Под ногами хрустел и скрипел гравий, от соседнего дома доносились голоса рождественских певцов.
— Хани? — прокричал он, направляясь к забору.
Зимнее солнце уже село, живописная белизна утра полностью исчезла. Эдвард обнаружил, что тонет в темноте. Земля под ногами превратилась в грязную слякоть, темные облака грозили осыпаться снегом. Он упорно двигался вперед, хватаясь за забор, чтобы не споткнуться о камни, ветки живой изгороди или хвойные деревца. Продираясь мимо розовых кустов, он уколол руку о шипы на толстом стебле.
— Салли? Ты здесь, снаружи? — прокричал он, вздрогнув, когда теплая струйка крови потекла вниз по тыльной стороне руки. — Хани!
Он почувствовал, как онемели ступни, и холод пополз вверх по ногам. Идти по неровной земле стало невероятно трудно. Он спотыкался на каждом шагу, кричал и свистом подзывал Хани, пока не добрался до своего любимого дуба. Немного помедлив, оперся о ствол, потревожив сидящую наверху сипуху. Птица издала длинный, неприятный крик. Эдвард вытянул шею, вглядываясь в голые, похожие на когти ветви, и увидел пару мигающих черных глаз. Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Потом сова, издав еще один пронзительный крик, взлетела, скинув с насеста снежный ком. Звук заставил Эдварда вздрогнуть. Пытаясь уклониться от падающего снега, он отступил назад. И зацепился ногой за корень. А потеряв равновесие, уже не смог его восстановить. Он хватался за воздух. Ноги его так замерзли, что почти не слушались. Падая, Эдвард инстинктивно выставил руку, чтобы смягчить удар.
Когда ладонь его ударилась о землю, плечо пронзила острая боль. Закричав, он перекатился на бок, сжимая руку и судорожно хватая воздух в попытке справиться с болью. Когда Эдвард был подростком, то вывихнул плечо. И теперь инстинктивно чувствовал, что это случилось снова. Он сунул руку под куртку и ощупал плечо: шарик сустава вышел из своего гнезда и выступал наружу.
Он не осмеливался двигаться, не уверенный, что сможет выдержать сильную боль. Но, катаясь по земле, он промок; снег набился за ворот куртки и сочился вниз по спине. Эдвард дрожал от холода и потрясения. Он должен встать, иначе в считанные минуты замерзнет до смерти.
— Эй! Кто-нибудь меня слышит? — позвал он, зная, что один. Рождественские певцы, должно быть, ушли уже далеко. Но сама мысль о том, что никто не сможет прийти на помощь, была невыносима.
Еще с минуту он лежал на холоде, задыхаясь от боли. Нужно двигаться; здесь нельзя оставаться. Эдвард попытался привести мысли в порядок и успокоиться. Выбора не было: несмотря на боль, он должен подняться на ноги. До дома недалеко — лежа на земле, он видел свет висящего у крыльца фонаря. Если он сможет туда добраться, то позвонит в «скорую».
Он был кретином. За эту неделю он очень устал и был сильно расстроен. Не стоило выходить на улицу. Визжала не Хани. Возможно, другая собака. Или это было плодом его воображения. Ее здесь нет; никого нет. Когда он доберется до больницы, его жену найдут. Они где-то вместе с Хани. Просто нужно подняться, цепляясь за корни дерева, и быстро вернуться в дом.
Стиснув зубы, он перевернулся, и внезапно отчетливо услышал поблизости визг Хани. Его охватила паника. В конечном счете, он оказался прав. Она здесь, снаружи, на морозе, и она в ловушке. Он ощупал корни вокруг в поисках достаточно большого, чтобы подняться. Ничего. Опираясь на пятки, он елозил по грязи, цепляясь за темноту, пока, наконец, не наткнулся на толстый корень. Застонав, он приподнялся, схватившись за него замерзшими руками. Ему удалось встать на одно колено, затем на другое. Наконец, он поднялся на ноги.
Постоял немного, чтобы успокоиться, потом, стараясь не обращать внимания на соблазнительную близость дома, направился туда, где визжала Хани. Он просто не мог оставить ее здесь; она замерзнет до смерти. От боли кружилась голова. Сжав руку, он снова принялся звать Хани, желая, чтобы она дала знать, где находится. Взгляд его зацепился за крытый бассейн. Шагая так быстро, как позволяли дрожащие ноги, он, наконец, добрался до него и приложил руку к запотевшему окну. Какое-то время ничего не происходило — сад погрузился в полную тишину — затем он услышал изнутри тихое скуление.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Хани? — он бросился к двери. Боль в плече так сильно прострелила руку, что из глаз брызнули слезы. Но образ любимого спаниеля, попавшего в беду, гнал вперед. — Хани, держись, я иду.
Он с силой надавил на ручку, но дверь не сдвинулась с места. Расстроенный, он колотил по ней, яростно пинал. Дверь была заперта. Ключи находились в доме. В его состоянии поход туда займет уйму времени. Хани снова тихо заскулила. Эдвард стукнул по двери здоровой рукой. Если собака в бассейне, она могла утонуть. Он осмотрелся вокруг в поисках чего-то полезного, и подобрал камень. Как можно выше подняв руку, он бросил его в дверь, вдребезги разбив одно из стекол. Потом просунул руку внутрь, в зазубренную дыру, чтобы открыть замок. Щелк. Он оказался в теплой комнате.
— Хани? Хани, ты здесь? — прокричал он, включая свет.
Он двинулся вокруг бассейна в неудобных сапогах, крепко прижимая к себе поврежденную руку.
Из-под крышки бассейна раздался панический визг, и Эдвард увидел, как что-то движется.
— Держись, Хани, я иду.
Нетвердой походкой он направился к ней, дважды поскользнувшись по пути. Эдвард видел ее мокрые лапы, отчаянно цепляющиеся за край бассейна. Крышка была плотно закрыта, и ему с трудом удалось приподнять ее одной рукой и отодвинуть. Наконец, появилась маленькая, промокшая коричневая мордочка с выпученными, испуганными глазами. Он сдавленно вскрикнул.
— Хани? Какого черта ты здесь делаешь?
Собака цеплялась за край бассейна явно в состоянии крайнего изнеможения. Эдвард наклонился, чтобы вытащить ее.
И услышал позади шаги. Но, прежде чем он смог хотя бы повернуть голову, кто-то толкнул его сзади. Так сильно, что не было даже шанса удержать равновесие. Эдвард свалился в бассейн.
Вода накрыла его с головой, наполнила уши, глаза, рот. С одной рукой было невероятно трудно снова всплыть на поверхность; каждое движение, словно нож, впивалось в больное плечо. Наконец, кашляя и задыхаясь, он вынырнул и схватился за бортик. Эдвард отчаянно осматривался, ища того, кто его толкнул. В поле его зрения, на уровне земли, возникли ноги в гладких черных кожаных ботинках, насквозь промокших от воды. Но когда он поднял взгляд, то увидел лишь крышку бассейна, опускавшуюся ему на голову. Эдвард попытался толкнуть ее наверх, но у него не было сил.
— Пожалуйста… нет, — пробормотал он. — Стойте, что вы делаете?
Он еще пытался бороться, но любое движение отдавалось в руке мучительной болью. После падения сил больше не осталось. Хани все еще была здесь, цеплялась когтями за его поврежденную руку. И вскоре ее паника начала передаваться ему. Эдвард пытался держать голову над поверхностью воды. Но крышка продолжала давить на него. Теперь оставался открытым лишь один угол. Эдвард онемевшими пальцами вцепился в край бассейна.
— Держись, Хани, — проговорил он. — Мы выберемся отсюда. Просто держись.
Когда Хани, вскарабкавшись по вывихнутому плечу Эдварда, взобралась наверх, а потом соскользнула вниз по руке, его вырвало водой. Он в жизни не испытывал подобной боли.
Внезапно в воде появилась рука, схватила паниковавшего спаниеля и вытащила наружу. Еще одно движение, и оставшийся угол крышки бассейна упал над головой Эдварда.
Он начал колотить по винилу. Уже не в силах контролировать панику, Эдвард бессознательно всхлипывал. Через неделю Рождество; в голове его возникли образы дочек, сбегающих вниз по лестнице рождественским утром. Теперь это Рождество, да и все последующие, для его жены и дочерей будут испорчены. Он выкрикнул их имена, зовя Салли изо всех оставшихся сил; цеплялся за крышку, пока пальцы не начали кровоточить, окрашивая воду в красный.
Он соскользнул под воду, поначалу пытаясь бороться: вверх-вниз, тонуть-плыть, тонуть-плыть. Тонуть. Тонуть-плыть. Тонуть… задержать дыхание, бороться ради девочек, бороться.