Читать интересную книгу Ненависть - Петр Краснов

Отецъ Петръ до этого мѣста говорилъ ровно и спококно. Его голосъ не подымался, но вдругъ съ силою, неожиданною отъ его стараго, казалось, немощнаго тѣла онъ возгласилъ:

— Никогда!… - отецъ Петръ высоко поднялъ крестъ надъ головою. — Никогда нельзя къ нашей власти примѣнять посланiе апостола Павла. И, если-бы нынѣ писалъ вамъ апостолъ Павелъ, писалъ вамъ, гражданамъ не Римской, но совѣтской республики — онъ призывалъ-бы васъ не къ покорности, но къ бунту… Къ бунту!.. къ возстанiю!.. къ противоборству во всемъ… Ибо наши начальствующiе страшны для добрыхъ дѣлъ… Ибо они носятъ мечъ напрасно — для покровительства всему злому, развратному и скверному…

Отецъ Петръ сдѣлалъ крошечную паузу и сказалъ сильно и проникновенно.

— Головку срубятъ?..

На мгновенiе онъ опустилъ свою красивую голову, но сейчасъ-же высоко и гордо поднялъ ее.

— Какая польза человѣку, если онъ прiобрѣтетъ мiръ, а душѣ своей повредитъ?.. Мiръ ненавидѣлъ Христа за то, что Христосъ свидѣтельствовалъ о немъ, что дѣла его злы… Пусть и меня возненавидитъ. Но скажу, и паки и паки повторю: — злы дѣла совѣтскiя и ведутъ къ нашей погибели… А убьютъ?.. Сколькихъ убили?.. Говоритъ Христосъ: — «не бойтесь убивающихъ тѣло, души-же не могущихъ убить»!.. Аминь.

* * *

Когда, какъ всегда это дѣлаютъ священники, отецъ Петръ, въ полголоса читая молитвы, прибиралъ жертвеннiкъ, къ нему подошелъ какой-то молодой человѣкъ, не изъ служащихъ при храмѣ, но постороннiй, и прошепталъ на ухо отцу Петру:

— Батюшка… Не уходите… Скройтесь… Тутъ подвалъ есть. Чекисты ждутъ убить васъ.

Ничто не дрогнуло въ лицѣ отца Петра, Онъ продолжалъ спокойно и благоговѣйно укладывать священные предметы въ углу жертвенника и накрылъ ихъ чистымъ полотномъ. Потомъ съ молитвою снялъ епитрахиль, прошелъ в ризницу, надѣлъ рясу и потертую съ мѣховымъ воротникомъ шубу. Обыкновенно отецъ дiаконъ, причетникъ, или кто нибудь изъ хора помогали священнику и подавали ему одѣтьтся. Въ такiя минуты обмѣнивались впечатлѣнiями о службѣ, о количествѣ прихожанъ, и уже, конечно, о проповѣди… А о такой проповѣди, казалось-бы, какъ не поговорить?.. Но сейчасъ почти никого не было. Старый дiаконъ стоялъ въ углу алтаря и былъ, какъ пришибленный. Полная тишина была въ алтарѣ и храмѣ, изъ котораго выходили прихожане.

— Прощайте, отецъ дiаконъ. Не осудите во грѣхахъ моихъ!

Дiаконъ молча поклонился.

Держа шапку въ рукѣ, въ распахнутой шубѣ, съ ясно виднымъ деревяннымъ крестомъ на груди, высоко неся голову, спокойной, твердой походкой пошелъ отецъ Петръ по ковровой дорожкѣ къ выходу. Въ храмѣ мало оставалось народа, и тѣ, кто задержался еще у выхода, увидѣвъ отца Петра шарахнулись отъ него въ сторону, широко очищая ему дорогу.

Отецъ Петръ вышелъ на паперть.

Вся обширная площадъ передъ храмомъ, скверъ въ этомъ мѣстѣ раздавшiйся въ стороны были густо покрыты народною толпою. Народъ стоялъ молча, точно ожидая чего-то. Въ синемъ небѣ четокъ былъ кружевной черный узоръ голыхъ вѣтвей высокихъ березъ и тополей. На карнизѣ надъ входомъ гулькали на солнцѣ голуби и чирикали въ верхнихъ вѣткахъ воробьи. Гдѣ-то одинъ разъ каркнула ворона. И было что-то мертвящее, кладбищенское въ молчаливомъ ожиданiи толпы. Такъ ожидаютъ на похоронахъ выноса изъ церкви гроба.

Какъ только отецъ Петръ показался наружу, стоявшiе сбоку дверей какiе то молодые люди бросились на него и крѣпко схватили за руки. Ихъ было человѣкъ семь, восемь, въ рабочихъ каскеткахъ и чекистовъ въ кожаныхъ шапкахъ.

Гробовая тишина нарушена была ѣдкими, злобными ругательствами:

— А гадъ паршивый!.. Контру разводить будешь!

— Завелъ бузу, старый поганецъ!..

— Ишь оратель какой выискался!..

— Не отъ Бога совѣтская власть?.. Ищи своего Бога. Идѣ онъ есть такой!!.. Смотрите, граждане, какъ Богъ защититъ своего поклонника.

— Въ бога!.. въ мать!.. въ матъ!!. мать!!!

— Бей его въ дымъ и кровь!..

— Старикашка зловредный!

