Наконец над ними замаячили базальтовые стены, освещенные факелами. При приближении к ним стали слышны приглушенные звуки города, доносящиеся из-за каменных парапетов. Выехав на дорогу, огибающую город по периметру, путешественники повернули налево. На них смотрели бродячие цыгане и ремесленники, которые сидели у своих шатров вдоль дороги. Глаза у них блестели, освещаемые небольшими кучками тлеющего сухого навоза.
Солдаты у ворот встали по стойке смирно и отсалютовали при виде Шахджи, но он просто махнул им в ответ, даже не глядя. Ему в это время приходилось уговаривать коня пройти в небольшой проем для лошадей, пробитый в массивных деревянных воротах. Всадники пробрались сквозь лабиринт в стене, а затем оказались на широкой дороге внутри великого города Биджапур.
Прямо впереди стояла огромная пушка, Малик-е-Майдан, самая крупная из всех, когда-либо сделанных человеком. Она напоминала выброшенного на берег кита. В свете поднимающейся луны ее ствол блестел, а отверстие в нем было таким огромным, что, казалось, в него способна войти лошадь.
— Насколько я знаю, из нее стреляли всего один раз, — сказал Шахджи, возвращаясь и снова пристраиваясь рядом с Да Гамой. — Убили какого-то несчастного — его поймали на одной из жен Вали-хана. Его затолкнули в ствол, словно пушечное ядро! Грохот был фантастический — я несколько дней ничего не слышал. А дым был таким густым, что я чуть не задохнулся! Тело несчастного нашли в четырех милях отсюда, и люди до сих пор спорят, умер ли он от выстрела или при падении. Надеюсь, что при падении. Мне хочется думать, что он летел над равнинами и в последние минуты жизни наслаждался зрелищем, которое не довелось увидеть никому другому.
Они находились на такой широкой дороге, что Да Гама только через некоторое время понял, мимо какого множества людей они проехали. Узкая улица в Гоа была бы вся забита таким количеством народа. Были открыты продуктовые лавки и таверны, поскольку биджапурцы снисходительно относились к спиртному, несмотря на наставления Пророка. В освещенной фонарями ночи смешивались запахи горячего мяса и дешевого вина, слышались музыка и смех.
Шахджи подбородком показал на еще одну стену перед ними:
— Это дворец, дом султана и двор. Я там живу, сейчас там также должен жить и твой Викторио, — Шахджи улыбнулся Да Гаме. — Послушай, переночуй у меня сегодня. Это даст тебе время отдохнуть и подготовиться к встрече с Викторио.
Да Гама потребовалась всего секунда, чтобы принять предложение; он благодарно склонил голову.
* * *
Дворец Шахджи — который он сам называл «небольшим домиком» — стоял сразу же за дворцовыми воротами. Появились конюхи и помогли путникам спешиться, но Да Гама так крепко держался за свои седельные вьюки, что Шахджи рассмеялся. Как только они вошли внутрь, появилась красивая молодая женщина, подбежала к Шахджи и положила голову ему на ноги. Он какое-то время стоял над ней, прижав руки к груди, затем поднял ее и представил Да Гаме как свою жену. Да Гама поклонился ей в манере фарангов и в награду получил радостный, беззаботный смех. Да Гама подумал, что на вид ей лет шестнадцать.
Подошел слуга, чтобы проводить Да Гаму в гостевую комнату, но Шахджи последовал за ними и ушел только после того, как удостоверился, что Да Гама удобно устроился. Да Гама запер дверь и осмотрел стены, словно беспокоился, что кто-то за ним наблюдает. Затем он достал из седельных вьюков небольшой мешочек, который ему вручила Майя, и долго держал в руках, вспоминая свое обещание. Потом он развязал узел и высыпал содержимое на кровать.
Внутри лежала блестящая паутина, ослепительно красивая сеточка, украшенная жемчугами и бриллиантами размером с горошину.
* * *
На следующее утро Да Гама проснулся от тихого стука в дверь. Девичий голос шептал его имя. Прежде чем он успел встать, дверь со скрипом отворилась. Но, вместо девушки, вошел молодой евнух.
— Ты кто? — спросил Да Гама.
Евнух отпрыгнул назад с преувеличенным испугом.
— Я думал, что вы спите, господин, простите меня! — пропищал он. — Я — мукхунни, работающий в доме сеньора Викторио Сузы. Он хочет, чтобы я как можно быстрее привел вас к нему. Я принес для вас свежую одежду. Меня зовут Маус[37].
Возможно, евнух получил свое имя благодаря большим глазам с длинными ресницами, а возможно и благодаря носу, который подергивался, когда его обладатель старался стоять неподвижно. Но скорее всего, как догадался Да Гама, кличка появилась из-за левой руки, которая торчала из широкого рукава. Она была коричневой, высохшей и покрытой слоем пушистого меха — по крайней мере, создавалось такое впечатление.
Маус вплыл в комнату бесшумно, как обычно делают евнухи. В ногах кровати Да Гамы он положил одежду фарангов: новые чулки, чистую рубашку и штаны. Его сапоги вымыли и почистили.
— Мне помочь вам одеться? — спросил Маус.
— Я сам в состоянии одеться, евнух, — ответил Да Гама.
На нежном лице Мауса отразилась обида, и Да Гама пожалел о своем резком тоне.
«Ну и черт с ним», — тем не менее подумал он.
— Уйди. Я предпочитаю одеваться без свидетелей.
Маус поклонился так низко, что его лоб почти коснулся пола, а затем проскользнул к двери.
— Нет, подожди, — окликнул его Да Гама. — Здесь есть ванная, сеньор?
— Вам следует подождать, пока мы не окажемся в покоях вашего дяди в Гаган-махале, господин. Там всегда есть горячая вода для ванны.
— Я — солдат, мой мальчик. Холодная вода меня устроит.
Маус повел Да Гаму по узкому коридору в выложенную плиткой комнату. Она была очень маленькой — в ней едва умещались слив и ведро.
— Пойдет, — сказал Да Гама.
Он открыл кран, наполнил ведро и вылил себе на голову. Вода была холодной как лед. Как он догадался, она поступала из цистерны на крыше. Затем Да Гама наполнил второе ведро, потом третье. И все это время он ругал себя за солдатскую браваду. Ему следовало согласиться на предложение евнуха, и он бы сейчас мылся горячей водой, которая всегда есть во дворце.
Дрожа, Да Гама завернулся в муслиновую простыню и вернулся в выделенную ему комнату, оставляя мокрые следы на мраморном полу. Маус сидел перед дверью и опустил голову, когда господин проходил мимо. Да Гаме потребовалось какое-то время, чтобы согреться, даже после того как он оделся.
Да Гама собрал вещи и перебросил седельные вьюки через плечо. Ему не требовалось смотреть, чтобы удостовериться: паутины Майи там больше нет. Снаружи Маус попытался взять седельные вьюки и нести их, но Да Гама отказался. Евнух выглядел удрученным. Он шел, словно стараясь спрятать больную руку от глаз Да Гамы. Похоже, он часто так делал. Евнух болтал о приятных, но незначительных вещах, следуя за фарангом по коридору Да Гама вспомнил, что так любил болтать и Слиппер. Возможно, евнухи просто не умеют закрывать рот.