У Коли была такая же, ершиком, челка. И левое ухо у него тоже оттопыривалось, обморозил в детстве, и поворот головы был тот же. И спал Коля на том же месте, только никелированной кровати тогда не было, а вместо нее стоял громоздкий сундук.
— Большой у тебя сын, — произнес тихо Арсений.
Александр наклонился, поправил сбившееся в ногах Михаила одеяло.
— Большой, — любовно прогудел он.
Арсений долго не мог заснуть, все удивлялся совпадению. Надо же, приехал в родной город и лежит на этом старом, чудом сохранившемся диване, а напротив, у стены, спит Михаил, его племянник.
Совсем уж рассвело. Тюль на окне, подкрашенный солнечным лучом, чуть дышал: была открыта форточка. Желтые блики плавали на противоположной стене.
В комнату, сонно щурясь и почесываясь, вошел Александр. Увидев, что Арсений не спит, кивнул головой.
— Погода сегодня как по заказу. Жарко будет.
Почмокал губами и вышел на кухню, откуда вскоре послышался шум наливаемой в чайник воды.
Арсений взглянул на часы: семь. Михаил безмятежно спал, раскинувшись молодым крепким телом на постели. Сейчас он лежал на спине, и Арсений снова внимательно поглядел на племянника. Нет, Миша не похож на Колю. Нос с горбинкой, скулы узкие, очертания бровей резкие — совсем другая порода. Арсений рывком поднялся с дивана, надел брюки, сунул босые ноги в ботинки.
На кухне Александр сидел на низенькой скамеечке около раскрытого окна и курил. Когда Арсений вошел, старший брат встал, привернул газ в плите и снова сел, показав рукой на соседний стул.
— Ну что? — тихо спросил он. — Как спалось?
— Спал… Ничего, — ответил Арсений.
— А я часов до трех не мог уснуть. Как ты приехал — ну хоть вставай…
— Что так?
— Сам не знаю, — Александр быстро затянулся и бросил окурок в ведро. — Колю вспомнил.
— Я тоже думал о Коле…
Братья помолчали.
— Все старался представить, какой он был в те годы. Как ходил, что говорил, какой-нибудь случай пытаюсь вспомнить. И знаешь, — вздохнул Арсений, — ничего конкретного. Ты-то постарше меня был, у тебя, наверное, побольше в памяти осталось. А я ничего не могу припомнить. Вот фотографию его вижу — перед самой войной Коля снимался. А чтобы так, конкретно, в жизни — нет… Даже обидно.
Александр наклонил голову, запустил в редкие седые волосы пальцы, несколько раз провел, как бы причесываясь.
— И я, Арся, тоже ничего такого не могу вспомнить, — проговорил он тихо. — Хоть ты и говоришь, я постарше, вроде как у меня должно быть больше разных моментов, чтобы запомнить. А я не припомню. Ведь столько лет прошло. Просто я вчера подумал о том, как получается у нас в жизни. Наш Коля воевал на фронте — это мы знали. Но что он получил награду — мы узнали об этом только сейчас…
— Что поделаешь, — произнес также тихо Арсений. — Миллионы людей воевали. Такая была обстановка…
— Но все же странно, правда? — повторил Александр. — Мы до этого как рассуждали про Колю: пошел на фронт, воевал. Все! Больше ничего не знали. А вот теперь эта награда — ты понимаешь меня? Вроде как Коля открылся нам в той своей жизни. Немного, правда, но все же открылся…
— Я понимаю тебя, — покачал головой Арсений.
— Ведь сначала как написали: «Пропал без вести…» Я в сорок пятом, когда вернулся с войны, его письма читал: ведь сколько ему пришлось быть на фронте, полгода-то будет ли — тут чего не надумаешься… А награда-то, — вздохнул Александр, — уже тогда была ему, в сорок пятом. И даже раньше — в июле сорок второго. Понял — была.
Брат, наморщив лоб, посмотрел в окно, куда-то вверх, где виднелась полоска голубого неба. Но, возможно, он совсем и не смотрел на эту полоску, а только делал вид, что смотрит — на самом же деле он старался представить себе то далекое время, когда сам вернулся с фронта, в этот старый дом, когда читал полученные от Коли письма.
— Ты скажи, хорошо, что награда нашла его, пока еще мама жива, — сказал приглушенным голосом Арсений.
— Да, да, — кивнул Александр, продолжая думать о чем-то своем. — Хорошо, что нашла, ты верно заметил, — он достал из пачки папиросу, стал разминать ее в своих заскорузлых пальцах. — Пойдем на двор, Арся. Там и умоемся.
— Пойдем.
Александр взял полотенце, мыльницу, набрал из крана воды в ведро. Уже спускаясь с крыльца, спросил:
— Слышь, Арся. Неужели для этого потребовалось почти тридцать лет?
Он взглянул на брата, но, увидев его заблестевшие в волнении глаза, замолк.
Холодная вода освежила обоих. Потом они присели на лавочку, тут же во дворе, и заговорили о разных пустяках. Дом, в котором жил Александр, был старый. Сколько лет этому дому — никто не знает. Когда-то он принадлежал одному хозяину, а сейчас в нем жило три семьи: Александр в двух комнатах, а в другой половине еще две, у тех было только по комнате. Крыша во многих местах была залатана оцинкованным железом, стены обшарпались, крыльцо покосилось. Александр рассказывал, что на автобазе обещают ему квартиру — пятиэтажный дом строится.
— В Москве у вас быстро строят, а у нас не так, — сказал он.
Потом помолчал и добавил задумчиво:
— Ребятам, конечно, очень хочется в новый дом. Ванна там и другие удобства. А я так и не знаю, особо не рвусь… Нет у меня особого стремления. Привык, понимаешь, здесь. Даже и представить не могу, как мы жить будем в другом месте. Тут вот вышел во двор, сиди себе, дыши, поглядывай. Сарайка у меня рядом — что поделать надо, построгать или запаять. Опять же летом в жару спать можно.
Он снова достал папиросу и закурил, продолжая щуриться на окна своего дома, разглядывая его как давнего и хорошего знакомого.
— Подлатать бы его чуток, так можно бы тебе жить да жить… Веселее тут как-то, чем в этих пятиэтажных домах.
— Чем же веселее? — спросил Арсений.
— А вот чем, — сказал Александр, глотнув очередную порцию дыма от папиросы. — К примеру, в воскресенье придет ко мне Толя, мой сосед. Мы, конечно, выпьем. Все по-хорошему, честь по чести. А потом, конечно, запоем. Ну, разные песни начнем петь. Моя Лиза тут же скажет: «Пошли вон!» То есть на двор нас выгонит. Мы не протестуем, выйдем с ним во двор, сядем вот здесь на лавочку и поем себе дальше. Все песни, какие знаем, перепоем. Кто нас тут оговорит. Люди свои, хорошо знакомые. Пройдут, поприветствуют. Ну, посмеются, если у нас не больно складно получается — и все. А ведь в том-то доме на улицу так просто не выйдешь. Даже в квартире и то не