твои рубашки. Встречать тебя вечерами с работы. И прочая подобная чушь.
– Почему чушь? – Макс придвинулся совсем близко, чтобы глаз уже не отвела. – Нормальные желания. У меня как раз несколько рубашек не глаженных в шкафу скопилось.
– Макс…
– Доброе утро, любимая.
И только после поцелуя она смогла ему ответить тем же.
– Доброе утро, любимый.
А любимый всё целовал и целовал ее. Лицо, шею, плечи, ниже… Прервался. Выдохнул.
– И вам, девочки мои любимые, доброе утро. Прекрасно выглядите.
Кира звонко прыснула.
– Перестань!
– Не мешай нам, женщина.
А потом он замолчал – к обоюдному удовольствию. Но когда его поцелуи опустились в район пупка, Макс был остановлен.
– Максимка, иди ко мне… – Она легко потянула его за волосы.
– Чуть позже.
– Макс, пожалуйста… – пришлось уже просить. – Не надо…
– Как это «не надо»… – Макс увлечённо нацеловывал ей кожу ниже пупка. – Очень даже надо. У тебя такой живот красивый.
– Максим…
– Тш-ш-ш… Всё будет хорошо.
– Не надо, – тут она всхлипнула. – Пожалуйста.
Вот на это он среагировал. Оторвался, тяжело дыша. Приподнялся на руках, заглянул в глаза.
– Кирюш, ты чего? Девочки же любят куни. Я не великий умелец, но буду стараться, обещаю.
– Не надо, – повторила она.
– Почему? – Кира успела забыть, какой он может быть невозможно упрямый. Но звуки вдруг перестали складываться в слова. И она просто отвернулась.
Макс смотрел на тонкий профиль на белой подушке, на разгорающийся на скуле румянец.
– Ой… Ой-ей-ей… Кажется, караул. Кира-а-а… Ты что… Тебе ни разу не делали куни?
Она отвернулась еще резче, совсем носом в подушку. Румянец стал и вовсе тёмным.
Его затопила какая-то незнакомая до этого момента нежность. Нежность на грани с душевной болью почему-то.
– Кирюшка… – Он уткнулся лбом в нарисованную сову. – Горе ты моё луковое… А еще хвасталась. А сама даже вон… – вздохнул, обнял крепко за плечи. – Какой же ты у меня ребёнок неиспорченный.
Она всхлипнула в подушку.
– Да не переживай ты так. Сейчас испорчу. Вот прямо не сходя с этого места испорчу.
Она вздрогнула. И через секунду Макс с облегчением понял, что она смеётся.
– Ты невозможный тип, Мáлыш!
– О, да. И ужасно испорченный. – Он снова принялся целовать ее.
– Максим…
– Тебе будет хорошо.
– Давай вечером, – попросила она жалобно.
– Сейчас! – Он уже точно знал, что в некоторых моментах Кире просто нельзя давать спуску. И надо дожимать. Сейчас был именно такой момент.
– Ну, пожалуйста…
– Какой, к черту, вечер?! – Макс второй раз прервался на том же самом месте. – Почему не сейчас?
– Ну… – Она шмыгнула носом. – Сейчас светло. Всё видно. И вообще…
– Кира, если у тебя есть лёгкие огрехи в эпиляции интимной зоны и тебя это смущает, то я могу закрыть глаза, – весело хмыкнул испорченный тип.
– Нет там никаких огрехов!
– Тогда будь хорошей девочкой – раздвинь ножки и покажи.
Она задохнулась – откровенной непристойностью предложения, хрипотцой в голосе, поволокой в зелёных глазах. А больше всего – своим острым желанием выполнить его просьбу. И сопротивляться этому желанию сил просто не было.
Макс действительно не был большим мастером по этой части. И действительно очень старался. В какой-то момент стало казаться, что ничего не получится. А потом он вспомнил, что у него есть два союзника. Две его замечательные девочки – правая и левая. И они не подвели. Кончила у него Кира Артуровна. Как миленькая кончила.
Ее ресницы поднимались медленно – так, словно каждая была из металла. И поднимать их было тяжело.
– Кира, не смотри на меня так.
– Как «так»? – Ее улыбка была совершенно нездешней. И сама она была словно еще не совсем тут.
– Когда ты на меня так смотришь, у меня просыпаются странные желания.
– Какие, например?
– Чтобы ты варила мне борщ и пекла ватрушки. И встречала меня по вечерам с работы, примерно как вчера. И еще я хочу увидеть тебя… беременной. Моим ребёнком.
– Ого. Ну… – Кира кашлянула. – В принципе, нет возражений. Ни по одному из пунктов.
– Вот и отлично. – Он поцеловал ее в нос.
А она поморщилась.
– Что не так?
– Ты пахнешь… – И смущённо добавила. – Мной.
– Разве это плохо?
– Нет. Наверное, нет.
– Ну, вот видишь, как всё здорово получилось. А ты боялась…
– Вы – тролль, Максимилиан Валерианович, – с удовлетворённым вздохом констатировала Кира, уткнувшись носом ему в грудь.
– Ничего подобного, – возразил Макс, удобнее перехватывая ее руками. – Кира, пока ты вся из себя такая расслабленная… У меня к тебе есть три вопроса интимного характера.
– Целых три? – хмыкнула Кира. – Ты такой серьёзный с утра – жуть просто. Спрашивай.
– Спрашиваю. Первое. Если мы вчера… без презерватива… а ты говоришь, что сейчас не время и ты не забеременеешь…
– Ну-ка, ну-ка, смелее, – весело подбодрила его Кира.
– Кто из нас тролль – это еще вопрос! – огрызнулся Макс. А потом вздохнул. – Просто никогда не думал, что без резинки так… офигенно. Можно, я и сейчас тебя тоже… без всего?
Кира просканировала его нарочито внимательным взглядом. А потом милостиво кивнула.
– Можно.
– Премного благодарен! – фыркнул Макс. Но следующий вопрос задал серьёзно: – Кирюш… Не подумай, что я лезу в твою прошлую жизнь. И что это имеет для меня принципиальное значение. Скорее, я переживаю, что… – удивительно, но он казался смущённым. – В общем, ты такая узкая. Очень просто. И в первый раз, и во второй. Тебе не было больно?
– Мáлыш… – Кира неверяще округлила глаза. – Ты идиот?
– Кира!
– Я оба раз кончала с тобой! Какое «больно»? Ты не можешь сделать больно…
Он уже точно знал, что обожает эти мурлыкающие интонации в ее голосе.
– Ты такой специальный человек, чтобы доставлять мне удовольствие. Макс Мáлыш – это секс-машина… – напела она.
– Спасибо, польщён, – буркнул Макс. – Но, возвращаясь к моему вопросу. Кир…У тебя давно секса не было?
– Давно. – Она перестала улыбаться.
– Очень давно? – Надо бы остановиться в этом допросе, но не мог. Почему-то не мог.
– Очень, – ответила Кира негромко. Но взгляд в этот раз не отвела. И он был ошарашен ответом, который прочитал в ее глазах.
– Кирюш… – недоверчиво. – Ты что… С тех самых пор… Это же сколько лет прошло?!
– А я не могла сначала, – она говорила спокойно. Потому что видела его глаза напротив. Потому что чувствовала его руки. Потому что знала – всё гадкое осталось позади. Потому что была уверена – он поймёт. – Вот просто физически не могла. Такое отвращение было – я даже в общественном транспорте не могла ездить. Если час пик и ко мне мужчины прижимаются, чуть ли не тошнило. Вот такая обратная реакция… после всего. В другую сторону. Я пешком стала ходить. Потом дядя Паша мне «опель» свой старый выдал, пожалел