Читать интересную книгу Королевский гамбит - Дмитрий Скирюк

Чёрт, неужели нам и впрямь удалось сковырнуть всю эту танцевальную бодягу? Ведь не продохнуть же от них.

Стоп, стоп… А это что?

«…к сожалению, гибель Тима Вендера в апреле от передозировки героина поставила крест на дальнейшей карьере группы, которая, казалось, уже была готова занять место новых героев альтернативной музыки. Всё, что можно сказать по этому поводу, уже давно сказано, но тем не менее…»

Журнал выпал у меня из рук, и я ошалело плюхнулся на диван.

А парниша сложил так ручки на груди, смотрит на меня и говорит:

— Я объездил восемнадцать измерений в обе стороны — на большее моя машина пока не способна. Джими Хендрикс погиб в большинстве из них, но в двух ухитрился спрыгнуть с иглы, а в одном ширяется до сей поры, но тоже жив, как тут Джерри Гарсия из «Грэйтфул Дэд». Со старушкой Перл сложнее — Дженис умерла почти везде, только в одном мире выжила и не перестала петь. Полегче было с Ленноном — маньяк непредсказуем, но и сам Джон тоже хорош… Есть, например, мир, где он до сих пор живёт на ферме, с Йоко и пятью детьми, и носа оттуда не кажет. А в двух измерениях «Битлы» вообще не собрались.

— А как насчёт «Дорз»? — спрашиваю.

— Вот с Джимбо, — отвечает, — сложнее всего. Во всех мирах, где он не умер (а таких всего штуки три наберётся), он отошёл от музыки, обосновался в Париже и пишет стихи. Их и знает-то кучка интеллектуалов, но он всё равно доволен выше крыши. Марк Болан — тот вообще счастливчик, если так, конечно, можно сказать, — он хлопнулся на машине только в вашем мире, а в других живёт и процветает. Даже если не поёт — ведёт ток-шоу на TV, а в одном измерении заделался писателем-фантастом.

Тут шестерёнки у меня в голове приходят наконец в движение.

— А я… а мы?! — кричу. — А как же мы?!

А он качает головой.

— А вот тебя, Тим, нет в живых уже почти нигде. Вот только там, в измерении № 5, и… здесь. Но там, на пятом, как ты видишь, тебя уже тоже нет. Так что ширяйся дальше, если хочешь. Но только помни, что на твой новый диск у меня было заказов больше всего. Понял?

— Понял, — говорю. — А ты? Почему бы тебе не воспользоваться этой музыкой и самому не стать звездой?

— У меня слуха нет, — грустно отвечает он. — Совсем. К тому же в моём мире так никогда и не возник рок-н-ролл. Только джаз и блюз, да и тех в итоге затравили.

Ну помолчали мы. Встаёт он, собирает шмотки. Я даже протестовать не стал — до того мне вдруг сделалось не по себе. А он так оборачивается в дверях и говорит:

— Так вот, чего я тебе сказать хочу. Искать меня не надо. Останешься в живых и станешь побогаче — я сам тебя разыщу. Тогда поговорим всерьёз. А у меня есть, что тебе предложить.

— Да уж, — говорю, — это точно.

— Ну раз так, тогда прощай, а может, до свидания.

И ушёл. Хоть бы «Сержанта» для приличия оставил, что ли… Козёл.

Наверное, с полчаса я просидел на диване — заколдовал он меня, что ли? Потом встал и попёрся в ванную. Душ принял, чайку попил. Сижу. Думаю, что делать. И тут меня такое зло вдруг разобрало! Какого хрена, думаю, на кой мне это надо, даже если он вернётся, — диски под кроватью слушать?! Ведь если так, то и делать ничего не надо: поезди по мирам — и всё найдёшь, что хочется. Подумал я ещё немного, пошёл на кухню, залез под раковину, выволок пакетик с дурью и вывалил всё в унитаз. Подумал-подумал — и отправил туда же все колёса, и оставшиеся полбутылки виски тоже туда вылил. Ох, думаю, и поломает же меня денька через два-три… А, ладно, как-нибудь перетерплю. Не в первый раз.

Тут телефон затрезвонил. Я аж подпрыгнул. Поднимаю трубку: Вик.

— Тим, ты? — кричит. — Куда ты запропал?

— Да, — отвечаю, — приходил тут один придурок. Я его послал.

— У тебя чего голос дрожит? Послушай, у меня такая вещь написалась, тебе обязательно надо заценить! А ещё меня тут с девчонкой познакомили, девка — класс, поёт — закачаешься. Короче, давай брось грузиться и приходи. Придёшь?

— Приду, — говорю.

Пошёл я, включил гитару — пальцы так и прыгают — и стал играть.

Назло всё не так сделаю. «Пришелец» — ха! Я лучше напишу… И ребята у нас в группе всё-таки клёвые. Вик — басист божьей милостью, двоих стоит. Он даже ноты знает и всё время у меня соляк отбить стремится. Ну и пусть отбивает. Может, так оно даже лучше будет. «Психоделический джаз-панк» — тут явно без него не обошлось… А Уильям такие стихи пишет — отпад, зря я только с ним вчера поругался. Ну ничего, сегодня помирюсь. Чёрт, да мы ещё зададим им жару!

