Колдовство было прервано старшиной центрального поста, который шепотом и жестом доложил Стармеху, что поддон для сбора утечек масла в углу центрального поста был полон, и масло из него переливалось через край. То, что масло выливалось из него, в этот момент не имело абсолютно никакого значения, но это явно оскорбляло чувство порядка в Айзенберге.
Кивок Стармеха передал разрешение что-нибудь сделать с этим непорядком. Конец откачивающей трубки был погружен в сборный поддон, так что поддон пришлось наклонить для вытаскивания. Из него на палубу пролилось еще масло и образовало отвратительную черную лужу.
Мичман с неодобрением покачал головой. Айзенберг вытащил полный до краев поддон с такой же осторожностью, как медвежатник, обезвреживающий электронную охранную систему.
«Шумы винта приближаются с кормы», — доложил Германн. Еще две глубинных бомбы взорвались почти одновременно, но звуки взрывов были слабее и более приглушенными, чем предыдущие.
«Далеко отсюда», — произнес Командир.
БУММ, БУММ!
Еще более приглушенно. Командир протянул руку за фуражкой. «Вот тупицы. С таким же успехом они могли бы отправиться домой и там потренироваться».
Айзенберг уже заменил несколько разбитых стеклянных трубок на приборах, как будто бы ему пришло в голову, что вид осколков отрицательно скажется на боевом духе команды.
Я встал. Мои ноги затекли и онемели. Я вытянул занемевшую ногу и почувствовал, будто наступил на пустоту. Ухватившись за столик, чтобы удержаться, я взглянул на карту.
На ней была прочерчена карандашом линия, обозначавшая путь нашей подлодки, и еще был карандашный крестик, обозначавший нашу последнюю точку определения места. Линия неожиданно обрывалась. Я решил определить место по сетке на карте — в том случае если мы выберемся живыми.
Германн прослушал весь горизонт — на все 360 градусов.
«Ну?» — спросил Командир, притворяясь скучающим. Его левая щека выпятилась, потому что он изнутри подпер ее языком.
«Удаляется», — ответил Германн.
Командир огляделся с выражением удовлетворения. Он даже ухмыльнулся. «Ну, похоже, что это и впрямь так».
Он потянулся и встряхнулся. «В самом деле, очень поучительный случай. В одно мгновение ты на линии огня и почти уже заработал красный вымпел, в следующее мгновение тебя вовсю лупят». Он неуклюже протиснулся через дверь в переборке и исчез в своем закутке, попросив лист бумаги.
Я размышлял, что же он такое пишет — что-нибудь лаконичное для своего отчета по походу или радиограмму на базу. Насколько уже я знал его, это будет пригоршня высушенных слов, как например «Атакован корветом в шторм с дождем. Подвергался атаке в течение трех часов».
Через пять минут он вновь появился в центральном посту. Он обменялся взглядами со Стармехом, приказал подняться на перископную глубину и не торопясь поднялся в боевую рубку.
Стармех отдал серию приказов на горизонтальные рули.
«Глубина?» — послышался сверху голос Командира.
«Сорок метров», — доложил Стармех, затем: «Двадцать метров, пятнадцать метров — перископная глубина».
Я услышал, как зажужжал электромотор перископа, остановился и снова зажужжал. Проходили минуты. Сверху ни единого слова. Мы тщетно ждали хоть каких-то признаков жизни.
«Должно быть, что-то там есть наверху…» — пробормотал один из старшин центрального поста.
Наконец Командир подал голос. «Срочное погружение! Глубина пятьдесят метров — всем в нос!»
Я продублировал приказ и оператор гидрофона передал его дальше. Слова пропутешествовали в корму, как многократное эхо. Команда с мрачными лицами поспешила в нос лодки через центральный пост.
«Проклятье», — проворчал Стармех. Стрелка глубиномера возобновила свое медленное движение по шкале.
Появились морские ботинки Командира. Он медленно карабкался вниз по трапу. Все глаза были прикованы к его лицу, но он лишь иронично ухмыльнулся. «Обе машины малый вперед. Курс ноль-шесть-ноль. Корвет лежит в дрейфе в тысяче метров от нас. С остановленными машинами, судя по всему. Коварные содомиты планировали напасть на нас». Он наклонился над картой. Через некоторое время он повернулся ко мне. «Хитроумные подонки — с ними надо держать ухо востро. Мы можем потихоньку отойти на запад».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Когда сумерки?» — спросил он мичмана.
