Читать интересную книгу Кавалер дю Ландро - Жорж Бордонов

— Если ты так будешь продолжать, — говорил ему старый Форестьер, — ты станешь таким же богатым, как Крез!

— Воспитатель, — отвечал Ландро, — я хорошо усвоил ваши уроки и следую им.

— Другие на твоем месте окружили бы себя кучей слуг, заставили бы целовать себе ноги, имели бы своры собак для охоты на оленей и кабанов.

— По моим расчетам, тридцать собак за год съедают доход от двух ферм. У меня есть пара собак, и этого мне достаточно.

— Я тебя не упрекаю. Но, Юбер, я хотел бы, чтобы мой друг был счастлив, а ты одинок, и нет у тебя никакой конкретной цели. Ты довольствуешься простым, обыденным счастьем, какого может достичь любой.

— Да, воспитатель, это так.

— Тебе пора жениться, иметь наследников, чтобы твой род не прервался. А ты?

— Это имело смысл прежде. А теперь? Мне кажется, что эти древние обычаи доживают последние денечки, поддерживаются искусственно! Имя передается по инерции, кому-то хочется верить, что, несмотря ни на что, наш образ жизни еще возродится. Но я утверждаю, что это самообман. Карл X и принцы уйдут, как и пришли. Нам останутся только воспоминания и о прошедших временах, и о прежних нравах.

— Что с тобой? Откуда такая грусть?

— Это не грусть, воспитатель. Реальность может быть жестокой, но никогда грустной, она выше эмоций. Придет время, и таких людей, как я, будут сажать в клетки, как редких зверей, и показывать любопытным зевакам. В современном мире я кажусь немного сумасшедшим, и это меня радует. Но я уже чувствую неизбежные последствия 1789 года. Реставрация нас снова подняла на щит, позволила вернуться к нашей обычной безмятежности. Но, однако, наполеоновский кодекс не отменен. К нам снова вернулась прежняя привычка к власти, но, когда родители умирают, их наследство делится, а привычка к легкой жизни остается. Еще два-три поколения, и все! Я лучше буду жить один, чем увижу, как мои сыновья или мои внуки будут опускаться. О! Совсем не мысль о том, что им придется работать, меня пугает! В конце концов, разве я не этим занимаюсь? Но то, что было для нас смыслом существования, им совсем не будет нужно. Может так случиться, что им придется просить прощения, что они родились под тремя несчастными шпорами древнего рода. Тогда, воспитатель, зачем жениться? От этого я буду только страдать. Род Ландро закончится так же, как и начался: ничем не запятнав себя.

— Но разве нельзя как-то приспособиться к новой жизни?

— Нет! Мы больше никому не нужны! Наша страница в человеческой истории перевернута.

— Но все-таки, Юбер! Франция — монархия!

— Это ничего не значит, прошлое не возвратится. Король на троне! Но это уже другой король. И я вам повторяю, что нас мало-помалу отодвинут от власти, от командных постов.

— Тогда зачем ты копишь эти богатства?

— Мне ничего не нужно, у меня потребности простого солдата. И я мог бы служить, если бы мои услуги были нужны кому-нибудь в Париже.

— А я так хотел бы увидеть твоих детей. Это было бы для меня вознаграждением за все пережитое!

— Для меня тоже, но надо уметь достойно уйти. И все же…

Его посетил аббат Сьюро, сын старого товарища еще по Почетной гвардии, назначенный недавно кюре в Эрбье. Шевалье принял его с единственной целью, чтобы заявить:

— Когда я буду умирать, господин кюре, я вас позову. Это так же верно, как то, что меня зовут Юбер дю Ландро.

Он больше не разбивал бутылки о церковные паперти и даже стал вносить деньги в церковную кассу. Дело дошло до того, что аббат обедал в Нуайе чуть ли не каждый день. Он был так деликатен, что не попрекал шевалье за его отсутствие на мессах. Зная о его жизни и несчастьях, его постигнувших, аббат избегал любых неприятных для шевалье тем. Тонкий психолог, он лучше, чем Форестьер и все остальные, разобрался в этом сложном, противоречивом характере, увидел его плюсы и минусы. Тайна шевалье его смущала лишь в малейшей степени, во всяком случае, казалось, что она его совсем не беспокоит. Он вел себя по отношению к душе шевалье, как охотник в засаде, как аббат Гудон, когда тот обхаживал неокрепшую душу Элизабет Сурди. Но сравнивать шевалье с Элизабет — значит, попасть во власть опасных иллюзий!

Наступил сезон сенокоса, и на большом лугу перед имением начали косить траву. Стояла исключительно благоприятная погода, сухая и солнечная. Ландро брился у распахнутого окна. Взгляд его упал почти случайно на линию косарей. Он увидел, что один из них отстает, не успевает за общим ритмом. Шевалье спустился вниз, даже не стерев мыло со щек, в распахнутой рубашке и направился к работникам.

