Читать интересную книгу Пересмешник, или Славенские сказки - Михаил Чулков

Аскалон, обещавшись сделать ей сию услугу, говорил:

- Надобно, сударыня, приготовиться к тому таким образом: завтра ввечеру поедем мы в Провову рощу и, не доезжая до оной, оставим тут всех служителей и велим им возвратиться в город, а чрез несколько времени явиться на том же месте: ибо не должно им быть свидетелями того действия, которое понятие смертного гораздо превышает.

Млаконская государыня, не предвидя себя никакой из того опасности и погибели, беспрекословно соглашалась на все представления мнением добродетельного Вратисана; и если бы человек предузнавал свою погибель, то бы, конечно, не вдавался в оную самопроизвольно.

На другой день, когда наступило вечернее время, то Асклиада нетерпеливо пожелала быть в посвященной великому Прове роще, чтоб там благосклонностию сего бога увидеться ей с возлюбленным своим супругом. Аскалон со злобным своим духом и она отправилась немедленно туда. Служителей они отпустили, как соглашено было о том еще до исполнения дела.

Вратисан приказал своему духу прежде вступления в рощу, чтобы он осмотрел, нет ли там какого человека, который не сделал бы помешательства в похвальном его намерении; и когда тот уведомил, что она находится пуста, тогда Вратисан вступил в средину оной, ведя за руку Асклиаду, которая трепетала от радости, что найдет в оной любимого ею Алима.

Бледная луна в то время не закрыта была облаками и слабыми своими лучами освещала всю рощу. Асклиада прежде всего пошла к Провову истукану и, сделав ему поклонение, просила Вратисана в обещанной им милости, который, оборотясь ко своему духу, сказал:

- Сними с меня сей образ и возврати мне тот, который я имею от природы.

В одну минуту исчез почтенного вида пустынник, а явился пред Асклиадою неистовый Аскалон.

Асклиада, узнав его, в ту ж минуту пришла в великое отчаяние и увидела ясно изготовленную ей погибель.

- Великий Прове!- возгласила она, озревшись к истукану.- Тебе все возможно на земле, избавь меня от сего варвара и вырви из рук сего злодея, я не имею теперь никакой помощи, ни защищения; и если ты для меня милостив, то тронись моими слезами и поспеши избавить меня от смерти!

Аскалон, видя толикое в ней отчаяние, предприял было воздерживать ее ласкою, но когда не имел он в том нималого успеха, то употребил силы к скотскому своему желанию; однако произволение судьбины не допустило его исполнить зверское свое намерение, ибо несчастная государыня, видя, что не может иметь ниоткуда и никакой помощи, весьма поспешно прекратила жизнь свою и пала бесчувственна на землю.

Аскалон, увидев ее мертвую, столь много освирепел, что, выхватив свой меч, хотел раздробить ее на части, но диявол, в сем случае сделавшийся чувствительнее сего развращенного человека, воспрепятствовал ему варварское намерение произвести в действо. И так без всякого сожаления оставили они Асклиадино тело, поверженное на земле и облитое невинною кровию, которая без отмщения от богов оставлена быть никогда не может.

Что ж предприял по сем Аскалон? Он нимало не раскаивался в сем непростительном прегрешении и хотел, как возможно, истребить Бейгама как первого врага своего на сем острове и просил для того духа, чтобы он сказал ему средство для погубления того добродетельного мужа. Дух отвечал ему на сие, что он больше служить ему не должен, как только отнести с сего острова, куда он изволит.

- Ибо,- говорил он,- имею я такое приказание от Гомалиса; и если ты хочешь остаться на сем острове, то я тебя оставлю и возвращусь в мое обитание; мне приказано перенести тебя на твердую землю, а если ты того не хочешь, то это остается в твоей воле.

Аскалон, опасаяся мщения за Асклиаду, не хотел на Млаконе остаться и говорил духу, чтобы он перенес его на противную сторону той, в которую поехал Алим.

Итак, когда приближались они к берегу, то диявол, бросившись в море, сделался дельфином и, посадя на спину Аскалона, поплыл в известную ему дорогу.

Отпущенные от рощи служители приехали к оной в то время, в которое приказано им было от Вратисана, и, дожидаясь тут больше двух часов, не дерзнули войти в рощу и там искать своей государыни. Наконец начала показываться уже заря, и вскоре после оной появилось на небесах солнце; некоторые набожные граждане шли уже к истукану Пронову для отправления утренних молитв, как обыкновенно оное бывало. Великое сомнение вселилось тогда во всех людей, которые приехали за Асклиадою, они не хотели больше ожидать ее и пошли сами в рощу.

