— Простите, а что, они правда сидели с протянутыми руками и клянчили деньги? — уточнила Марина, плохо представляя себе эту картину. Нет, конечно, какой-нибудь Крис вполне мог такое отчудить. Но чтобы Амадеус, Шерман, Персиваль…
Она глядела, как понурых ребят одного за другим выводят из полицейской кареты.
— Нет. Они пели жалостливую песню и обходили толпу со шляпой, — окинув ее суровым взглядом, пояснил мужчина. — Весьма талантливо. Что-то про городские трущобы и людей, что не хотят их принимать. Очень трогательно, я даже сам расчувствовался. Но все равно, это нарушение общественного порядка. Таланты надо применять по назначению, а с доходов платить налог.
— Да-да, конечно, — кивнула Марина, покраснев до кончиков ушей: она сразу поняла, о какой песне речь. — Я проведу воспитательную работу.
Полицейский сделал знак следовать к экипажу. Марина вдохнула поглубже и пошла.
— А что, они Вас правда слушаются? — уже явно с личным интересом поинтересовался он, и Марина поняла, что ее утреннее выступление доблестные слуги закона разнесли сарафанным радио.
— По большей части, — уклончиво ответила Марина.
— Никогда бы не подумал, — покачал он головой. — Молодые магики — и слушаются. У нас подобные им обычно лезут в драку при задержании, используя способности. За это их и не любят, собственно. И потому я удивился, что эти повели себя иначе и не сопротивлялись при аресте.
Они подошли к карете. Перед ней были выстроены все, кого Марина оставила в городе, не хватало только Денебы: видимо, тот сбежал, пользуясь невидимостью. Ребята стояли, понурив головы. Они не слышали, о чем говорили их учитель и полицейский, и сейчас явно навоображали себе самый мрачный вариант.
Марина тяжело вздохнула и встала перед магиками, осматривая их на предмет травм и укоряя молчанием. Молчание действовало хорошо. Чем дольше во дворе корпуса стояла тишина, тем сильнее нервничали магики. Видно было, что они очень хотят оправдаться, но присутствие слуг закона их останавливало.
Полицейские, кстати, глядели на магиков с любопытством. Двое помощников господина Годье, посмеиваясь, косились на шеренгу провинившихся и перебрасывались короткими фразами. Однако оружие — то ли украшенные инкрустацией дубинки, то ли какие-то артефакты — держали наготове.
Марина подошла к крайнему из шеренги — Персивалю. Тот попытался скрыться под своим дурацким сатанистским балахоном, но, увы, капюшон едва-едва доставал до бровей.
Марина медленно сложила руки на груди, раздумывая, с чего начать. Большую часть работы — а именно, разбор незаконности поступка и устрашение гневом общества — полицейские за нее уже сделали. Теперь нужно было пробудить в магиках совесть и развернуть наверняка ярко бушующие сейчас в их душах эмоции в другую плоскость.
Вот только как? У нее и в прошлом мире, с обычными ребятами такое не всегда получалось, а уж с этими душами-потемками…
— Хм-м… — в затруднении протянула она, сдвинув брови. Персиваль от этого звука вжал голову в плечи.
— Вам нужна какая-нибудь помощь? — наконец, нарушил тишину местный полицейский, поняв, что «воспитательная работа», похоже, зрелищной не будет.
— Нет, большое спасибо, — поблагодарила его Марина, не отводя от провинившегося вампира взгляда. — Дальше мы сами… разберемся.
Мужчина кивнул. Взобрался на козлы подле кучера, дождался, пока помощники сядут на скамеечку на задней стенке неуклюжего экипажа, и отбыл. А шеренга провинившихся осталась.
Марина наклонила голову набок, чтобы заглянуть под капюшон и увидеть эти подлые глаза. Персиваль ожидаемо отвел взгляд.
— Мы всего пару раз и спели, — забормотал он. — Пусть знают, каково оно — изгоем быть. А что деньги брали… ну так, хорошо же пели! Люди в толпе даже плакали…
«Да уж. Хоть плачь», — мрачно подумала девушка, но вслух этого, разумеется, не сказала. Тут нужны были совсем другие слова. Что-то очень доходчивое, очень сильное. Эх, ей бы политическую харизму! Но увы, на язык шло только: «Когда ты уже выбросишь этот чертов балахон?». Что было, безусловно, полезно, но не ко времени.
