он молчит.
— Он пытает людей, Бьянка. Он любит называть это добычей информации, но на самом деле твой муж бьет их, режет и делает всё, чтобы заставить их заговорить. Посмотри на него хорошенько и увидишь настоящего человека, ради которого ты продала свою семью.
Я смотрю на Михаила, желая, чтобы он что-то сказал, чтобы сказал моему отцу, что он лжет. Но он молчит. Вместо этого он сжимает руку в кулак, медленно поднимает ее к груди и делает круговое движение, глядя на меня голубым глазом с грустью. Жест, означающий «Мне жаль.»
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Мир, в котором мы живем, — поганая штука. Я всегда знала это, и я бы только обманывала себя, полагая, что Михаил может быть кем-то другим, кроме как еще одним продуктом этого преступного мира. Каждый предмет одежды, которым я владею, каждый обед, который я когда-либо ела, был оплачен кровью. Я не лицемерка и не буду притворяться, что это не так. Одобряю ли я насилие? Нет. Смогла бы я пытать человека, чтобы получить нужную мне информацию? Наверное, нет.
Я открываю глаза и смотрю прямо в этот голубой взгляд. Стану ли я любить Михаила меньше из-за того, что он делает? Нет. Испорченный мир порождает испорченных людей. Возможно, я тоже одна из них, потому что я принимаю свою реальность такой, какая она есть.
— Я люблю тебя, — произношу я слова Михаилу и наблюдаю, как он замирает, сосредоточившись на моих губах.
— Боже мой, ты любишь его, — изумленно говорит мой отец, а затем взрывается смехом. — Но не волнуйся, ты красивая. Мы легко выдадим тебя замуж за другое чудовище. — Он поворачивается к Михаилу. — Вытащи магазин и брось пистолет.
Нет, нет, нет. Я наблюдаю за Михаилом, как он вытаскивает магазин, а затем бросает его вместе с пистолетом на пол перед собой.
— На радиаторе в углу висят наручники. — Отец кивает в сторону другого конца комнаты, все еще прижимая пистолет к моей голове. — Надень на себя наручники.
Паника поднимается во мне, когда наблюдаю, как Михаил идет к радиатору, надевает наручники на правое запястье, а второй застегивает на трубе. Мой отец его убьет.
— Бруно, прошу. Отпусти Бьянку. Ты можешь делать со мной все, что хочешь, но отпусти свою дочь.
— Не знаю... — Он опускает пистолет и делает несколько шагов к Михаилу. — Думаю, я должен позволить ей посмотреть, как я тебя убиваю. Может быть, в следующий раз будет умнее.
Не обращая внимания на жгучую боль, я изо всех сил тяну на себя путы, вращая рукой влево и вправо. В тот же момент, когда я чувствую, что моя рука освобождается, воздух пронзает выстрел. Я вскидываю голову и с ужасом смотрю, как из раны в плече Михаила начинает сочиться кровь.
— Ты же не думал, что я тебя так просто отпущу? У меня здесь еще несколько пуль, и я позабочусь о том, чтобы только последняя была смертельной. — Отец делает еще один шаг к Михаилу. — Что мне выбрать дальше? Может быть, ногу? Или другое плечо? Ты мог бы мне посоветовать, это ведь твоя специфика.
Я вскакиваю на ноги и бегу к пистолету Михаила, лежащему на полу возле дверного проема.
— Бьянка! — кричит мой отец. — Какого черта ты делаешь? Брось эту штуку. Ты поранишь себя, идиотка!
— Выходи и беги! — кричит Михаил в то же время. — Сейчас же, Бьянка!
Я игнорирую их обоих. Я не побегу, и я обязательно кому-нибудь наврежу. И этим кем-то буду не я. Я смотрю на отца, который стоит в трех метрах перед Михаилом, беру пистолет в одну руку, вставляю магазин и взвожу затвор. На это уходит не более нескольких секунд, я много раз практиковалась с Анджело. Выражение глаз моего отца, когда он смотрит, как я встаю и направляю на него пистолет, бесценно.
Несколько мгновений мы просто стоим и смотрим друг на друга, мой пистолет направлен в грудь отца, а он смотрит на меня.
— У тебя не хватает смелости, cara mia. — Он улыбается и начинает поворачиваться к Михаилу.
Нет, наверное, у меня не хватит смелости убить своего отца. Я делаю глубокий вдох, целюсь ему в бедро и нажимаю на курок.
Бруно Скардони вскрикивает, и пистолет выпадает из его руки. Он падает на пол, зажимая окровавленное бедро.
Я делаю пару шагов, пока не оказываюсь перед ним.
— Это за меня, — прохрипела я, затем снова прицелилась — на этот раз в его плечо - и выстрелила. Его тело дергается, и отец падает на пол. — Это за... моего мужа.
Не обращая внимания на рыдания отца, я пинком отправляю его пистолет в другой конец комнаты.
— Бьянка, детка отдай мне пистолет.
Я смотрю на Михаила и его протянутую руку, подхожу к нему и вкладываю пистолет в его свободную руку.
— Бьянка, посмотри на меня, solnyshko.
Она поднимает глаза, и я вижу, что она плачет.
— Можно я убью его, детка? — Я смотрю на Бруно, который пыхтит на полу. Если бы Бьянки здесь не было, он был бы уже мертв, но я не стану убивать его на ее глазах, если она этого не захочет.
Она отрицательно качает головой, затем стягивает с себя футболку и скручивает ее в жгут. Стоя в одном лифчике и джинсах, она прижимает его к моему кровоточащему плечу. Моя рука все еще прикована наручниками к трубе радиатора, а плечо чертовски болит, но я ни за что на свете не стану рисковать, чтобы она подошла к этому ублюдку в поисках ключа. Вместо этого я обхватываю ее свободной рукой и прижимаю к груди, стараясь, чтобы пистолет в руке не касался ее кожи.
Дверь ударяется о стену, и вбегает Денис, с пистолетом наготове, оглядываясь по сторонам.
— Смотри в пол, — рявкаю я. Никто, кроме меня, не увидит мою жену полуголой, к черту особые обстоятельства.
— Ключ от наручников. — указал головой в сторону Бруно. — Перевяжи чем-нибудь его ногу и позвони Максиму, чтобы кто-нибудь забрал его и доставил к дону.
Денис находит ключи от наручников в одном из карманов Бруно и бросается отпирать наручники.
— Нужно отвезти вас в больницу, босс, — шепчет он.
— Нет. Поедем к Доку.