— Паньку надо отнести домой, он умирает. Берите на руки… Таких, как вы, судить надо!
— Смываться, что ли? — тихо пробормотал Ромка, но так, чтобы его слышали только ребята.
— Подожди, не хнычь, — сказал Егор. — Поправится твой гибрид; он ранен только в ногу, а козлы на рану крепкие. Только надо забинтовать как следует.
Егор поручил Ромке быстро вырезать четыре ветки и обстругать их, Топсу и Асану — собрать мох, а Гномику — приготовить тонкие веревки.
Егор хотел уложить архаренка на траву, но не тут-то было: Панька не понимал, что ему хотят добра, и не хотел ложиться. Он упирался и рвался из незнакомых рук. Наконец Егору удалось повалить его на траву. Он взял его за раненую ногу. Архаренок рванулся и заблеял.
— Пусти, белобрысый, ему больно! — закричала девочка, хватая Егора за рукав.
— А ты лучше помогай, чем мешать! — крикнул Егор сердито.
Девочка мгновенно замолкла и широко открытыми глазами уставилась на Егора. Она даже перестала плакать.
— Ты не кричи на меня! Ты не доктор! Кто ты такой?
— Я? — Егор запнулся. — Начальник отряда.
— Браконьер ты, вот кто ты! Панька умирает, смотри! Архаренок лежал неподвижно, закатив глаза. Потом он открыл их, заблеял и слегка рванулся. Но мальчик крепко держал его. Наконец перебитая нога архаренка была уложена меж четырех деревянных дощечек, сверху обложена мхом и крепко стянута веревками.
— Как охотник говорю, через месяц будет бегать!
— Какие вы охотники! — сказала презрительно девочка. — Каждый настоящий охотник знает, что диких баранов можно стрелять только в ноябре, а если вы не соблюдаете сроков отстрела, вы браконьеры! За это штраф и тюрьма. Да, да, тюрьма!
IV
Асан подошел к Егору и, наклонившись к самому его уху, сказал, что ребята ждут его за кустами и советуют не связываться с этой крикливой девчонкой.
— Слушай, девочка, — сказал Егор, — ты вот кричишь «браконьер, тюрьма, штраф», даже мои ребята испугались, а ведь сама ты Паньку не дотащишь. Я понесу Паньку, только скажи папе, как было на самом деле. Ведь Ромка этого козла принял за дикого, а не нарочно.
— Ага, струсили, трусы несчастные! Набедокурили — и в кусты!
— Я не трус, я на фронте был.
— Ты? Вот и неправда!
— Я не вру. Я на Втором Украинском был.
— А как тебя зовут?
— Егор.
— А меня Люда.
— Я в Германии побывал. Меня прозвали Бывалый.
— Все равно папа будет сердиться. Ты понимаешь, у нас их только три, всего три гибрида.
— Я сам расскажу, что случилось с козлом.
— Он не козел, а баран, и я не буду врать.
— А ты и не ври. Расскажи, как было. А кто твой отец?
— Мой? Василий Александрович. Он ученый-пчеловод и садовод, а гибридами колхозный зоотехник Карабек занимается; он уехал и просил папу и меня присмотреть за ними, и вдруг такая беда!
— Стой! Значит, ты живешь в Пчелином городе?
— Да.
— А Сапегин там живет?
— Живет.
— Вот здорово! Наконец-то! А я так боялся, что его нет! Ну, ребята, ох, я и рад! Ох, я и рад! Будто сто пудов с плеч. Ведь это мой отец…
— Ура! Сапегин нашелся наконец! Вот здорово, Егор!
Ребята тискали Егора в объятиях, жали руки, словом всячески выражали свою радость. Девочка удивленно смотрела на них.
— А Сапегин и сейчас там? — спросил Егор.
— Сейчас нет: он повез семена и приборы на станцию в город. Скоро приедет.
— А мы к вам идем и даже мясо в подарок несем. Мы из пионерской дружины к вам… — вдруг выпалил Гномик.
— Да ну? Что же вы не сказали?.. Так ты сын Сапегин а? Вот интересно! Он ничего не говорил о тебе.
— Ничего? — удивился Егор.
— Ничего, — подтвердила Люда. Егор озабоченно нахмурил лоб.
Ребята, взяв с Люды обещание, что она расскажет отцу все, как было, и не будет их «пилить», согласились итти с ней.
— Честное пионерское! — сказала Люда, поднимая руку.
V
Вскоре процессия во главе с Людой двинулась вниз по склону.
Егор, тяжело ступая, нес на плечах Паньку. Ноша оказалась тяжелей, чем он ожидал, и к тому же очень неспокойной. Но разве стоит обращать внимание на эти мелочи, если они дошли до цели своего путешествия! Наконец-то он разыскал своего фронтового отца! Егор окликнул Ромку.
Ромка, чувствовавший себя виноватым и ожидавший упреков за Паньку, с готовностью предложил понести гибрида.
— Эх ты! — укоризненно шепнул ему Егор.
— Так я же не знал! — оправдывался Ромка.
— Не то! — И Егор досадливо поморщился. — Разве это выстрел? На пятнадцать шагов, в такую цель — и только одна единственная дробина в ногу! Эх ты, мазила!
Ромка даже остановился от неожиданности. Но в следующее мгновение он догнал Егора и спросил, недоумевая:
— Значит, ты был бы рад, если бы я ухлопал этого гибрида?
— Конечно, нет. Хорошо, что ты его только ранил… Ну что ты уставился на меня? Но за выстрел обидно! Полковник Сапегин смеяться будет. «Ну и стрелки!» скажет.
Лес расступился. Ребята вышли на опушку. Между горами лежала широкая речная долина. Начиналась она в невидимом отсюда ущелье и, расширяясь, тянулась влево на север и там вдали круто поворачивала на юг, к реке Чак.
Есть долины суровые, пустынные, каменистые, безжизненные; есть долины со сквозняками, страшные, заросшие держи-деревом. А эта была, как сказал Ромка, «зеленая и веселая». Ветерок шевелил травы. А прямо перед ребятами на восточной стороне реки Алматала тянулась ровная, почти сплошная стена высоких серебристых тополей. Но не это поразило ребят. В любом поселке росли тополя, сдерживая неистовство ветров, связывая корнями грунт возле арыков и создавая тень. Правее тополей виднелись неизвестные деревья такой большой высоты, что они были чуть не вдвое выше тополей. Их сомкнувшийся зеленый купол господствовал над всей долиной. Асан протянул к нему руку и торжественно возвестил:
— Пчелиный город на Ореховом холме.
Часть четвертая
Пчелиный город на Ореховом холме
I
— Что же вы отстали? — нетерпеливо крикнула девочка, в недоумении глядя на ребят, которые неподвижно стояли на опушке леса.
Вместо ответа Егор опустился на колени, потом присел и, повалившись на бок, осторожно опустил гибрида на траву.
— Устал? — посочувствовала девочка.
Егор вытер рукой пот с разгоряченного лица.