— Пожалуйста… — говорит заложник, и я наношу ему удар в шею, убеждаясь, что детектив меня видит.
Машина останавливается, и дверь открывается.
— Руки вверх. — говорит детектив, держа пистолет.
Подыгрывая, я поднимаю руки, держа нож в ладони.
— Брось оружие.
Детектив нажимает на курок, и я крепче сжимаю рукоятку.
— Действуйте, детектив. — говорю я. — Вы видели, что я сделал. Я тот, кто тебе нужен.
— Ремеди тоже здесь.
Я задерживаю дыхание. Он сказал «Ремеди»?
— А теперь, — медленно говорит детектив, — если ты беспокоишься о Ремеди, брось нож.
Лезвие с грохотом падает на асфальт. Я ничего не могу сделать, пока не удостоверюсь, что она в безопасности. Я наклоняю голову, держа обе руки вверх.
— И что тебе сказала Ремеди? — спрашиваю я.
— Я видел записи с камер наблюдения. То, что ты сделал с ее отчимом, было почти мило.
Он подходит ближе, держа пистолет направленным на меня, и на заднем сиденье светится силуэт лица Ремеди. Окно приоткрыто, на проветривание, но она просто наблюдает за нами.
Она замешана в этом? Она привела детектива, как я ей сказал?
Детектив хрустит шеей.
— Убедиться, что ее отчим умер? Это больше, чем кто-либо мог бы для нее сделать. Но это моя работа. Я бы позаботился о нем правильно.
Он чертовски горд, это смешно.
— И что? Ты посадил бы ее отчима в тюрьму? Потом он выходит и снова делает то же самое с чужой дочерью? — я смеюсь. — Мы оказали вам услугу.
— Мы? — спрашивает детектив, приподняв брови. — Мы?
В моей груди разливается тепло, полное силы и страсти, обжигающее меня.
Мы — союз. Я здесь, чтобы убедиться, что она жива, даже если это означает, что я не выживу.
Ремеди — это мой выбор, и я никогда не откажусь от нее.
Я должен убедиться, что детектив не будет допрашивать Ремеди.
— Ты прав. Позволь мне взять на себя ответственность. — говорю я и шевелю пальцами. — Ремеди была пешкой. Она ничего не значит для вашего расследования.
Я ограничиваюсь этой истиной. Я должен сделать так, чтобы казалось, что это полностью мое. Я ненавижу себя за эти слова, но я должен показать ему, что она ничего не значит, чтобы она могла быть свободной.
— Тупая шлюха, наверное, даже не поняла, что я ею манипулирую.
— Хорошая попытка, но я видел, как она убила своего отчима. — говорит детектив. — Даже если ты манипулировали ею, она держала нож. Она ни в коем случае не невинна. Судья и присяжные могут смиловаться над ней, учитывая, что отчим оскорблял ее и манипулировал психопатом.
Он прищуривается, выпрямляя стойку, готовый сбить меня с ног.
— Но ты — худший кусок дерьма, который мог попасться ей на пути.
Детектив прав. Ремеди лучше без меня. Но я дал ей свободу, шанс быть самой собой, и я не жалею об этом. Я сделаю это снова, если это будет означать, что она в мире с собой.
И если это означает попасть в тюрьму или умереть за нее, то я, черт возьми, сделаю это.
Вы должны сделать все, чтобы защитить того, кого вы любите.
— Убей меня. — требую я. — Мы с тобой оба это знаем. Я ей как отчим. Я продолжу убивать. И поверь мне, детектив, ты будешь следующим.
Он продвигается вперед, все еще направляя на меня пистолет, затем отбрасывает темно-бордовый нож в сторону. Он несётся к кустам и камням.
— Я не собираюсь тебя убивать. Я посажу тебя в клетку, ты, невыносимый ублюдок.
Я смеюсь. Этот сукин сын думает, что поступает правильно.
— Ты такой благородный. — издеваюсь я.
— Как это будет? — направляет пистолет на машину, затем снова фокусирует его на мне. — Ты позволишь мне арестовать тебя или собираешься драться со мной?
Я не могу убить детектива, не наведя на нас больше глаз, особенно на Ремеди. Если она на заднем сиденье его машины, то есть большая вероятность, что кто-то знает, что они вместе. Он оказывается мертвым, и она будет первой, кого они проверят.
— Отпусти ее, и я позволю тебе арестовать меня, — говорю я.