Не много старания надобно было прилагать, чтоб нашли они свою погибель и великое сокрушение всему их отечеству. Немилосердая судьба поразила их зрения и сердца неизъясненным страхом и болезнию: нашли они бесчувственное тело несчастной своей государыни. Какой вопль и стенание сделались тогда между ними, то представить себе могут одни только те добродетельные люди, которые чувствуют великую преданность и усердие к милостивым и попечительным своим государям. Всякого роду отчаяние, тоска и неизъясненное сетование летали тогда по плачевной той роще; казалось, что и древа соответствовали тогда народной печали.

В одну минуту известился город о своем несчастии; всякий гражданин, оставив все, бежал в Провову рощу. В городских воротах сделалась великая теснота, и многих передавили тогда до смерти. Прежде никто не смел коснуться божественной той рощи; но в сем отчаянии и, может быть, в беспамятстве влазили на древа те люди, которым не видно было плачевного того позорища, и в скором времени все древа наполнены были народом. Солнце, сказывают, в то время остановилось и, переменив яркое свое блистание в кровавые и тусклые лучи, удивлялось сему позорищу и соболезновало народу,- словом, плачущему тогда гражданству казалось, что вся земля и все на оной вещи испускали великим обилием слезы; море утихло, и одна только стремящаяся от острова Млакона тонкая струя несла на раменах своих сию плачевную весть к Алиму, которого, может быть, терзающееся сердце находилося в великой тоске; но горести своей изъяснить было ему не в силах, который тем больше несчастливее был, чем больше чувствовал любви к своей супруге.

Первостатейные бояре, также и первенствующие жрецы взяли бездушное и омытое гражданскими слезами Асклиадино тело, при великом вопле народном внесли его во град и положили во дворце в большой зале, куда дозволили входить всем невозбранно оплакивать смерть государыни и собственное свое несчастие.

На третий день приехал Бейгам (ибо ездил он для исправления некоторых надобностей на острове Ние), который, будучи поражен нечаянною сею вестию, пришел совсем в помешательство и, приближившись к гробу Асклиадину, ударился об стол, на котором лежало ее тело, столь отчаянно, что сей удар по малом времени был смерти его причиною. В сие время вынесли его бесчувственного из залы, дыхание его пресекалось и язык не имел уже больше действия; к вечеру он скончался и последовал за своею государынею в неизвестный всем смертным путь.

Похоронили его с должною честию, и в знак неограниченного усердия к государыне и великой любви и защищения отечеству поставили надгробное украшение, высеченное из лучшего мрамора. Всякий, желая оказать свое в оном усердие, был при провожании его тела и достойно омывал оное слезами.

По погребении сего добродетельного мужа не старалися найти Вратисана и его духа, ибо заключили все, что во образе пустынника попущением богов был на острове их дьявол, ненавистник всего смертного племени.

Итак, сыскан был весьма искусный человек, которому приказано было обальзамировать Асклиадино тело по египетскому обыкновению; и когда оное исполнено, то народ определил себя со страхом ожидать прибытия Алимова, и что тогда учинит с ними милосердое или прогневанное ими небо.

Пять лет плавал Аскалон по морю на демоне во образе дельфина и наконец приплыл к некоторому камню, который казался великою горою и выдался из моря более двадцати саженей.

Подъезжая к оному, увидел Аскалон весьма толстыми цепями прикованную женщину к самой середине камня; и чем ближе подъезжал он к оному, тем больше слышалось стенание, которое испускала в то время мучающаяся та женщина: ибо две великие птицы терзали ее груди, отрывая от оных куски, глотали их весьма жадно.

Аскалон, к превеликому удивлению, узнал, что это была мать Алимова и имела точный тот образ, в котором казалася она в зеркале сыну своему и Аскалону, и была в том одеянии, в котором они ее видели, по чему узнал Аскалон, что чрезъестественное то зеркало весьма бы много стоило, ежели бы оно после его осталось таковым; но оно по исполнении презренного его намерения сделалось без действия.

Азатов сын когда вступил на камень, то терзающие Тризлинины груди, так называлась мать Алимова, птицы улетели, и он хотя с трудом, однако дошел до самой Тризлы. Она чувствовала тогда еще боль и для того не говорила ни слова Аскалону, испуская чрезвычайное стенание; растерзанные ее груди в глазах Аскалоновых оживлялися и наконец сделались таковыми, как будто бы были ни чем невредимы.