Все разместились. Каждый понимал, что это временная камера, «сборка», карантин, где люди находятся недолго, а потом их расселяют по «хатам» — камерам.
Через несколько дней более-менее освоились. Александр обратил внимание, что в основном все вели замкнутый образ жизни — никто ни с кем не разговаривал. Некоторые стали хорохориться, строить из себя «крутых», но всех без исключения ждала тюремная проверка, или «прокладка», как ее называют.
Никакого радио, телевизора в камере не было, но постоянно была слышна музыка, доносящаяся откуда-то со двора. Это в основном были радиопередачи станции «Европа плюс». Музыка была слышна целый день и замолкала только ночью, причем в вечернее время, когда администрация уходила и оставались только дежурные, звук, казалось, специально усиливали, чтобы заключенные не переговаривались с соседними камерами. Но это не так уж и мешало общению.
Вечерами делать было нечего, и некоторые все же стали собираться группами. Безусловно, всех волновал переход — «заезд» в общую камеру, поэтому главной темой разговоров было то, что кто-то слышал от своих знакомых, ранее сидевших, приводили разные примеры подлянок, проверок, прокладок, которые чаще всего применяются к первоходкам.
Вскоре Александр уже знал, что ни в коем случае нельзя ничего поднимать с пола, никогда нельзя подходить к петухам — опущенным, садиться с ними рядом, разговаривать. Нельзя оправляться, когда кто-то ест. За это можно быть очень серьезно наказанным — серьезно избитым или даже опущенным. Говорили и о многих других провокациях. Но, конечно же, всех подлянок знать нельзя. Иногда опытные заключенные специально проводят испытания — как новичок поведет себя, как выдержит в «специальных» условиях.
Так прошла неделя карантина. Александра за это время никто не беспокоил, никуда не вызывали, хотя других его сокамерников часто «дергали» на допросы или на беседы с адвокатами.
Мысль о том, что скоро придется переходить в общую камеру, все больше волновала Александра. Ему постоянно мерещились провокации — либо его жестоко избивают, либо опускают… Наконец, день перевода пришел. В камеру вошел конвоир со списком, назвал несколько фамилий и приказал выходить с вещами.
Пятеро названных выстроились в шеренгу, конвоир еще раз проверил список. Каждый назвал свои имя и фамилию, год рождения. Затем конвоир приказал повернуться и цепочкой идти за ним. В коридоре Александр увидел еще одного конвоира, с дубинкой и небольшим баллончиком со слезоточивым газом, больше похожим на флакон с дезодорантом. Он ударял большим ключом-«вездеходом», открывающим почти все двери, по стальным решеткам. Каждый раз, когда пятерка заключенных проходила один отсек, конвоир открывал дверь другого отсека, их заставляли поворачиваться лицом к стене. Так же делали, если навстречу шла другая группа заключенных.
Тюремные коридоры были просторными, арочного типа. С одной стороны располагались железные двери с массивными засовами. На дверях были написаны номера камер — 158, 160. На другой стороне соответственно 157, 159 и так далее.
Пока пятерка шла по коридору, никаких звуков из камер слышно не было — то ли изоляция была очень хорошей, то ли многие уже спали — была полночь.
Наконец они подошли к последнему отсеку, где располагалась камера, в которой должен был сидеть Александр. К этому времени двоих из их группы уже определили на постоянное место.
Конвоиры постучали ключом по решетке. Неожиданно из правой двери вышли еще два конвоира и мужчина в форме капитана внутренних войск с красной нарукавной повязкой. Это был корпусной. Он о чем-то поговорил с конвоиром, сопровождавшим оставшихся заключенных, потом взял документы и стал читать. Заключенных заставили повернуться лицом к стене и расставить ноги, стали обыскивать. После короткого обыска, ничего не найдя, повели в камеру.
Когда Александра подвели к железной двери с № 168, у него даже перехватило дыхание, пульс участился. Он очень волновался, невольно зажмурил глаза.
Конвоир повернул ключ в замке, отодвинул засов и открыл дверь. Александр увидел темное помещение с тусклыми лампами. Воздух здесь был необыкновенно спертый. На «шконках» лежали люди. Многие спали, но несколько человек смотрели телевизоры. В камере их стояло два — цветной в одном углу и черно-белый в другом. Еще несколько человек сидели в стороне и разговаривали между собой, а четверо — за столом, играя то ли в нарды, то ли в домино.
