Читать интересную книгу Толмач - Гиголашвили Михаил

Тебе наверняка известна история, как грубый мужлан Рогожин влюбился в тонкого супергея Мышкина, домогался, терзал и мучил его. Ведь проклятый кишкоправ Рогожин халду Настасью только из ревности убил – чтоб под ногами не путалась, между ним и князем не лезла. Опять женщины виноваты и должны пострадать. Ничего уже не поделаешь – традиция…

А вот с парой «Раскольников – Порфирий Петрович» мокрощелка просчиталась. Неправильно пары строит. Надо бы «Раскольников – Свидригайлов». Или, в крайнем случае, «Раскольников – Разумихин». А Кириллов из «Бесов»?.. Вялотекущий педик-невротик. Ну, не всадил ему когда-то в Америке Ставрогин, побрезговал. И Шатов отшатывается. Так что же теперь, стреляться?.. Вот это особенно поразительно в скрытых гомиках: достоинства с гулькин бублик, но амбиции – необозримые.

Плаксивая баба Тургенев и сам никого не трахал, и герои его все – зоофилы: Хорь Калиныча жарил за милую душу, Базаров-кукурузник с овцами баловался, но большего кайфа, чем Герасим от Муму, ни один герой не получал (даже в ночном, на Бежином лугу, с жеребятами сношаясь, ребятишки такого не испытывали). Герасим, бедняга, случайно заеб Муму до смерти – он же, глухарь, ее визгов не слышит!.. Испугался факта и утопил труп. Такой вот суп из семи залуп.

В общем, права мокрощелка – комплексы заели русскую литературу, все хотят через задние страдания до передней истины докопаться. Сущий Мертвый дом, а из окон голые кобелены пялятся.

Во второй части работы она хочет этимологию разных слов по теме изучить, у нее уже много разного материала собралось. Вот, например, известно ли тебе, что слово «шлюха» произошло совсем не оттуда, откуда Даль думал (от «шляться»), а пришло с Востока, где в древности была традиция по праздникам слать подарки градоначальнику, а подарки эти доставляла красивая женщина, которая с дороги оставалась ночевать у адресата, на иврите она называется «посланная», на слух же это звучит как «шлюха» (с ударением на «а»).

А вот такое упругое слово «блядь» – откуда оно? Думаешь, происходит от древнерусского глагола «блядити» (что означает «обманывать, пустословить», восходит к праиндоевропейскому «bhla», «дуть», отсюда знаменитое «bla-bla-bla» – «пустая болтовня»)?… Или как Даль думал – от «блуждать-блудить»?.. Совсем нет. Исток его – в мусульманском обычае, что приличная женщина не выходит на улицу иначе, чем опираясь на руку мужчины-провожатого; если же какая-нибудь дама оказывалась на улице одна, то это называлось «без руки», а звучит это на арабском как «бли яд».

Потом спорили с ней, кто у кого учится: писатели у народа или народ у писателей? Сошлись на том, что вначале писатели слушают, что и как народ говорит, а потом уже народ слушает, что и как писатели говорят.

Ладно, пора кончать письмо, поезд к вокзалу подходит, в лагере уже ждут не дождутся, давно не был.

Жизнерадостный Бирбаух с размаху хлопнул печатью по обходному листу:

– Готово! Время пошло! – Сделал украдкой глоток пива и произнес с иронией: – Идите, работайте, чтоб на черный день было. Хуже бедности может быть только смерть!

– Зато после смерти настоящая демократия наступает, – кивнул я, заглядывая в приемную.

Много глаз уставилось на меня. Страх, мольба, надежда, ожидание. Жутко. Я поспешил уйти. Неловко чувствовать себя ламой-похоронщиком, который помогает духу покинуть тело, перейти в мир иной. Паром между двумя берегами. И на каждом берегу на тебя что-то липнет, вяжется, льется, капает, наползает. Не прав тот глупый мудрец, сказавший, что вид чужих несчастий успокаивает. От всего остаются следы и раны, от которых приходится в грубый панцирь лезть, не то плохо будет.

В комнате переводчиков Рахим и старая карга-китаянка Линь Минь пьют чай и обсуждают вопрос, с какого времени Европа стала принимать беженцев.

– А вы как думаете? – спросили они у меня.

– Не знаю, – ответил я. – Как-то этой темой не интересовался.

Рахим, прикрыв глаза, сказал, что стали принимать после 1951-го, когда в Женеве подписали конвенцию о беженцах: рабочие руки нужны были, людей не хватало, надо было поднимать экономику после войны.

– Да, тогда получить беженство было куда легче, – отозвалась Линь Минь. – Даже когда я осталась, в 70-х, это было сделать нетрудно. Я была спортсменкой, с командой поехала на чемпионат мира и сказала в полиции Франкфурта-на-Майне одну-единственную фразу. И меня тут же приняли, дали курсы, работу, квартиру, гражданство и все прочее.

– А что за фраза волшебная была?

– «Не согласна с коммунистическим режимом в Китае».

– В каком году это было?

– В 1970-м, – подсчитала Линь Минь на серых пальчиках. – Тогда и гастарбайтеров наприглашали, а теперь не знают, что с турками, югославами и итальянцами делать, которые тридцать лет назад сюда приехали, а уехать не захотели. Даже в Южной Корее листовки по фабрикам разбрасывали: «Кто хочет поехать на работу в Германию, пусть явится туда-то тогда-то»…

Я слушал ее, помалкивая. Значит, старой карге всего около пятидесяти лет! А мне казалось, намного больше. Из-за морщин. И кожа желтая со временем сереет. Кофта с дурацкими дутыми рукавами, юбка-плиссе. И волосы в проплешинах. И каждый раз так нагло спрашивает у меня, когда, мол, ваши русские из Сибири выкатятся, чтобы китайцы могли на свои исконные земли вернуться. Китайцев только не хватало!.. «Сибирь “Газпрому” самому по горло нужна… Черномырдин лично за родной “Газпром” своими руками все полтора миллиарда китаёзов передушит!» – подумал я, устраиваясь в углу.

– Раньше было легче, потому что столько беженцев не было. Советский Союз все в границах держал – попробуй убеги! – сказал Рахим. – Я помню, когда я ушел из Ирака, большая дружба была между Саддамом и СССР. Саддам себя до сих пор социалистом называет. А его сынок, сволочь, по свадьбам ходит и невест себе в постель забирает, право первой ночи, как при ханах и султанах было…

– У него двое сыновей?

– Да, Удей и Кусай.

– Я где-то читала, что этот Удей – очень неприятный человек? – сказала Линь Минь.

– Неприятный? – удивленно переспросил Рахим. – Да он убийца, насильник и подонок, каких поискать. Весь народ его ненавидит. Говорят, ему недавно детородный орган отстрелили. Явно кто-то из мужей, братьев или отцов тех, кого он обесчестил… Кто такое может простить?.. Сам Саддам не лучше. Когда по школам, заводам и праздникам ездит, женщин себе выбирает: если женщина ему понравится, он на нее так ласково посмотрит, скажет что-нибудь и рукой по виску проведет – готово, охрана этот пароль знает. Вечером эта женщина будет у Хозяина во дворце… – И Рахим элегантно показал, как именно Саддам рукой в перчатке проводит по седому виску, а я подумал: «Вот Саддам – это настоящий начальник лагеря, а не маламзя ползучая, тютя-растютя!» – У него сорок дворцов, – продолжал меланхолично Рахим. – А у сына-подлеца – сто сорок машин. Тайная полиция по типу КГБ, советские инструкторы работали.

– Что делать будете, когда Саддам умрет? – поинтересовался я. Рахим тонко усмехнулся:

– Э, работы, наоборот, прибавится! После смерти Хозяина весь его аппарат побежит, вся тайная полиция, другие спецслужбы. А их там до миллиона. И они будут бояться мести людей за то, что творили. Все же всё знают. И им будет действительно грозить смерть. И немцы будут опять со всеми разбираться… И даже принимать кое-кого…

Линь Минь верещнула:

– Интересно получается: вначале принимаем жертв спецслужб, а потом – сами спецслужбы, когда они из палачей в жертв превращаются! Но кто нас, толмачей, спрашивает?.. Мы же – не люди, а переводящие устройства. Хоть на переговорах черта и Бога переводить должны, если надо.

– О, туда дорога будет хорошо оплачена! – хохотнул Рахим. – И суточные тоже будут по первому классу!

– И час работы будет подороже, чем тут, стоить! – со смешком добавил я, представляя, как получаю в небесной канцелярии у святого Петра небесный обходной лист.