А Ларри — к лешему с его закидонами. Пускай пьёт один. Или пускай трезвеет, сволочь. Тогда поговорим.

А этот парень, путешественник который… никакой он получается в таком разе не коллекционер, а так… коллектор. Копилка. Пока не расколешь, на фиг она нужна?

И вот играю я так, и представляться мне вдруг стала эта самая наша Вселенная не как «блины», а как стопа компактов, на пруток нанизанных. А по прутку, вверх-вниз, шныряет таракан. И музыку ворует. Только музыка-то всё равно останется, а таракан подохнет, если только раньше не раздавят. Ведь раз есть способ, рано или поздно эти самые «миры» найдут ведь общую дорогу, и тогда…

А в общем, если честно, хрен с ним. Пускай приходит. Посидим, чайку попьём. А не придёт — так тоже ладно. Ведь если я эту музыку не напишу, никто её не напишет.

Я правильно думаю или нет? Правильно.

Ну и молчите в тряпочку.

Королевский гамбит

Король был стар.

Под стать ему был замок — высоченная громада, окружённая водой. Местами ров осыпался, крутые берега поросли травой и мхом, да и вообще он был уже не так глубок, как раньше. Весной на отмелях и под мостом, который мало кто теперь именовал подъёмным, давали представления молодые лягушачьи менестрели. Стены тоже знавали лучшие времена; неровные, замшелые, сейчас они пестрели светлыми заплатами — следами штурмов и осад минувших лет, а может быть, веков. Немного оставалось людей, которые помнили, кто им владел до Короля. Нагромождение башенок, зубцов и навесных бойниц стояло здесь давно, и только старые знамёна и штандарты в тронном зале хранили память о разбитых армиях, пленённых полководцах и о покорённых городах, но кто их спрашивал о том?

Никто.

Лишь моль и пауки.

А между тем когда-то (и притом не так давно) историю любого знамени, щита, любого гобелена замковые обитатели и челядь знали наизусть, успели выучить со слов Короля, чьи бесконечные рассказы о былых сражениях и подвигах успели всем набить оскомину.

Так мрачно размышлял Робер, ступая по холодным плитам пола тронного зала, неизменно приходя к одним и тем же, нелестным для его отца, выводам.

Король был стар.

И замок был стар.

Когда-то это было даже интересно. Робер невольно снова вспоминал себя мальчишкой. Он с братьями сидел на возвышении вторым — по левую руку от отца. Зал тогда был ярко освещён, за длинными столами пировали рыцари, играла музыка, вокруг смеялись, пели. Гончие собаки под столами грызлись за объедки. Много было пива и вина, красивых женщин, кто-то спорил, кто-то мирно спал, уткнувшись в блюдо головой, и вот тогда отец, подвыпив, принимался за свои рассказы, иногда подначиваемый друзьями и соратниками, а иногда — сам по себе. О, тогда отец казался ему чуть ли ни героем, равным богу, — так он увлекался, вспоминая каждый раз новые подробности, так загорались его глаза, так руки жаждали меча! Случалось, посылали в казематы, и в зал вводили пленников; бывало, что отец их миловал и даже отпускал, как, например, произошло на свадьбе сына. Да и потом были битвы, и Робер был их свидетелем, а после — и участником. В тех битвах был иной Король, отважный воин, полководец, лицо которого преображалось при запахе крови, а в чёрных волосах гнездился ветер, приносящий бурю. Но это случалось всё реже и реже: уже тогда мало кто решался бросить вызов Королю. Взрослели братья, выходили замуж сёстры. Умерла их мать — жена отца и королева. Годы брали своё. Менее всего отца теперь влекли пиры и развлечения. Он затворился в замке и почти не выходил, лишь изредка выезжал охотиться. Собаки разжирели от безделья и дремали целый день, большинство их псарь продал недавно герцогу де Ланнуа. Король об этом ничего не знал, его давно уже никто не принимал всерьёз; всем заправляла его старшая дочь Бригитта, державшая под каблуком и слуг, и мужа — молодого тщедушного аристократишку откуда-то с югов. Робер сестру не любил, но вынужден был с ней считаться, по крайней мере до тех пор, пока не огласят завещание Короля после смерти. Робер был старшим сыном, Бригитта — старшей дочерью. Здесь Робер невольно улыбнулся. Пусть так, но скоро всё изменится. Аристократишка-южанин попусту вертелся перед троном.

Кудель в их государстве не наследует.

Да, всё теперь было не так. Пустой и гулкий тронный зал был холоден и тих. Над головой маячили закопчённые дубовые стропила перекрытий. Трофейные знамёна свисали вдоль стены, как выпавшие языки у сонма висельников. Меж окнами, едва колеблемые сквозняком, горели факелы, лишь дальний угол зала освещал камин.