Ночь окутала Верхние Виноградари теплым бархатным покрывалом. Звезды — большие, яркие, какие бывают только на юге, равнодушно-ласково взирали с неба на уснувшую деревню. Слабый ветерок нес запах цветов и травы. Отшумело веселое застолье, шеймиды разошлись по шатрам. Не спали только часовые и султан с женой. Насытившись любовью, супруги лежали, обнявшись и ведя неспешную беседу.
— Как хорошо, — томно изогнувшись, прошептала Роксана. — Эта ночь… она напоминает мне о родине…
— Да, — в голосе Ирияса слышалась улыбка, — совсем как в Андастане. Не хватает только трелей соловья в саду.
— А может быть, он поет, — мечтательно проговорила красавица. — Может быть, сейчас соловей поет, призывая свою любовь. А мы не слышим…
— Как ты романтична, любимая, — рассмеялся Солнцеподобный. — Сейчас проверим…
Мановением руки султан снял заклинание тишины, и в паланкин ворвался тоскливый, напряженный вой. Собаки, чувствовавшие магию смерти, оплакивая своих погибших и искалеченных хозяев, пели по ним поминальную песню. Остальные животные не ощутили перемен, произошедших с людьми, но псы, чуткие к человеческим страданиям, боялись того, во что превратились люди и жутко выли, не желая оставаться в деревне, отмеченной проклятием Исдес.
— Как они плачут, — с содроганием произнесла Роксана, крепче прижимаясь к своему всесильному мужу и господину.
— Да. Собаки — умные животные, — вздохнул Ирияс. — Рахшан, — не повышая голоса, добавил он, обращаясь к одному из часовых, — прикажи селянам отпустить собак. И пусть носферату их пропустят.
— Слушаюсь, Солнцеподобный, — прозвучало в сознании султана.
Псы сумеют прокормиться в этом благодатном крае. Они уйдут в леса, собьются в стаи, подобно волкам. Со временем одичают. Им не место здесь. Собаке требуется любить человека. Но как можно любить того, кто по разуму равен скоту? Нет, пусть уходят из этого царства слабоумных…
Один за другим собачьи голоса замолкали. Освобожденные псы, вырвавшись на свободу, неслись прочь от деревни. Когда последняя собачья песня оборвалась, Ирияс снова накинул на паланкин заклинание тишины.
— Вот и все, моя дивная пери. Они на свободе.
Засыпая, Солнцеподобный улыбался, как человек, сделавший доброе дело и испытывающий от этого счастье. Он был просвещенным властелином и любил животных.
* * *
— Луг в помощь, — произнес хрипловатый насмешливый голос. — Куда путь держишь?
Испуганно дернувшись, Сид обернулся, сжимая рукоять меча. Перед ним стоял худощавый высокий человек лет тридцати. Его серую форму покрывали темные пятна высохшей крови. На рукаве красовалась эмблема: клыкастый секач, угрожающе склонивший массивную голову. Новобранец знал, что на плече у незнакомца есть точно такая же татуировка. Как у брата, Велина, да возродится он в счастливое время… По имперскому закону каждый солдат обязан был сделать себе метку, говорившую о роде войск. Красиво, мужественно, патриотично. И после сражения удобно подсчитывать потери. А вот у него, Сида, татуировки, изображающей волка в прыжке, нет. Не успел сделать.
Правой рукой мужчина придерживал перекинутый через плечо эспадон. Значит, этот воин из полка имперских секачей? Наверное. Еще один выживший в чудовищной мясорубке… Прищурив рыжие глаза, человек внимательно, но без особой настороженности разглядывал новобранца.
— Ты кто? — Сид на всякий случай поднял меч, понимая, что рядом с этим спокойным, опытным воином выглядит жалко и нелепо.
— Свой, — последовал небрежный ответ.
Да, похож на своего. Но парень уже никому не доверял, поэтому переспросил, стараясь, чтобы голос звучал внушительно и жестко:
— Какой свой?
— Живой, — усмехнулся воин. — Сейчас каждый живой и не андастанец уже свой. Да не дергайся ты. Я Мих. Третья рота второго полка имперских секачей.
— Тоже сбежал?
— Не сбежал, а организованно отступил, — назидательно произнес Мих. — И продолжаю отступать. Мда…
Несмотря на то, что в словах мечника сквозила насмешка, сказанное Сиду понравилось. А чего, в самом деле? И правильно. Так и Дайнус говорил. Он отступил. Временно. Сейчас только доберется до Подпалины, посмотрит, а потом вернется в армию… Новобранец решительно шагнул, собираясь двинуться вверх по течению. Но этому воспрепятствовала рука Миха.
— Тебе не туда, — пояснил секач. — К Йенширу надо севернее забирать.
Баронство Йеншир? Сид знал этот старинный замок из красноватого камня. Он стоял на горе, гордой короной венчая земли Солнечного края. К нему вели сто ступеней, высеченных в камне.
— Нет, я домой…
— Не принимается, — узкое лицо Миха посерьезнело, в глазах больше не было насмешки. — Ты должен идти в замок. Там наши.
Сид попытался сбросить его жесткую цепкую руку, но не преуспел.
— Но мама… — по-детски пробормотал он.
Голос воина несколько смягчился:
— Ты местный? Тогда молись Лугу, солдат. Все равно ничего не сумеешь сделать в одиночку. Но ты обязан явиться на защиту замка. Иначе будешь считаться дезертиром. Ну что, пошли? — заметив, что паренек колеблется, Мих добавил: — Пойми, дурья ты башка: Йеншир — единственная наша надежда. Отстоим его — сумеем задержать некромантов. Нет — они дальше пойдут. Все равно они сначала замок штурмовать двинутся. Пока в провинции есть такая серьезная сила, не станут андастанцы по деревням гулять. Они ж не дураки — врага за спиной оставлять. Да сейчас в Йеншире беженцев полно. Может, и семья твоя уже там. Вот и защищай ее.
Семья… кто от той семьи остался? Велин сложил голову на берегу Лозинки, Сторк неизвестно где. Новобранцу отчаянно хотелось надеяться, что старший брат жив, что его полк не сражался при Тиарин. Но этого он знать не мог. Так что у Сида осталась одна мама. А у мамы — Сид. Только бы с ней ничего не случилось… Парня не пугала перспектива считаться дезертиром. Плевать. Но последние слова Миха о беженцах убедили его. Он кивнул, показывая, что согласен отправляться в замок.
— Вот и отлично! — Деловито произнес секач. — Раз ты местный, веди. И желательно какими-нибудь окольными путями, чтобы не по открытой местности.
Сид, которому здесь была известна каждая кочка, каждое деревце, уверенно зашагал вперед. По прямой до баронства было не больше восьми майлов. Если пройти через Заброшенные виноградники, добраться до Буковой рощи и обогнуть с запада Верхние Виноградари, то в полтора раза больше. К вечеру доберутся.
— Ишь ты, жалость какая, — удивился Мих, разглядывая черные иссохшие скелеты мертвой лозы.
— Заброшенные, — угрюмо буркнул Сид. — Поливать, окуривать во время заморозков некому. Вот и… дай Луг, чтобы все такими не стали, после некромантов-то.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});