Генерал понимал, что это не все, и терпеливо ждал. Я продолжал:
- Пехота перестает нам верить. Потеря доверия к артиллерии - серьезное дело...
Генерал Свобода вопросительно взглянул на меня, и мне сразу стало ясно, что все это для него не новость. Я хотел досказать свою мысль, но он меня перебил:
- Да, ребятки, у вас действительно дело не клеится. А это стоит нам много крови.
Упрек прозвучал по моему адресу, и я покраснел. Артиллерия не выполняла своей задачи, это было ясно. Но в чем состояла наша ошибка? Я вспомнил о потерях, которые росли с каждым днем, и внутри у меня все загорелось, будто жгли раскаленным железом. Мысленно я твердил себе, что виной всему моя неспособность. Нам никак не удавалось подавить противника, сорвать его контратаки, одним словом, уничтожить его. Я до конца сознавал горькую правду, что пехота исчерпала свои силы, что ее численность упала до самого низкого уровня, а в то же время артиллерия пребывает в прекрасном состоянии и, несмотря на это, не может нанести уничтожающего удара по противнику. Я думал, что ответить командиру корпуса на его укоризненное замечание по поводу наших осечек.
- При таких разведывательных средствах, которыми мы располагаем, сказал я, - совершенно невозможно обнаружить расположение объектов и вести стрельбу по конкретным целям. Мы стреляем по всей площади - всюду и нигде. В итоге - просто разбрасываем боеприпасы, а стоит пехоте пойти в атаку, как тут же противник останавливает ее огнем и контратакой.
Я еще не знал характера генерала Свободы и был сам не свой от его молчания. Ну хоть бы что-нибудь сказал, чтобы знать, о чем он думает! Мне ничего другого не оставалось, как продолжать свой монолог. Напряжение в комнате возрастало.
- И потом, пан генерал, - говорил я, - из-за недостатка времени мы не успеваем провести артиллерийскую разведку и обнаружить огневые точки противника. - И тут я вспомнил то, о чем не раз думал раньше, и быстро добавил: - Нам не следует начинать наступление сразу после артподготовки. Противнику это помогает отгадать начало атаки наших частей. Может, лучше начинать атаку во время артподготовки, в тот момент, когда темп и мощь стрельбы достигнут апогея?..
Генерал кивнул, и я с облегчением почувствовал, что командир корпуса не настроен отвергать мои критические замечания. А ведь я, собственно, еще и не освоился в корпусе, а уж лезу со своими советами! Приободрившись, я поспешно выпалил:
- Нам необходимы сведения, пан генерал! До зарезу, в самом спешном порядке... мы должны иметь хорошие сведения.
Высказавшись, я вдруг понял, что все мои настоятельные просьбы неуместны, так как командир корпуса сам хорошо знал, в чем мы нуждались.
Генерал прищурил глаза, и мне показалось, будто он слегка улыбнулся.
- Я рад, что ты пришел, - спокойно произнес он и провел рукой по длинным с проседью волосам, зачесанным назад. На широком его лице, появилось выражение приветливой добросердечности. Он действительно был искренне рад человеку, который понимал всю тяжесть ответственности, лежащей на его плечах. Во время разговора генерал переходил от деловых вопросов к бытовым и чрезвычайно внимательно относился к собеседнику.
- Имей я таких разведчиков, с которыми мы начинали, вы бы сейчас не сидели без сведений. - Генерал задумался, потом добавил: - Теперь этих хлопцев уже нет. - Наступила грустная пауза. Потом генерал Свобода заговорщически понизил голос и наклонился в мою сторону: - Возможно, скоро я тебя обрадую.
Значит, что-то готовилось? Это подстегнуло мое любопытство, но выведать у командира чего-либо существенного не удалось. Он смотрел задумчиво и скорее для себя тихо говорил:
- Я знаю, работа разведчиков тяжелая, противник осторожный. Это, однако, не может оправдать неудачи. - И, как бы вновь осознав мое присутствие, он посмотрел на меня и сказал уже по-другому: - Местность и погодные условия благоприятствуют разведке, но результаты пока нельзя назвать удовлетворительными. Несмотря на категорические приказы взять "языка", разведгруппы возвращаются с голыми руками. - Генерал говорил медленно, спокойно, лишь иногда неожиданно повышал голос, делая ударение на каком-нибудь слове, затем снова понижал его до первоначального спокойного состояния.
"Тем более мы должны использовать боевую силу нашей артиллерии", раздумывал я и вдруг заметил, что по лицу генерала пробежала тень.
- О боеприпасах не беспокойтесь! Все идет сейчас на главное направление, на запад! - неожиданно категорично заявил командир корпуса.
В комнату вошел начальник штаба майор Ломский. Плотная фигура. Тяжелый крутой лоб над ввалившимися глазами. Он производил впечатление думающего человека. Начальник штаба положил перед генералом последний список потерь.
- Вот видишь, - проговорил командир корпуса упавшим голосом, повернувшись в мою сторону, - на Безымянной из списка личного состава опять выбыло двадцать два человека. Если так и дальше будет продолжаться... - Он замолчал и стал смотреть куда-то вдаль. Молчал и я. Машинально стал читать столбики фамилий. Одна из них была мне знакома.
Я вышел на улицу и окунулся в холодный ночной воздух. В голове смешались самые разные мысли, а перед глазами все время стоял тот роковой список. Еще вчера - люди, сегодня - только имена. Грязь чавкала под ногами. Кто-то, шедший впереди меня, смачно выругался.
* * *
Дома я сел, уронив голову на руки. Мысленно я видел погибших, упавших на хвою в лесу, и эта картина терзала меня своей мучительной ясностью. Я не заметил, как заснул. Во сне я видел множество наших бойцов. Они стояли стройными рядами посреди уничтоженного леса, стояли крепко, будто вросли в каменную почву горы. Я снял шапку и долго смотрел в их лица. Неожиданно я проснулся. Это был удивительный сон. Все было как наяву. Я открыл окно. Меня окутал прохладный влажный ночной воздух. Я протянул руку. На ней появились капельки дождя со снегом. В доме было очень тесно. Мне захотелось выйти наружу, в непогоду, на широкий простор.
Шел двенадцатый час. Утопая по щиколотки в месиве из грязи и снега, я побрел к Дуклинскому шоссе. Пытаясь наступать в следы, которые проделали здесь другие, я все время натыкался на ящики из-под боеприпасов. Грязь цепко прилипала к ногам. Наконец я выбрался из карпатской грязи и по шоссе пошел вверх к перевалу. Освежаемый ветерком, я стоял на историческом горном рубеже, который издавна был границей двух миров.
Неожиданно я осознал, для чего мне понадобилась эта ночная рискованная прогулка, что, собственно, выгнало меня из дома в дождь и непогоду. В темноте ночи я инстинктивно определил местонахождение Безымянной и, словно чего-то ожидая, стал смотреть в том направлении. Гора была окутана дождливой ночью и оттого казалась еще таинственней. Было тихо. Где отдыхают живые, там нужна тишина, но после боя тишина наступает страшная. Меня не переставала терзать мысль: "Они мертвые!"
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});