Читать интересную книгу Юноша - Борис Левин

— И мало талантливый, — прибавил Михаил.

— Это неверно. Он очень талантливый… Он фальшивый. Это верно. Труслив и только думает о себе… Его фигура не соответствует внутреннему содержанию.

— А почему, Нина, он так груб? И все харкает?

— Стиль. Манера. Особый вид демократичности, — усмехнулась она.

— Кхырр, — передразнил его Миша. — Га-а!.. Помните, как он крикнул, когда я первый раз к вам пришел? «Нино!»

Нина искренне засмеялась.

— Вы это заметили? Это хорошо, что вы заметили. Я думала, что только одна я замечаю… Но что теперь делать?

— Пойдемте в кафе, Нина. По дороге что-нибудь придумаем. У меня есть деньги. Я вчера получил гонора…

В это время пришел Левашев. Нина сразу помрачнела, Левашев, поправляя очки и посапывая носом, оглядывался.

— Ниночка, мне надо с тобой поговорить наедине, — сказал он.

— Можешь при нем говорить — сухо сказала Нина, показывая на Мишу. — Он все знает.

— Ниночка, — повторил несколько раз Левашев. — Нина, прости меня. Ты права. Я обязан был тебе об этом сказать, но, знаешь, я не мог. Я очень виноват перед тобой… Я страшно виноват…

— Давай об этом больше не говорить, — перебила его так же сухо Нина. — Выйдите с Мишей в другую комнату, я переоденусь.

Левашев не пошел с ними. А Нина и Миша долго сидели в кафе. Ели гренки с зеленым горошком, пили кофе со сдобными булочками и ели мороженое. Им было очень интересно разговаривать и слушать друг друга. Миша рассказал историю с Таней.

— Какая она? — спрашивала Нина.

— Таня? Упрощенная Онегина. И по внешности грубей, но ничего… Когда я ей говорил, что она упрощенная материалистка, Таня отвечала: «Ничего подобного, кроме сдобного».

Нина весело засмеялась.

— Потом она еще любит говорить: «Будьте ласковы… Ну-ну, будьте ласковы…» Она людей определяет: «хороший человек» и «нехороший человек». «Сладкопевцев — нехороший человек»… В общем Таня — добрый человек…

Вечернее небо цвета арбузной корки. Свежо. Они сидели в театральном садике и слушали, как седой нищий играл на флейте старинные песни. Флейта заглушала трамвайные звонки, сирены автомобилей.

— «Мы встретились с вами случайно…» Я люблю этот романс, — сказала Нина. — Я иногда с папой вместе пела.

— А какой у вас был папа?

— Он — «хороший человек», — улыбнулась Нина. — Нет, правда, он был хороший человек. Его белогвардейцы утопили. Перед приходом Красной Армии погрузили на баржу всех заключенных и утопили… Я любила папу. Но в нем жил такой пошленький либерализм. Знаете: «А впереди все-таки огоньки»?.. У меня брат был, Петя… А у вас есть братья?

— Нет. Я один. Папа, мама, Ксения и вот дядя Праскухин.

— У вас хорошая мама?

— «Хороший человек»… Серьезно, симпатичная. Вам бы она понравилась. Очень мягкая. И папа симпатичный. Он заведует психиатрической лечебницей. Его в городе называют «главный сумасшедший»…

— А я маму плохо помню… «Старый, толстый слон, слон, слон… Видел страшный сон, сон… Как крысенок… как цыпленок…» Нет, «как мышонок у реки разорвал его в куски». Это всегда пел папа перед сном… Вы мне, Миша, напоминаете Гришу Дятлова. Анархист. Его убили. Он в меня был влюблен… Мне нравился Сережа Гамбург и Сергей Митрофанович. Сережу убили во время Октябрьского переворота в нашем городе… Сергей Митрофанович умер от туберкулеза, уж когда пришли его арестовать белые. Очень страшно было… Вот интересно: Сергей Митрофанович — папин товарищ, почти одних с ним лет, но насколько Сергей Митрофанович был моложе папы!..

И Нина сказала, что, живи сейчас Сергей Митрофанович, она уверена, что он был бы такой же молодой, хотя ему теперь было б больше пятидесяти.

— Что ж, Степан Халтурин, как пишет Покровский, шел на четверть столетия впереди своего века… Молодость социальна.

— А вы комсомолец, — спросила Нина, — или коммунист?

— Я был в комсомоле, но меня этим летом исключили.

— Как это ужасно, Миша!.. Если б меня исключили из партии, я б, наверно, не могла так просто говорить об этом.

— Я это очень хорошо понимаю, — смутился Миша, — но я восстановлюсь. Вот я закончу картину. Потом у меня будет выставка. Стану известней и обязательно восстановлюсь в комсомоле, а может быть, примут прямо в партию. Мне бы хотелось — прямо в партию. Но я тоже не мыслю себе жить иначе.

Нина сначала не хотела идти ночевать домой. Миша предложил ей переночевать у него.

— Уступлю вам свою комнату, а сам переночую у Пингвина… Вот еще с Пингвином вам надо познакомиться. «Любопытный экземпляр», как он любит выражаться.

— Нет, Миша, лучше я пойду к себе… Надо объясниться с Владыкиным. Зачем затягивать?.. Как это все противно! Ой-ой!.. А завтра после работы я к вам приду. Посмотрю ваши картины.

Миша проводил Нину до дому.

11

Владыкин встретил Нину свирепо:

— Где ты пропадала? Тебе было известно, что я приеду. Все время ждал! Остался без обеда. Не пойду же я один обедать. Единственный раз в выходной день, когда хочется с женой пообедать…

Нина молча сняла пальто. По ее лицу Володя увидел: что-то случилось.

— Откуда цветы? — спросил он придирчиво, войдя к ней в комнату.

— Миша Колче принес, — солгала Нина. — Но вот что, Володя, — начала она как можно спокойней, — вот уж год, как ты живешь с Онегиной… Об этом знают все… И твои друзья — Фитингофы, Синеоковы… Так вот что, Володя, я с тобой больше жить не намерена. Как обменяю комнату, перееду. И больше нам разговаривать не о чем… Иди к себе… Мне неприятно тебя видеть…

Владыкин стоял посреди комнаты, бледный, и часто мигал глазами.

— Нина!.. — произнес он жалобно. — Ну, я виноват… Ну, я действительно виноват. — Он приблизился к кровати, на которой лежала Нина. — Честное слово, я был пьян… И черт ее знает, как так случилось… Но она так в меня влюблена… Мне на нее абсолютно плевать. Она мне абсолютно не нравится… По-настоящему только тебя одну люблю… Честное слово…

Владыкин неожиданно стал на колени и стал целовать свесившуюся с кровати узкую белую руку Нины. Она отняла руку.

— Хочешь — ноги твои поцелую, — и он действительно поцеловал Нинину коричневую туфлю. — Делай со мной, что хочешь, Нина. Но только не это. Я без тебя погибну. Ты моя сила, Нина… А помнишь, как мы голодали? Помнишь, когда я еще был неизвестен, помнишь, ты приходила с холода и я отогревал твои ноженьки… Помнишь?.. А теперь ты меня гонишь, — всхлипывал Владыкин. Он плакал. — Я только тебя люблю… Я буду работать… И только тебя…

— Ты никого не любишь, — сказала задумчиво Нина. Она привыкла к слезам Владыкина: кроме раздражения, они у нее ничего не вызывали. — Ты только себя любишь, Володя… Да встань! Не хлипай!.. Но вот скажи, пожалуйста… — Она вскочила с кровати и теперь стояла у полки с книгами. — Скажи, пожалуйста, просто любопытно, зачем ты всем говорил, что я «похварываю»? Сволочь! — неожиданно резко крикнула она. — Ты меня унижал перед Синеоковыми и Фитингофами. Ты меня унижал…

Нина дрожала от негодования.

— Га-а! — закричал Владыкин. — Вот оно! Ревнуешь! Бабская буза! А еще коммунистка! Вот оно — сказывается твоя буржуазность!..

Нина, сдерживая негодование, старалась объяснить Владыкину, что это вовсе не ревность. Ведь она его товарищ, а он ее обманывал. В браке коммунистов самое главное — товарищество. Если бы он ее бросил, ей было бы тяжело, неприятно. Вот это и был бы тот остаток старых чувств, о котором он говорит. Но в конце концов она бы поняла это.

— Ты обкрадывал меня, как мародер. Ты помимо моей воли ставил меня в унизительное положение. Больная жена цепляется за своего мужа, который давно любит другую… И по отношению к Онегиной ты поступал подло. Она никогда не узнает, что я искренне возмущена не только за себя, но и за нее.

Но то, что Миша понял сразу, Владыкин никак не мог понять. Он продолжал бушевать.

— Два раза был у Онегиной. Скандалы закатываешь! Никуда отлучиться нельзя… Ревность!.. Недаром все говорят, что в тебе много еще буржуазных чувств…

— Разве так ревнуют?.. Ты меня предал… Понимаешь, ты предал!

Нине очень хотелось, чтоб он это понял.

— Откуда ты знаешь? И вообще откуда ты знаешь про историю с Онегиной? Это сплетни…

— Уходи, — сказала Нина. — Мне с тобой не о чем разговаривать…

Владыкин с видом несправедливо обиженного и оскорбленного молча вышел. Нина замкнула на ключ комнату.

Громко ругаясь, чтоб Нина слышала, Володя оделся и так хлопнул дверью, что с верхней полочки вешалки слетела одежная щетка.

Он пришел к Онегиной. Ирина Сергеевна ждала его в малиновом бархатном платье, в том самом платье, в котором она его встретила год тому назад. Стол был накрыт на две персоны. В комнате было полутемно. Горела настольная лампа под шелковым синим абажуром.