подонок, бабник, но я не убийца. И я не убивал Риту Динаро…которая тоже была моей сестрой.
Глава 30
Похоронная процессия началась ещё на рассвете, в густом утреннем тумане. Город, словно застывший в горе, погрузился в неестественную тишину, нарушаемую лишь приглушёнными рыданиями, тяжёлыми вздохами и мерным шагом людей, собравшихся проститься с Маргаритой Динаро.
Я чувствовала себя как в кошмаре. Моё сердце отчаянно билось, дыхание перехватывало от страха. Каждый мой взгляд скользил по лицам жителей, в каждом выражалась горечь, каждая пара глаз была наполнена мрачной решимостью найти виновного. Всё, что они видели, было однозначным для них: невинная девушка мертва, и виновник — Альберто, человек, которого я не могла перестать любить, даже зная, насколько близка сейчас опасность. Я ощущала, как крутится вокруг меня вихрь из их презрения и ярости, словно неотвратимая буря, готовая обрушиться на любого, кто станет на его пути. Толпа страшная сила, а толпа фанатиков — это сам дьявол среди людей. Там нет разума, там только инстинкты.
Изабелла шла рядом со мной, но, казалось, её душа уже покинула тело. Её глаза были пустыми, будто бескрайний чёрный океан, в котором давно потонула её боль. Она не замечала ни людей, ни церковных колоколов, ни толпы, что сопровождала траурную процессию. Она двигалась механически, опираясь на мою руку, а я чувствовала, как её пальцы дрожат, холодные, как мрамор. Для неё это было слишком. Один её ребёнок — мёртв, а другой — обвинён в этом. Я видела, как она едва держится на ногах, чтобы не упасть в обморок, и, казалось, только таблетки удерживали её от безумия.
Мы подошли к храму, и церемония началась. Гроб Риты стоял на возвышении, вокруг собрались люди в чёрном. Солнце пробивалось сквозь ветки деревьев, освещая её лицо в последний раз. Моё горло сдавило от ужаса, когда я подумала о том, что Альберто может стать жертвой этой толпы. Внутри меня всё рвалось на части, я не знала, что делать, но страх за него грыз меня, не давая покоя. Пусть уезжает…как обещал Лоретти. Пусть поможет ему бежать. Наверное это единственный и верный выход из ситуации.
И в этот момент случилось невозможное — у входа появился он. Альберто стоял, замерев на пороге, его лицо было измождённым, бледным до синевы. Я почувствовала, как моё сердце на миг остановилось, и тут же бешено заколотилось вновь. Его вид вызвал молчание — всё движение прекратилось, будто время на мгновение застыло, и только его силуэт выделялся на фоне дверей. Он был словно тень, которая явилась из прошлого, но для всех в этом зале он был не призраком, а убийцей. Шёпот разнесся по толпе, перерастая в ропот, который становился всё громче и злее.
Рафаэль, стоявший чуть поодаль, первым ринулся к Альберто. В его глазах читалась лютая ненависть, он сразу же взорвался криком:
— Ты, мерзавец! Как ты смеешь показываться здесь? Ещё и на её похоронах! Ты пришел насладиться болью ее семьи?
Люди вокруг зашевелились, как разъярённые псы, готовые броситься на Альберто. Рафаэль не успокаивался, его лицо перекосилось от ярости, а крики разжигали толпу. Все собравшиеся видели в Альберто не человека, а чудовище, монстра, которого нужно уничтожить.
Альберто поднял руку, чтобы хоть как-то привлечь их внимание, и его голос прозвучал над гулом толпы:
— Выслушайте меня! Я должен рассказать, как всё было!
Но никто его не слушал. Все, кто был здесь, ждали одного — его смерти. Его начали окружать, сжимать в кольцо. И я видела его лицо. Он не боялся. Он готов был умереть, быть разорванным ими на куски. И я поняла, что он не виноват. Кем бы ни был Альберто Лучиано — он не убийца… а я… я безумно его люблю.
Внезапно раздались выстрелы. Это Лоретти стрелял в воздух. Ещё несколько выстрелов — и толпа расступилась, окружив Альберто и меня полукругом. Я не отводила глаз, с трудом дыша, ощущая, как мир рушится прямо у меня перед глазами. Все взгляды были устремлены на Альберто, которого под надёжной защитой Лоретти и его людей больше никто не мог достать.
Лоретти сделал шаг вперёд, скрестив руки на груди, и кинул такой взгляд на Рафаэля и его приспешников, что этот. Мерзкий трус отступил назад, убирая руку, тянувшуюся к Альберто.
— Довольно! Выслушайте его, — твёрдо произнёс Лоретти, его голос гремел над толпой, заглушая шёпоты и проклятия. — Пусть каждый узнает, как всё было на самом деле. Улики и доказательства тоже есть!
Рафаэль тяжело дышал, но не посмел проронить ни слова. А я смотрела на Альберто — его лицо было как никогда бледным, и в глазах его я увидела лишь решимость. Он встретился со мной взглядом, на секунду задержав его, будто проверяя, не осталась ли у нас, у него хоть капля сил, чтобы выдержать это вместе. Сколько боли в его глазах…сколько сожаления. На нем была не ряса. Джинсы, свитер…длинные волосы собраны в хвост. И вдруг на боку я заметила проступившее пятно крови. Боже! Он ранен…внутри все сжалось, все сковырнулось как будто содрали кожу. Стало больно самой.
— Я… я всё расскажу, — хрипло начал Альберто. Он сделал шаг вперёд, и за ним тут же встал Лоретти, его широкая спина, словно защищала Альберто от всех присутствующих.
— Я не убивал Риту, — громко сказал он, и толпа зашумела, но никто не осмелился перебить. — Я пришёл к ипподрому в тот вечер, потому что… — Альберто замолчал, пытаясь собрать мысли. — Потому что думал, что встречу там Анжелику.
Шум прокатился по толпе, но я ощущала, как они замерли от любопытства, есть что посмаковать — каждый ждал услышать то, что разом либо превратит его в демона, либо оправдает. Альберто выдержал этот момент, вдохнул и, глядя прямо на меня, произнёс:
— Я получил записку. В ней она писала, что должна встретиться со мной ночью у ипподрома, что это очень важно.
Люди молча вслушивались, и я поняла, что в это мгновение только сила голоса Лоретти, поддерживающего сына, сдерживала их.
— Я не знал, что это была не она. Я приехал к ипподрому, надеясь встретить Анжелику, и увидел фигуру в белом, — продолжил Альберто, и по его лицу я поняла, как эта картина всё ещё стояла у него перед глазами. — В темноте, в этом белом платье и с длинными распущенными волосами… Я вначале подумал, что это она.
Воспоминания начали искажать его лицо в болезненную гримасу, и он отвернулся, глотая комок в горле