Подъ эти крики отецъ Петръ успѣлъ оглядѣть толпу. Человѣкъ восемьсотъ стояло кругомъ. Конечно, больше старики и старухи, но были и молодые. Старые съ жуткимъ страхомъ, слезящимися глазами, качая головами, смотрѣли на священника, схваченнаго чекистами. Кое кто обнажилъ головы. Молодые, кто съ удивленiемъ, кто съ любопытствомъ, кто равнодушно смотрѣли на все, что происходило. Никто не тронулся съ мѣста, хотя казалось — навались толпа на чекистовъ и рабочихъ и во мгновенiе ока смяли-бы схватившихъ отца Петра и освободили-бы священника. Но никто не сдвинулся съ мѣста, никто ничего не сказалъ, и нѣмая, недвижная толпа стояла, какъ черная декорацiя.

Сзади раздался выстрѣлъ. Всѣ знали, что это былъ нарочный «провокаторскiй» выстрѣлъ. Кто могъ тогда стрѣлять, кромѣ чекистовъ?.. У кого въ тѣ дни могло быть оружiе?.. Испуганные голуби съ трепыханiемъ крыльевъ пестрого стаею взмыли надъ храмомъ.

Стоявшiй сбоку отца Петра здоровый чекистъ съ размаху чѣмъ-то тяжелымъ, зажатымъ въ кулакѣ ударилъ отца Петра по виску. Темная кровь хлынула и гранатовыми каплями повисла на бородѣ. Второй страшный ударъ свалилъ съ ногъ отца Петра. Тотъ осѣлъ на камни ступеней. Безсильно свѣсилась голова, но сейчасъ-же и приполнялась и толпа увидѣла одинъ громадный, наполовину выбитый изъ орбиты глазъ. Онъ болѣзненно дернулся, пошевелился и, точно кого-то разъискивая въ толпѣ, медленно обвелъ народъ незабываемымъ ужаснымъ взгядомъ.

Восемь человѣкъ возились надъ лежащимъ священникомъ, били его, топтали ногами, изрыгая страшныя, неслыханныя богохульственныя проклятiя.

Толпа продолжала молча и неподвижно стоять. Человѣкъ, въ распахнутой на груди кожаной курткѣ, потрясая въ рукѣ револьверомъ дико, въ какомъ-то восторгѣ кричалъ. Шапка свалилась съ его головы. Вихрастые черные волосы колтуномъ на макушкѣ торчали. Узкiе глаза были, какъ у пьянаго.

— Граждане!.. Коммунизмъ вамъ принесъ свободу!.. Вотъ такiе васъ смущаютъ!.. Власть народа умѣетъ охранить васъ отъ нихъ!.. Враги они!

Стоявшiй сбоку чекистъ, большой нескладный парень въ длинной красноармейской шинели и въ шапкѣ треухомъ, съ помятыми полями сказалъ не то съ жалостью, не то съ презрѣнiемъ:

— Скопырнулся зловредный оратель.

— Трепыхается еще… Не подохъ!..

— Они культъ-то этотъ!.. Людоѣды крѣпкiе!..

За толпою раздались звонки пожарныхъ саней. Должно быть кѣмъ нибудь вызванные пожарные прiѣхали за убитымъ. Толпа молча разступилась, пропуская ихъ черезъ скверъ. Тѣло отца Петра сбросили въ сани и рысью повезли черезъ толпу. Милицейскiй солдатъ стоялъ надъ тѣломъ. Сѣдая голова отца Петра съ окровавленной бородой подпрыгивала на ухабахъ и казалось голубой глазъ все продолжалъ ворочаться, съ презрѣнiемъ и недоумѣнiемъ осматривая православныхъ, стоявшихъ на церковномъ дворѣ.

XXIV

— Да что вы, гражданка… Да нѣшто это возможно?.. Развѣ не видите?.. Не знаете, какiе это люди?..

Три женщины схватили Ольгу Петровну и не пускали ее черезъ толпу. Та билась въ ихъ рукахъ и, заливаясь слезами, говорила:

— Да поймите, гражданки… Это-же отецъ… Мой отецъ..

— Бога побойтесь, гражданка… Молчите… Не услыхалъ-бы кто на грѣхъ… Не побѣжалъ-бы къ нимъ… Не донесъ…

— Они-же убьютъ его…

— Очень даже просто, что и убьютъ… Ничего не подѣлаете… Ихъ теперь власть… Народная!..

— Сами чай, видите, сколько народа стоитъ, никто съ мѣста не сдвинется, такъ что-же вы-то одна подѣлаете… И себя только погубите и имъ лучше съ того не станетъ.

— Мама, оставь, — нагнувшись къ матери, бившейся въ рукахъ державшихъ ее женщинъ сказала Женя.

— Тетя… Что-же мы можемъ дѣлать?..

Женя и Шура опустились на колѣни подлѣ Ольги Петровны и цѣловали ея руки.

— Мама… Намъ только молиться… Молиться!.. Господь мученическую кончину посылаетъ дѣдушкѣ!.. Святой нашъ дѣдушка…

— Да не кричите вы ради самого Господа… Вѣдь кругомъ народъ… Кто его знаетъ, что за люди… Сами на себѣ бѣду накликаютъ…

Когда сани промчались въ комиссарiатъ, Ольгу Петровну отпустили и она побѣжала съ Женей и Шурой за санями.

Но въ комиссарiатѣ уже не оказалось тѣла отца Петра. Ольгѣ Петровнѣ сказали, что его отвезли вѣроятно въ Чрезвычайку на Гороховую.

Все пѣшкомъ, — голодныя, — онѣ съ утра не ѣли, три женщины пошли въ Чрезвычайную комиссiю.

Яркiй солнечный день радостно сiялъ надъ городомъ. Бѣлы были снѣга въ Александровскомъ саду у Адмиралтейства. Отъ Невы несло крѣпкимъ морозомъ и свѣжестью. Но ни Ольга Петровна, ни дѣвушки ничего не замѣчали. Страшныя, черныя мысли полонили ихъ.