«В 18:30, Командир».
«Хорошо. Мы пока будем ждать на глубине».
Казалось, что немедленная опасность миновала, если судить по нормальному тону его голоса. Он глубоко вздохнул и выпятил грудь, кивая всем нам по очереди.
«Картина после боя», — произнес он с демонстративным взглядом на мешанину из ведер, битого стекла и истоптанных непромокаемых штормовок.
Мне вспомнились картины Дикса: мертвые лошади, лежащие на спинах, их разверстые животы как брошенные понтоны, все четыре ноги бесчувственно вытянуты в небо; тела в военной форме, вмурованные в грязь окопов, их зубы обнажены в молчаливом бешенстве. Хотя мы только что были на волосок от гибели, у нас не было ни закрученных внутренностей, ни обуглившихся конечностей, ни крови, просачивающейся через парусину носилок, на которых лежат жертвы мясорубки. Несколько осколков стекла, несколько сломанных приборов, треснувшая банка со сгущенным молоком да пара разбитых картин в проходе — вот и все следы нашей битвы. Появился дневальный, сморщил нос при виде беспорядка и принялся за уборку. Я заметил, к своему сожалению, что фотография Командующего не пострадала.
Машинному и моторному отделениям повезло меньше. Стармех перечислил длинный список технических повреждений.
Командир терпеливо кивнул. «Постарайтесь все исправить, Стармех. Я не удивлюсь, если они скоро снова начнут за нами охоту». Затем, обращаясь ко мне: «Пора бы нам и съесть что-нибудь. Я прямо умираю от голода». Он стянул фуражку и повесил ее сверху чьей-то штормовки.
Лицо второго помощника скривилось в ухмылке. «Наш омлет наверняка уже совсем холодный».
«Эй, шеф», — позвал Командир кока в корме, «приготовь-ка еще омлета».
Я был поражен. В самом ли деле мы снова собирались усесться за стол, как обычно, или это была иллюзия? В моих ушах все еще звучали разрывы глубинных бомб. Мне все еще не верилось, что мы выпутались из этой передряги невредимыми. Я молча уселся и помотал головой, чтобы прогнать галлюцинации.
Меньше, чем через час после последнего разрыва глубинной бомбы радист поставил на патефон пластинку. Мурлыкающий голос Марлен Дитрих донесся из громкоговорителей. «Убери свои деньги, ты сможешь заплатить в другой раз…» Это была пластинка из личной коллекции Старика.
***
Было 19:00, когда по громкой связи раздался приказ Командира к всплытию. Стармех нырнул через дверь в переборке и отдал распоряжения рулевым. Впередсмотрящие облачились в свои штормовки и выстроились под люком, приводя в порядок свои бинокли.
«Шестьдесят метров, пятьдесят метров — поднимаемся быстро», — доложил Стармех. Когда глубиномер показал тридцать метров, Командир приказал выровнять лодку и произвести круговое прослушивание гидрофоном. Все замолчали. Я вообще перестал дышать. Оператор ничего не обнаружил.
Командир взобрался по трапу. Когда лодка достигла перископной глубины, по щелчкам переключателей я понял, что он осматривает горизонт.
Мы напряженно ждали. Все еще ничего не было.
«Всплытие!»
Зашипел воздух высокого давления, направленный в главные балластные танки. Командир опустил перископ, который со щелчком встал на место. Только тогда он оторвал голову от резиновой окантовки окуляра.
«Верхний люк чист», — доложил наверх Стармех. «Выровнять давление!»
Старший помощник повернул маховик, и крышка верхнего люка открылась с таким звуком, будто пробка вылетела из бутылки с шампанским. Это означало, что выравнивание давления было неполным. В лодку устремился свежий воздух. Он был холодным и сырым. Я жадно втягивал его ртом, ощущая его благодать, заполняя свои легкие до отказа и наслаждаясь привкусом соли на языке. Лодка испытывала килевую качку.