Конвоир слегка подтолкнул Александра, тот вошел в камеру и остановился у порога, оглядывая помещение. Это была комната около 50 квадратных метров. В ней находилось 70–80 человек. Почти все «шконки» были заняты. Два небольших окна, расположенных наверху, были закрыты решеткой. С правой стороны была параша, недалеко от нее — умывальник. «Шконки» были трехъярусными. Многие «шконки» были закрыты чем-то напоминающим ширмы. Везде были протянуты веревки, на которых сушились рубашки, майки, тельняшки, белье. Некоторые «шконки» были украшены вырезками из журналов, какими-то плакатами, старыми календарями с изображениями японских девушек в купальниках.
Александр в растерянности остановился, никто не обращал на него внимания — каждый занимался своим делом. Вдруг со «шконки» в противоположном углу встал паренек небольшого роста, стриженый, в спортивном костюме, не спеша подошел к Александру и спросил:
— Как тебя зовут?
Александр назвался.
— Откуда?
— Из Москвы.
— По какой статье?
Александр назвал статью.
— Первый раз?
— Первый.
— Вижу. Ладно, проходи, не тушуйся. Присядь пока на эту «шконку», — парень махнул рукой. — Как видишь, у нас со спальными местами проблема, так что спать будешь в три смены. Тебе потом все объяснят. Давно с воли?
— Три недели.
— Все это время на карантине сидел?
— В ментовке, потом на карантине.
— Все ясно. Ладно, проходи, садись.
Александр просидел на «шконке» почти всю ночь. К нему никто не подошел, никто им не интересовался.
Утром, часов в шесть, жизнь в камере возобновилась. Кто-то пошел умываться, кто-то — в туалет. Зазвучала «Европа плюс». Некоторые продолжали лежать на «шконках».
Вскоре в воздухе запахло едой — видимо, заработала кухня.
Завтрак не заставил себя долго ждать. Открылось окошко, затем — дверь, и в камеру въехала небольшая тележка, на которой стояло несколько кастрюль.
После завтрака всю камеру вызвали на прогулку. Заключенных сопровождали несколько конвоиров.
На свежем воздухе занимались кто чем: кто-то курил, кто-то просто ходил, кто-то занимался физическими упражнениями — отжимался, подтягивался… Камера сразу же была разбита на несколько отсеков, и каждый должен был находиться в своем.
Накрапывал мелкий дождик, но Александр был рад тому, что он в какой-то степени был на воле.
Прогулка длилась около сорока минут. Потом раздалась команда конвоира: «Камера, прогулка окончена!» Всех снова сгруппировали и повели обратно в камеру.
Когда пришли в камеру, Александр заметил, что в камере был шмон. Все вещи были разбросаны, матрасы перевернуты. Каждый поднимал только свои вещи, ворча и проклиная всех ментов.
Затем кто-то сказал:
— Аэробика начинается!
Почти все обитатели камеры прилипли к экранам телевизоров. Там началась утренняя гимнастика. Женщины, одетые в спортивные облегающие купальники, настолько привлекали заключенных, что каждый из них старался обсудить какую-либо из них.
Александр не стал смотреть телевизор, а сел немного в стороне, продолжая осматриваться и наблюдать за заключенными.
Когда передача закончилась, к нему подошел невысокий парень и сказал:
— Ну, здорово, браток, давай знакомиться.
Александр назвал свое имя.
— А я — Васек, — сказал парень. — Первый раз?
— Первый.
— Не тушуйся! Здесь тоже жить можно. Главное — правильно себя поставить, — шепотом добавил Васек. — Сейчас «смотрящий» придет, тебе надо ему представиться.
Действительно, минут через пятнадцать пришел «смотрящий». Дверь в камеру открылась, вошел мужчина лет тридцати — тридцати пяти, в дорогом спортивном костюме, с развитыми мускулами, толстой шеей, коротко стриженный. Спокойной, уверенной походкой он подошел к столу и опустился на скамью. К нему тут же подсели несколько человек и стали что-то шептать на ухо. Время от времени он кивал, иногда переспрашивал.
«Смотрящий» был заключенным, получившим девять лет, и готовился отправиться на этап. У него это была вторая ходка. Бригадир то ли одинцовской, то ли подольской преступной группировки, он сразу завоевал тюремный авторитет. Кроме того, он знал сидящих в сизо воров, с которыми поддерживал связь через «малявы». Ими он и был поставлен «смотрящим» на камеру.
К Александру подошли ребята и сказали: