водой не разлей! Обернулся Олексаха, подмигнул Олегу Иванычу. Тот головой кивнул — молодец, мол, в том же духе действуй. Посидел с парнем Олексаха, поговорил… напарника подозвав, кивнул: