Мимо Адама проплыл аромат Энергетического пузыря – запах деревьев после дождя, и он понял, что пока он смотрел на Ронана, Ронан смотрел на него.
— Итак, Гринмантл, — озвучил он, и Ронан отвел взгляд.
— Урод. Ага.
— В первую ночь я просмотрел все доступные публикации. — Ронану ничего не стоило сделать это и самому, но, возможно, он хорошо знал, что Адаму нравятся головоломки. — Дважды доктор, дом у Бостоне, за последние восемнадцать месяцев три штрафа за превышение скорости, бла-бла-бла.
— А что по поводу его паутины?
— Не имеет значения, — ответил Адам. Ему потребовалось лишь немного времени, чтобы получить легко доступную версию жизни Колина Гринмантла. И чуть больше времени, чтобы понять, что это, на самом деле, была не та жизнь, которая ему была нужна. Ему не нужно было тратить силы на уничтожение паутины... возможно, с ней и ничего нельзя было сделать. Ему нужно было сплести новую паутину.
— Ну разумеется, это важно. Здесь всё важно.
— Нет, Ронан, слушай... иди сюда.
Адам начал писать в пыли на скамейке рядом. Ронан присоединился к нему, пригнувшись, чтобы прочитать написанное.
— Что это?
— То, что мы бы хотели прояснить, — сказал Адам. Он проработал всё мысленно. Хотя легче было бы написать это всё на бумаге, ему было бы проще. Но лучше не оставлять никакого бумажного следа или электронных записей. Только Энергетический пузырь может проникнуть в разум Адама. — Это все доказательства, которые тебе нужно нагрезить, и то, как нам нужно их похоронить.
Некоторые вещи должны были быть буквально похоронены. План был аккуратен в своей концепции, но не в исполнении; это был бы грязный бизнес в чьём-то обрамлении, а убийствам требуются тела. Или, по крайней мере, части тел.
— Кажется, много всего, — заметил Адам, потому что так оно и оказалось, когда он всё расписал в пыли. — Я предполагаю, что это, своего рода, всё. Но это, главным образом, мелочи.
Ронан закончил читать план Адама. Он слегка отвернул лицо от этого ужаса, точно так же, как он отворачивал лицо от нагреженного предмета. Он сказал:
— Но... это не то. Это не то, что сделал Гринмантл.
Ронану не нужно было говорить: это была ложь.
Адам должен был бы догадаться, что для него это будет проблемой. Он изо всех сил пытался объяснить.
— Я знаю, что это не то. Но слишком сложно выставить его в качестве убийцы твоего отца. Для этого требуется тонкость, и здесь так много мелочей. Я не знаю. Он мог бы опровергнуть одну из наших деталей любой настоящей или чем-то настоящим, как в реальной шкале времени, тем, что он на самом деле сделал, и это может разрушить то, что мы бы придумали. Но если я создам вымышленное преступление, то смогу контролировать все его части.
Ронан просто таращился на него.
— Слушай, и это должно быть что-то поистине ужасное, что-то, из-за чего он не захочет пойти в тюрьму, — сказал Адам. Сейчас он чувствовал себя слегка мерзко. Он не мог понять: выражение отвращения на лице Ронана было то ли из-за характера преступления, то ли из-за Адама, способного вообще замыслить такое преступление. Но он настаивал, потому что было слишком поздно, чтобы теперь отступить. — Мы хотим, чтобы он слишком боялся даже думать о том, чтобы открыть рот в возражении. Если его даже обвинят, то ему придёт конец, и он будет знать об этом. Если мы загоним его в угол, с людьми, которые совершают преступления против детей, очень плохо обращаются в тюрьме, и об этом он тоже узнает.
Адам мог видеть две стороны воюющего Ронана. Мог видеть, как невероятно ложь капитулировала.
— Только раз, — быстро добавил Адам. — Это просто один раз. Я мог бы план переделать, чтобы он фактически был о твоём отце, но это было бы не безошибочно. А потом тебе бы пришлось иметь дело судебными разбирательствами. Как и Меттью.
Он почувствовал себя плохо из-за последнего, даже несмотря на то, что это была правда. Потому что он знал, это бы склонило Ронана, и так и произошло.
— Ладно, — грустно согласился Ронан. Он посмотрел на план, написанный по пыли, и нахмурился. — Гэнси бы это не понравилось.
Потому что это был худший вид грязи. Королям не следовало волочить по ней свои подолы.
— Вот почему мы ему ничего не расскажем.
Он ожидал, что Ронан тут заартачится, но тот только кивнул. Они пришли к согласию по двум аспектам: защитить осыпающиеся чувства Гэнси и врать по умолчанию.
— Думаешь, ты сможешь? — поинтересовался Адам. — Тут много специфичного.
Это должно бы стать невозможным. Никто не должен быть способным пригрезить любую из этих штуковин, тем более их все. Но Адам видел, что мог Ронан. Он читал нагреженное завещание, водил нагреженный Камаро и был в ужасе от нагреженного ночного кошмара.
Вполне возможно, что в этой церкви было два бога.
Ронан снова присел на скамью, изучая список, его пальцы лениво пробегались по щетине, пока он думал. Когда он не старался выглядеть как придурок, его лицо было совсем иным, и на какой-то момент Адам ощутил поразительное неравенство их отношений: Ронан знал Адама, но Адам не был уверен в том, что знал-таки Ронана.
— Я сделаю это сейчас, — наконец, выдал Ронан.
— Сейчас? — недоверчиво спросил Адам. — Здесь? Сейчас?
Ронан сверкнул самоуверенной усмешкой, довольный полученной реакцией.
— Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, Пэрриш. Сейчас. Всё, кроме телефона. Мне нужно увидеть, что у него за модель, прежде чем я смогу её нагрезить.
Адам оглядел безмолвную церковь. Она по-прежнему ощущалась такой населённой. Даже несмотря на то, что он умом верил Ронану, будто церковь пуста, в его сердце она была переполнена... возможностями. Но лицо Ронана излучало вызов, и Адам не собирался отступать. Он сказал:
— Я знаю, какая у него модель телефона.
— Рассказать мне о модели будет недостаточно. Мне нужно её увидеть, — ответил Ронан.
Адам колебался, а затем предложил:
— А что если я попрошу Энергетический пузырь показать тебе этот телефон во сне? Я знаю, какой он модели.
Он ждал, что Ронан запнётся или поинтересуется странностью Адама, но Ронан только выпрямился и потёр руки.
— Ага, хорошо. Хорошо. Слушай, может, тебе всё же стоит уйти. К себе, и встретимся после того, как я всё сделаю.
— Почему?
Ронан объяснил:
— Веришь или нет, не всё в моей голове отлично, Пэрриш. Я говорил тебе. И когда я тащу что-нибудь из сна, иногда не получается притащить только что-то одно.
— Я рискну.
— По крайней мере, дай мне некоторое пространство.