сомнения по поводу чистоты души своей дочери.
Я с отвращением фыркаю.
– Не ожидала, что ты такой мастер сочинять небылицы, Мэтти.
Он небрежно стряхивает соринки с одежды, щелкает ногтями.
– А почему, по-твоему, она приютила вас под своей крышей?
Я много лет не вспоминала о бабушке и дедушке. Они умерли с разницей в пару месяцев вскоре после того, как Мэтти попал в тюрьму. Мама заключила, что это знак их «духовной близости». Я тогда ничего не поняла и так и сказала маме. А она ответила, что и не ждала, что я пойму.
– Счета. Экономия. Она одна растила ребенка…
Мэтти мотает головой.
– Бабушка присматривала за Амелией, держала ее в узде. Конечно, когда поползли слухи, терпение ее лопнуло. Выставила твою маму. – Хмыкает. – Прискорбно, что кому-то репутация важнее благополучия внучки, а?
Меня не волнуют его нападки на бабушку или философствования.
– Какой дневник? – спрашиваю я не своим голосом, даже не успев додумать вопрос.
Мэтти улыбается, довольный моим вниманием. А меня охватывает ненависть к себе.
– Она сочиняла рассказы. В духе «Франкенштейна» и маркиза де Сада. Делала карандашные наброски. А к последней странице прикрепила газетную вырезку с фотографией Синди Бауман и окровавленный лоскут ее платья.
Кровь застыла у меня в жилах.
Тело трехлетней Синди Бауман обнаружили у озера Кристал в Ньютоне, когда мама была ребенком. Судмедэксперт признал, что малышка умерла в результате несчастного случая. Играла у воды, поскользнулась, упала на камни и разбила голову.
Конечно, об этом писали все местные газеты, однако история не была достаточно громкой, чтобы попасть в британскую прессу. Мэтти мог узнать о случившемся только от мамы.
Я пытаюсь сохранить невозмутимый вид, смотрю на него с презрением.
– Сам себе противоречишь. Сначала намекаешь, что мама виновна в смерти Синди. Теперь говоришь, что у нее смелости не хватало реализовывать свои фантазии. Как так, Мэтти?
– Я не утверждал, что она убила девочку.
Я убираю волосы со лба, глубоко вздыхаю:
– Что ж…
Он глядит не моргая, как хищник.
– Не убивала, но смотрела, как та умирает. Тогда в ней проснулся голод. В день похорон она пришла к родителям погибшей девочки и попросила посмотреть на Синди. Отец объяснил, что Синди мертва, что она на небе с ангелами. А твоя мама ответила этому болвану, что прекрасно это знает и хочет посмотреть на Синди в гробу.
– Не хочу слушать, – обрываю его я, хотя с места не двигаюсь.
– У Амелии были потрясающие фантазии, а я их осуществлял. Она любила повторять, что жизнь – игра и в ней можно все, что вздумается. Хотя одно правило она все же придумала: выбирать только определенных жертв. Не трогать знакомых. Не заводить разговоры в барах и клубах, чтобы не было свидетелей. Жертвы должны быть самые разные, из разных районов. Это Амелия придумала, чтобы запутать копов. Пусть они не знают, где искать и чего ждать. Правда, нельзя было выезжать из Северного Лондона. Амелия считала, что, если мою машину будут видеть по ту сторону реки, это может вызвать подозрения. Я бы и сам додумался, но мама у тебя уж очень умная была. Да и в двадцати районах Северного Лондона есть чем поживиться.
Наконец мне удается вставить слово:
– Каждый раз, когда ты убивал, мама понятия не имела, где ты. И если ты говоришь правду…
– В этом же самое веселье! Для нее убийства всегда оказывались сюрпризом. Такой ритуал, свадебный обряд. Мы были созданы друг для друга. В доказательство моей преданности, нашей вечной близости я выбирал женщин, похожих на нее. Дань уважения, понимаешь? Подарки, перевязанные бантиком.
Я вспомнила, как мама набросилась на Мэтти, когда тот посмеялся над тем, что Джемму Николс поначалу приняли за манекен. Вспомнила отвращение, написанное на ее лице. Сообщаю ему, пусть ответит. Он и бровью не ведет.
– Она очень осторожничала в твоем присутствии. Считала, что дети повторяют, что слышат. Вспомни нацистскую Германию: дети сдавали своих родителей гестапо. Кто знает, кому они проболтаются и что расскажут…
Я мотаю головой:
– У тебя на все готов ответ?
– Говорю как есть.
– Ты не распознал бы правду даже если б она тебя по яйцам ударила! – кричу я, брызгая слюной.
Мэтти ухмыляется.
– Какая ярость! Яблоко от яблони… – Я не успеваю ответить, как он продолжает: – Ну, спроси еще. Мне скрывать нечего.
Конечно, нужно спросить о жертвах. О тех, кого так и не нашли. Позднее я буду винить себя за то, что не сделала этого. Однако сейчас я думаю только о маме, о том, в чем он ее обвиняет.
– Я до сих пор помню, как мама расстроилась из-за убийства в Грейстоуне. Тогда в кафе она говорить с тобой не хотела – была уверена, что ты виноват. Ты даже не представляешь, как она страдала. Не похоже на то, что ты рассказываешь.
Мэтти тихонько цокнул языком:
– Ты права. Ее обидело убийство в Грейстоуне, но не из-за самого убийства, а из-за того, как я это сделал. Я ошибся – проболтался в Килберне о том, что работаю психологом. Твоя мама предупреждала, что это опасно. Гордыня до добра не доводит. Моя тяга убивать росла, выходила из-под контроля. Мне нужно было уехать, подождать, пока все уляжется. Грейстоун – тихое местечко, подходящее. Только я уже не мог себя сдерживать. Твоя мама пришла в ярость. В убийстве девочки не было никакой игры. Ее взбесило, что девочка даже не была кудрявая. А то, что я вернул женщине кофту, ей понравилось. Какая тонкая шутка: потенциальная жертва благодарит убийцу… Ее беспокоило лишь то, что у полиции копятся улики. И то, что я сорвался с цепи, как она сказала.
Я массирую горло, надеюсь справиться с подступающей тошнотой.
– Чушь.
Он не слушает, твердит свое.
– Она из-за Грейстоуна на меня донесла. Побоялась, что я слетел с катушек. Или решила, что пришла ее очередь лишить кого-то жизни. Лучше на миг побыть львом, чем сто лет прожить агнцем. Так она говорила. Поэтому настояла, что заплатит за адвокатов. Она была у меня в долгу и знала это.
Я качаю головой, не могу больше слушать это вранье.
– Она искала связи между тобой и убийцей, мучилась. Обсуждала с Линдой, со своими родителями. Зачем ей это? Скажи, зачем ей привлекать к тебе внимание?
Мэтти ответил, не задумываясь ни на секунду:
– Думаю, хотела проверить общественное мнение. Разобраться, насколько сильно я оступился, подставил ли этим ее. Наверное, поэтому и обратилась в полицию. Спасала свою шкуру. Твоя мама умела выживать любой ценой. И ревновала