— Ты что, бездельник, — накинулся, он на молодого парня, — предпочитаешь отдыхать, а не работать? Перерыв еще только через час, и не раньше!

Парень молча поправил бруском косу и положил его в рог, привязанный у пояса.

— Ах, ты как себя ведешь, молокосос?

Все остановились. Старший из работников подошел к ним.

— Хозяин, — сказал он, — не надо его так ругать. Ему только пятнадцать лет. Он первый раз вышел косить, только начинает. Немного отстает, но это можно понять, необходимо втянуться. Да и подустал парнишка, мы уже пять часов в поле.

— Если он устал в пятнадцать лет, пусть займется чем-нибудь другим! Нечего спать на ходу!

— Ах, так! — ответил парнишка. — Повторите еще раз!

— О! Да у него язык работает лучше, чем руки! Прекрасно! Я повторяю! Ты без-дель-ник…

Почему он был так несдержан и неосторожен? То ли ненавидящий взгляд парня его распалил, то ли скрежет камня о стальное лезвие, а может, еще что-то?

— Да, я тебе повторяю: ты мне не нравишься. Ты плохо работаешь. Возьми расчет у Десланда и убирайся!

— Мне нужна работа…

— Иди за расчетом, придурок!..

Сверкнуло лезвие косы, и блестящая сталь вонзилась шевалье в ногу. Ландро попытался побороть боль и слабость, которые навалились на него, но вынужден был опуститься на траву, левой рукой зажимая рану. Работники окружили его, но никто не осмеливался к нему подойти. А кровь сочилась между пальцами.

— Отнесите меня в дом и позовите Десланда, — приказал шевалье.

Десланд распорол брюки ножом, наложил повязку. Ландро потерял сознание, его лицо было мертвенно-бледным и глаза закрыты. В Нуайе вызвали доктора, приехали Форестьер, Соважо и другие.

— Артерия, к счастью, не перерезана, — сказал доктор, осмотрев рану. — Если не будет инфекции, то он выкарабкается.

Форестьер остался в Нуайе. Когда шевалье пришел в себя, он сказал:

— На юридическом языке это называется покушением на убийство. Я советую тебе возбудить дело.

— Против пятнадцатилетнего мальчишки?

— Он тебя чуть не отправил на тот свет.

— Да, мог бы, но не хотел! Когда целят в ноги, не хотят убивать.

— Рана серьезная, глубокая. Доктор не скрывал, что положение серьезное. Ты останешься хромым.

— Лишнее доказательство, что коса была наточена, а мои упреки несправедливы.

— Но все-таки, Юбер…

— Все-таки что, дорогой воспитатель — мировой судья? Не надо трогать этого парня. Он мне нравится. Пришли его ко мне.

— Ты хочешь его поблагодарить?

— Он не трус!

Парень пришел, ни жив ни мертв. Его провели в комнату Ландро, и через четверть часа, которые он провел наедине с шевалье за закрытыми дверьми, он был нанят слугой. Никто не знает, о чем они говорили. Форестьер слышал только самый конец их беседы:

— Э, приятель, забудь об этом. Я знаю, что ты смелый парень, что другие были старше тебя. Не надо меня упрекать, я был зол. Но согласись и ты: было похоже, что ты валял дурака, а я не люблю бездельников. Ладно, все прошло. Иди, приступай к работе и ни о чем не думай.

Но рана воспалилась, нога распухла. Бедро стало фиолетовым. Лихорадка сотрясала шевалье, как осиновый листок, но он не терял сознания. Закаленный, нечувствительный к боли, он постоянно требовал, чтобы ему принесли то еще одну перину, то поменяли грелку. При этом еще посмеивался:

— Это хуже, чем в России, старина Десланд. Меня здорово трясет, и ноги холодеют. Чертова лихорадка!

— Хочешь, я пошлю за бывшим помощником барона Лари, доктором, который вылечил малышку?

— Если бы я боялся смерти, это было бы необходимо. Но я плюю на нее… Но что ни говори, а ты прав, только я хочу сначала встретиться с нотариусом… Чего ты ждешь, Десланд?.. Ладно, я тебе приказываю привезти как можно скорее нотариуса.

Розовый, кругленький нотариус, улыбчивый, с мягкими, плавными жестами, в цветастом жилете и фиолетовом рединготе, устроился за конторкой, приготовился записывать, но украдкой успел оглядеть обстановку комнаты. Шевалье, заметив его любопытный взгляд, «проржал»:

— Удивительно, не правда ли? Такое состояние и такая бедная обстановка! Ваш помощник живет в лучших условиях!

— У каждого свой вкус, господин шевалье!

Нотариус больше двух часов писал под диктовку дю Ландро. А затем с наслаждением долго зачитывал завещание двум свидетелям, первым попавшимся под руку Десланду работникам, чтобы соблюсти закон. Ландро твердой рукой подписал бумагу и сказал: