Когда-то в гостинице Уэскотт заявлял, что ему достаточно десяти минут, чтобы Катриона сама начала просить его о новых ласках. Оказалось, для этого не потребовалось и пяти минут.
— О Саймон! Пожалуйста, — простонала она, изнемогая от желания вновь и вновь чувствовать восхитительные прикосновения его рук. — Ну, пожалуйста… — Катриона повернула голову и зарылась лицом в свои волосы, но это не помогло ей заглушить нестерпимое желание.
Уэскотт оценил ее состояние и пришел на помощь. С молчаливого согласия Катрионы он стал большими пальцами разглаживать шелковистые завитки и направлять блестящую масляную струйку вниз, в то главное место, куда и должна была попасть волшебная жидкость из его флакона.
Подушечкой большого пальца Саймон принялся увлажнять маслом вход в нежное отверстие. Катриона почувствовала себя цветком, раскрывающимся навстречу ласковому поцелую солнца и готовым вобрать в себя любые его дары.
От наслаждения она едва не разрыдалась.
— Вот это и есть одно из твоих изобретательных извращений, о которых ходит столько слухов?
— Все, что было до сих пор, еще нет. А вот это уже да, — прошептал Уэскотт, глубоко погружая палец в ее плоть.
Катриона громко простонала, как будто из нее вырвали душу в обмен на непередаваемое удовольствие. Маслянистая жидкость Саймона облегчила работу его пальцам. С необычайной легкостью большой палец стал скользить внутрь и вновь выбираться наружу, приводя Катриону в необычайный восторг от столь нежной и совершенной имитации того, чему еще предстояло случиться.
Однако Уэскотт пока не пустил в ход все свое умение. Когда Катриона уже верила, что вот-вот потеряет сознание от сотрясавшего ее тело чувственного удовольствия, он стал указательным пальцем легонько массировать набухший бутон, совсем недавно раскрывшийся под его поцелуями. И от этого нового прикосновения Катриону пронзил острый импульс никогда прежде не испытанного ею экстаза.
Волны удовольствия вновь и вновь пробегали по ее телу, но Саймон вытащил свой палец, оставляя ощущение опустошенности и острого желания вернуть сладостное чувство наполненности. И Тут Катриона почувствовала на своем бедре тяжесть мужской тверди и поняла, что желание ее тела должно скоро исполниться.
Внезапно ей стало все равно, сколько других женщин было у него до нее. В эту ночь Саймон принадлежал ей. Только ей одной. И принадлежал полностью.
От этой мысли Катриона почувствовала себя свободной и смелой.
— Подожди, — приказала она.
Уэскотт удивленно посмотрел на нее. Затем произнес хриплым и совсем незнакомым голосом:
— Если ты все-таки решила отказаться от нашей договоренности, лучше прямо скажи об этом.
Вместо ответа Катриона взяла флакон с маслом, щедро полила себе на обе ладони и протянула руки к Уэскотту. Он запрокинул голову, и его дыхание стало частым и прерывистым, так как ее маленькие ладони уверенно обхватили его плоть. Обеими руками Катриона принялась втирать масло в его твердый жезл, удивляясь его длине и толщине. Она успевала отметить также нескрываемый восторг на лице Саймона, освещенном лунным светом. Глаза его были закрыты, блаженная улыбка, застывшая на приоткрытых губах, придавала красивому мужскому лицу вид первобытного дикаря.
Катриона увлеченно разглаживала масло по всей длине плоти Саймона, но он внезапно крепко стиснул ее запястье.
— Тебе это не нравится? — забеспокоилась она, не скрывая своего огорчения.
— Ангел мой, есть лишь одна проблема, — прошептал он, укладывая Катриону на спину и нависая над ней. — Мне это очень нравится. Но если ты будешь так и дальше продолжать, у меня может не получиться… мое дело.
Катриона ахнула от неожиданности, так как в один миг Уэскотт вошел в нее до самого предела, совершив лишь единственное выверенное движение. Она испытала острую боль, как будто ее резанули ножом. Несмотря на все старания Саймона подготовить Катриону к первой близости, ее девственное тело еще не было способно полностью принять его.
Уэскотт прикоснулся нежным поцелуем к влажной от пота брови Катрионы. Он тяжело дышал, словно перед этим долго бежал.
— Прости, любимая. Клянусь, моим единственным желанием было лишь одно — доставить удовольствие тебе, не причиняя боли.
Катриона не скрыла разочарования:
— Кажется, твой искусный пальчик мне понравился больше.
Саймон обхватил лицо Катрионы руками и пристально посмотрел на нее. В его взгляде пылала такая неподдельная нежность, что у нее сладко защемило сердце.
— Обещаю сделать все возможное, чтобы ты изменила свое мнение.
Предвкушая, как приятно будет выполнять данное обещание, Уэскотт перенес вес тела на обе руки и начал двигаться внутри ее. Движения были непривычно затрудненными, и это доставляло ему особое удовольствие. Сладостный жар, исходивший от нее, проникал в каждую клеточку его тела, одна лишь мысль, что он овладевает Катрионой, приводила Саймона в полный восторг. У него даже возникло ощущение, что Катриона не только первая девственница, которая отдается ему, но и вовсе первая женщина в его жизни, единственная женщина, которую он хочет любить.
Уэскотт овладевал ею, совершая медленные движения, скользя внутрь и выходя наружу столь неторопливо, как будто вся предстоящая ночь отведена для этого занятия. Ему очень хотелось бы просто закрыть глаза и всецело отдаться собственному наслаждению, но он продолжал внимательно наблюдать за Катрионой, отмечая, как болезненное выражение на ее лице постепенно уходит, и появляются признаки испытываемого удовольствия.
Вскоре ее губы приоткрылись, она тихо простонала, на щеках выступил румянец, а в глазах засияли огоньки наслаждения. Когда же Катриона начала отвечать движением бедер на каждое его новое погружение, Саймону пришлось крепко зажмуриться и стиснуть зубы, подавляя рвущийся стон и прикладывая все усилия, чтобы успешно закончить свою роль искусного любовника, умеющего контролировать собственные страсти.
Руки Катрионы легли на влажную от пота грудь Саймона, и она вновь наполнилась радостью от близости. Боль внизу живота уже не так сильно беспокоила ее, но продолжала напоминать о себе особой чувствительностью при каждом движении, совершаемом их телами.
Тетя Маргарет и кузина Джорджина убедили ее в том, что поцелуи, ласки и нежные слова составляли главную радость в семейной жизни. В то же время интимная близость между мужчиной и женщиной выдавалась ими за некое испытание, которое жена должна переносить, воспринимая его как вынужденную плату за внимание мужа.
Однако воспитание Саймона было, очевидно, лишено подобных поучений. В результате он дарил Катрионе такие удовольствия, которые не шли ни в какое сравнение с радостями от ласки, совершаемой его умелыми губами и руками. И она чувствовала, что всецело в его власти, наслаждалась тем, что отдается ему, была готова навечно принадлежать ему. Катрионе казалось, что она может выполнить любое его желание, позволить ему делать с ней все, что он захочет, пусть даже это будет что-то совсем шокирующее или запретное. Если уж он стал ее наставником в искусстве любви, то в эту ночь она будет его послушной и старательной ученицей.