Джорджиана рассмеялась.
Он спешился и помог ей спуститься с лошади. Коснувшись земли, она упала, ее правую ногу свела судорога.
— Ой! — Джорджиана поморщилась, обхватила бедро и попыталась ослабить боль.
Майлз отпустил поводья обеих лошадей и присел рядом с ней:
— Что случилось?
— Все хорошо. Правда. Просто небольшая судорога.
Его лицо побледнело:
— Я могу что-нибудь сделать? Мне отнести тебя к бревну?
— Нет. Нет. Просто позволь мне отдохнуть минутку. — Она осторожно растирала мускулы, пытаясь выглядеть собранной, пока жалящая боль постепенно отступала. Ей не хотелось бы, чтобы Майлз наблюдал, как она массирует ногу, скрытую под темным коричневым плащом.
Через несколько бесконечных секунд судорога отпустила ее.
— Часто ли такое случается? — Майлз все еще был бледен.
— Нет, — она должна сказать ему правду, — только иногда, когда я езжу на лошади.
— Возможно, нам следует пойти обратно пешком?
Она кивнула, и он протянул ей руку. Джорджиана взглянула в его светло-карие глаза.
День был прекрасен, ни одно облако не отбрасывало тени на сверкающую пучину моря. Только крики многочисленных чаек и других птиц нарушали их уединение. Она вложила руку в его широкую ладонь, и он помог ей встать.
— Джорджиана? — Майлз застенчиво посмотрел на нее. Его лицо было всего в нескольких дюймах. — Могу я поцеловать тебя?
— Полагаю, да.
Джорджиана закрыла глаза и наклонила голову. Сначала она почувствовала, как тень упала на ее лицо, а потом ощутила легкое прикосновение губ Майлза.
Он не отважился прикоснуться к ней. Он не обнял ее и не прижался к ней. Он только нежно приник к ее губам на несколько мгновений.
Он поцеловал ее пристойно — мягко, не отваживаясь разомкнуть губы, как Куинн. Это был правильный поцелуй, поцелуй, в котором чувствовалось все уважение, которое он к ней испытывал. Была только одна проблема.
Джорджиана чувствовала себя так, будто ее поцеловал брат.
Она отступила на шаг и посмотрела на него. Его адамово яблоко двинулось, он сглотнул.
— Проклятие, Джорджиана, — сказал он изумленно, — это было прекрасно. Возможно, нам следует попробовать еще раз?
Она улыбнулась и покачала головой:
— Я думаю, нам стоит вернуться домой. К отцу придет врач, и я бы хотела услышать, что он скажет.
— Джорджи, доктор может подождать несколько минут. Скажи, что позволишь мне поцеловать тебя еще раз. — Он взял ее за плечи, но ее это совершенно не беспокоило.
На самом деле его возбуждение пробудило в ней тихую радость. Она уже почти собиралась возразить, когда Майлз снова поцеловал ее. Даже если это и было немного глупо, было приятно знать, что кто-то действительно желает ее.
И вдруг Джорджиана почувствовала руку у себя на плече, и Майлза кто-то оттащил от нее.
— Какого черта вы тут делаете? — спросил Куинн Майлза. Глаза его потемнели. — Отойди от нее, если тебе дорога жизнь. И между прочим, когда леди качает головой, это означает «нет».
— Куинн! — Ее сердце замерло. — Ты же должен быть в Лондоне.
— Нет, и похоже, не зря! — рявкнул он. — У вас есть ровно две минуты, прежде чем Ата, Фэрли и остальные твои друзья, — Куинн многозначительно посмотрел на нее, — присоединятся к нам. Однако тебе не так повезло с Грейс. Она не пропустила ни секунды.
Джорджиана заглянула за плечо Майлза и увидела Грейс, не отводящую взгляда от соседней рощицы. Она не могла снова взглянуть ему в глаза. Что он подумает о ней?
Ведь она, как предполагается, предана памяти Энтони и даже не думает ни о ком другом. И все же она неоднократно целовалась с Куинном — и даже занималась с ним любовью — и отказала ему. А теперь, месяц спустя, она целует Майлза Лэнгдона на глазах у всего света. Должно быть, Куинн считает ее совершенно аморальной — а то и хуже.
— Постарайся выглядеть занятым, Майлз, — приказал Куинн, — собери лошадей. У тебя совсем немного времени на это.
Джорджиана стояла, не в силах оторвать взгляд от песка:
— Это не то, что ты думаешь, — прошептала она.
— Правда?
— Все случилось очень неловко. Я знаю, ты думаешь, я дура, но я не могла ранить его чувства отказом.
Он поднял бровь.
— Послушай, из всех людей ты точно должен знать, как я себя чувствую — каков мой выбор. Просто в данном случае я совершила ошибку.
Он пристально посмотрел на нее, и она с трудом удержалась, чтобы не вздрогнуть.
— В отличие от тебя, — выдохнула она, — у меня есть талант делать ошибки.
— Не обманывай себя. Я очень даже способен на ошибки.
Он всегда был добр к ней. С другой стороны, поскольку он ее не любит, конечно же, он не станет ругать и ревновать ее. Он будет плохо думать о ней, но никогда не скажет об этом вслух.
Целый хор приветствий донесся до их ушей, и, подняв взгляд, Джорджиана увидела приближающихся Ату, Элизабет, Сару, Фэрли и присоединившуюся к ним Грейс.
— Джорджиана! — Ата помахала ей рукой. — Наконец-то мы тебя нашли. Твоя мать попросила передать, что приехал доктор.
Джорджиана сделала несколько шагов к ним, и судорога вернулась, мстительно сведя ногу. Она споткнулась и закрыла глаза от боли, прежде чем снова выпрямилась. Никто не должен видеть, как ей плохо.
Никто.
Она медленно вдохнула через нос, открыла глаза и помахала дамам:
— Спасибо, Ата! Прекрасный день для прогулки на свежем воздухе, не так ли? Тебе стоит пройтись вдоль пляжа. Там множество птиц, Фэрли они понравятся.
Она осторожно шагнула вперед, и судорога снова свела ее бедро, она почти потеряла сознание. Если бы только она могла опереться на бревно или на земляной выступ. Она сделала еще пару шагов, и ее туфля запуталась в водорослях.
Огромные руки обхватили ее за талию, прежде чем она упала.
— Обопрись о мою руку, — приказал Куинн, придерживая ее. — Он практически нес ее к уступу.
Слава Богу, Ату и ее компанию отвлекла Фэрли, заинтересовавшаяся маленьким гнездом песочников.
— Судорога? — спросил он ее низким обеспокоенным голосом.
Джорджиана кивнула.
— Ты можешь ехать?
— Не думаю. — Очередная волна ошеломляющей боли прокатилась по сведенным мышцам, когда она попробовала встать. Нет, не могу, — призналась она со вздохом.
— В таком случае я отошлю всех и помогу тебе добраться до Литтл-Роуз, — предложил Куинн. Выражение его лица было сложно понять. — Или ты предпочтешь Майлза?
Ей хотелось плакать. Он должен злиться на нее. Он должен отчитывать ее. Он должен выражать отвращение.
Но он не делал ни того, ни другого, ни третьего. Он был добр и терпелив, как всегда. Однако теперь завеса, отгораживавшая его от внешнего мира, которую она почувствовала по его возвращении в Пенроуз два месяца назад, снова скрыла его эмоции.