— Ты знаешь, я не могу этого сделать, но я позабочусь о том, чтобы она получила хорошего судью. Она по-прежнему хорошая девочка.
Хорошая девочка.
Мои ногти впиваются в ладони от этих снисходительных слов. У детектива хватило наглости унижать ее после всего, через что ей пришлось пройти? Обращаться с ней как с жертвой, а не как с выжившей? Даже не признавая тот факт, что она такая же убийца, как и я.
И это меня раздражает.
Она не хорошая девочка. Она чертов кошмар.
И она вся, черт возьми, моя.
Я замахиваюсь кулаками вперед, и он атакует меня тыльной стороной пистолета. Я кружусь вокруг, уклоняясь от его ударов. Но он выбивает меня с ноги, и я ложусь на спину, притворяясь ошеломленным, а затем бью его коленом в грудь, выбивая воздух из его легких.
Я падаю на четвереньки в поисках ножа. К тому времени, как я его нахожу, он уже снова на ногах. Одной рукой я хватаю нож, а другой бросаю пригоршню земли и камней.
Камешки попали ему в глаза, и он воет. Гордость пылает в моей груди. Это дешевый ход, но меня это не волнует. Я хочу уже закончить это.
С каждым ударом, который мы наносим друг другу, грызущее ощущение расползается по моей груди, заставляя все внутри меня сжиматься. Я непобедим.
Как бы я ни старался умереть, всегда кто-то меня останавливает. Полицейский пытается спасти мне жизнь. У приемного родителя наконец-то появилась совесть. Жертва, слишком напуганная, чтобы сопротивляться. Или Ремеди, дающая мне шанс.
У нее есть надежда и вера в меня, которой я не заслуживаю.
Но к черту все это. Я люблю ее. И это для нее.
Он бросается ко мне, и на этот раз я поднимаю нож, чтобы нанести ему удар в руку, но детектив использует этот момент, чтобы вырвать нож из моей руки. Он бьет меня кулаком по лицу, прижимая меня к асфальту, и я замираю.
Ремеди прижимает глаза к окну, ее запястья скованы наручниками. В ее выражении лица есть боль и разрушение, и я не могу позволить, чтобы ее жизнь была разрушена.
Это не может быть ее конец.
Я сплевываю кровь на асфальт, а детектив тянется за наручниками.
— Ты арестова…
Я выбегаю из его досягаемости, но он надевает мне наручники на запястье. Я ударил его свободным кулаком, затем выбил пистолет из кобуры. Его ноги подгибаются, и я поворачиваюсь на четвереньках, тянусь к пистолету.
— Если ты прикоснешься к этому оружию, у меня не будет выбора. — кричит он.
Но этот ублюдок меня не убивает. Он достает второй пистолет из скрытой кобуры.
Это он. Мой конец.
Но меня не волнует смерть. Все, что меня волнует, это она.
— Вы арестованы за убийство Кассиуса Уинстона, и…
Фары включаются, и мы оба смотрим на свет.
***
Ремеди
Включив фары, я снова переключаюсь на наручники. Заколка скользит между липкими кончиками моих пальцев.
«Черт, черт, черт.» шепчу я про себя.
Я вся в поту и отчаянно пытаюсь это понять.
Замок на одной из наручников наконец открывается, освобождая мне одну руку. Я позволяю наручникам свисать с другого запястья и тянусь к рулю. Мне чертовски повезло, что Питер оставил ключи в замке зажигания, но я не знаю, что мне теперь делать.
Я слышала все, что сказал Кэш.
«Ремеди была пешкой. Она не касается вашего расследовании». Но я знаю, что он не хотел, чтобы и меня арестовали. Я непрерывно сигналю.
Он визжит, как летучая мышь, и двое мужчин вздрагивают, но Питер остается сосредоточенным.
Мы оказали вам услугу, сказал Кэш. Мы. Нас. Кэш верит в нас.
Кэш стоит на четвереньках, как животное, хромая, чтобы добраться до другого пистолета, но у Питера есть второй пистолет, и у нас мало времени.
Кто-то умрет.
Когда Питер сказал Кэшу бросить нож, если он заботится обо мне, Кэш мгновенно отпустил нож.
«Убей меня или я буду продолжать убивать» — сказал Кэш.
Он хочет умереть за меня.
Нас обоих следует арестовать. Это правильно.