Марина вздохнула и сделала шаг к следующему провинившемуся — Шессеру — в надежде, что он натолкнет ее на какие-нибудь мысли. Шессер встретил ее тяжелый взгляд более достойно: видимо, его совесть была чуть почище.
— Я говорил им, что это плохая идея, — сказал он. — Но разве ж они меня послушают…
«Если бы всерьез говорил, вместе со всеми не повязали бы», — резонно заметил внутренний голос.
Марина была с ним совершенно согласна, так что глянула на Шессера с многозначительной укоризной. Тот тоже отвел взгляд.
Марина перешла к орку.
— А я так и не понял, за что нас повязали, — честно признался тот. — Никого не трогали. Сидели у ворот, пели себе. Я со шляпой ходил, деньги собирал на постройку приюта…
Его пихнул в бок Амадеус — похоже, чтоб лишнего не болтал. Марина махнула рукой на простодушного парня и подошла к явному инициатору идеи. У которого, кстати, было при себе и орудие преступления — та самая лютня.
— Легавые на нас тупо взъелись, — буркнул он, пряча инструмент за спину. — Нам просто люди денег несли больше, чем им, вот они оторвались на нас.
Марина прикрыла глаза ладонью и покачала головой. Вот что первично: привычка всю вину сваливать на других, даже когда явно виноват сам, или комплекс неудачника? То ли все неудачники рано или поздно начинают искать причину неудач в окружающем их мире, чтобы не чувствовать себя «днищем», то ли они так сильно увлекаются поисками виноватых, что забывают делать хоть какие-то выводы и работать над собой. То ли это порочный круг, и опасны оба поведенческих паттерна.
Марина отняла руку от лица и еще раз глянула на Амадеуса. Нет, с этим сейчас бесполезно говорить: совесть у него либо еще не сформировалась, либо уже атрофировалась.
Со вздохом покачав головой, Марина сделала еще шаг и уставилась в прозрачные глаза красавчика Шермана.
— Я… честно… последний раз… — забормотал тот, мигом растеряв весь свой лоск. — Мы вообще не специально. Пели просто так. А потом кто-то из толпы бросил монетку, вот Модька и предложил…
«Деньги развращают, — прокомментировал внутренний голос эту вялую попытку оправдаться. — Детям деньги вообще нельзя, пока не разберутся, как мир устроен. Акцентуация на деньгах делает людей бедными в прямом и переносном смыслах. А тут еще и нет положительного родительского примера…»
Марина была с этим полностью согласна. Но, увы, ни за одну беседу, ни даже за целый урок нельзя сменить в человеке финансовую парадигму.
Шермана она тоже оставила. Сделала шаг и уставилась на… Криса.
«Ба! — воскликнул внутренний голос. — Мы ж его оставили в городе только при условии, что он замаскируется и будет сидеть ниже травы, тише воды!»
«А он и замаскировался», — Марина глянула на праздничную маску, сдвинутую сейчас на рога демона. Идиотская обезьянья рожа издевательски смотрела на нее пустыми глазницами, потому что повинная голова была опущена.
Марина глянула в глаза этому рогатому предателю. Крис зажмурился, как будто в ожидании удара, и втянул голову в плечи. А Марина поняла, что нет таких слов, чтобы объяснить ее разочарование в собственном педагогическом таланте. А уж хоть как-нибудь исправить этих уголовников и вовсе не было ни единой надежды. Крис ей это только что доказал.
«А ты правда надеялась их перевоспитать? — хмыкнул внутренний голос. — Брось. Воспитанием занимается общество и семья. Семей у них нет, а общество внушает им, что они изгои и преступники. Ты со своей моралью для них — как дрессированная обезьянка в цирке: забавно, не более того».
«Заткнись», — мрачно оборвала она своего собеседника, и в кои-то веки тот послушно ушел «на дно».
Крис, наконец, осмелился поднять на нее взгляд. Взгляд был сложный. В нем смешались и страх наказания, и природное желание всем перечить и ничто не принимать всерьез, и стыд. Вот только был ли это стыд за содеянное или же стыд за то, что попался?